***
Дайске ворвался в первую пустую комнату, которую смог найти, потратив несколько секунд, чтобы успокоить дыхание и вновь сосредоточиться на работе. Комната была маленькой, с множеством мониторов на стене и разложенным по ней техническим оборудованием. Было два стола – один длинный, заполненный компьютерными экранами и стоящей клавиатурой, и еще один, придвинутый к стене словно с запоздалой мыслью. Дайске отошел от техники, нуждаясь в прикосновении ручки и кончиков пальцев к бумаге, чтобы заземлить себя. Прошло менее пятнадцати минут, и даже в это пространство вторглись посторонние. Звук открывающейся двери заставил Дайске вздохнуть и закрыть глаза, пытаясь сохранить некоторое подобие спокойствия и контролировать раздражение, проносящемся в его груди. Хошино вошел в комнату, словно вальсируя, с чашкой свежего кофе в руке и слегка заинтригованным взглядом. — Камбэ-сан, — сказал он, кивнув, прежде чем занять место за компьютером. Похоже, Хошино не был заинтересован в разговоре – это было более чем приемлемо для Дайске. Казалось, что, возможно, он был не единственным, кому нужно было тихое рабочее место вдали от других офицеров в департаменте полиции. Они безмолвно проработали более получаса, скрупулезно сосредоточившись на своих заданиях. Не то что бы Камбэ мог полностью расслабиться в присутствии Хошино – при одном взгляде на него миллионера одолевали замешательство, негодование и тревожные остаточные чувства. Тем не менее, что-то в Хошино – просто молча сидящего рядом с ним, пока они работали – заставляло Дайске чувствовать себя немного комфортнее. Может, дело просто было в том, что он наконец-то был вдали от Джеймса. Когда в кармане зазвонил телефон, Дайске резко ущипнул себя за переносицу, прежде чем ответить. — Закончил прятаться? — бесцеремонно спросил Джеймс как только дозвонился. — Я считаю неблагоразумно разбираться в наших личных проблемах, пока мы на работе. — Точно. Я забыл, что ты не делаешь ничего неблагоразумного. — Зачем ты звонишь? — вздохнул Дайске. — Кажется, ты продолжаешь свою истерику. Было трудно сдержать злобу в голосе. — Если ты так называешь сосредоточенность на работе, то да, продолжаю. Он мог сказать, что Джеймс отчаянно хотел послать его, но по какой-то непонятной причине старался не вести себя как полный и тотальный козел. Поэтому вместо того, чтобы как обычно возразить, тот, не говоря ни слова, повесил трубку. Камбэ бросил телефон на стол и закрыл лицо руками. — Он действительно очень напыщенный, — кротко сказал Хошино, — я имею в виду Джеймса. Дайске был немного удивлен. За исключением Като – которого Джеймс, казалось, особенно намеревался провоцировать, когда никто не смотрел, – департамент легко поладил с Джеймсом. — Ты же с ним говорил, не так ли? Дайске повернулся на стуле, беззвучно кивнув. — Не согласен? — уточнил Хошино, все еще глядя на Камбэ. — Нет, — осторожно проговорил он, — я бы сказал, что ты попал в самую точку. Хошино кивнул, возвращаясь к клавиатуре. — Полагаю, тогда тебе нужно немного побыть вдали от него. — Ага, — неопределенно отмахнулся Дайске. Он снова повернулся, глядя на сделанные записи. Сконцентрироваться он не мог, поэтому слова просто расплывались перед глазами. — Знаешь, Като-семпай действительно тебя уважает, — внезапно сказал Хошино. — Прости, что? — переспросил Камбэ, немедленно поворачиваясь на стуле. — Като-семпай, — повторил Хошино, — он постоянно говорит о тебе. Думаю, задание дается ему нелегко – он так привык к тому, что ты – его напарник. Дайске не мог полностью понять, что ему говорил Хошино. Единственный контекст, в котором он считал, что Като говорит о нем – это раздражение и разочарование. Конечно, Хошино ошибался. — Вы с ним встречались, — выпалил Дайске. Выражение лица Хошино осталось прежним; бесстрастным и непроницаемым. — Так и есть. Это был совершенно неуместный разговор по ряду причин, но Дайске ничего не мог с собой поделать. — Почему? — это был чрезвычайно глупый вопрос. Камбэ был уверен в этом факте после того, как произнес его. Хошино не выразил никакого осуждения, но Дайске не мог не почувствовать резкую вспышку смущения. Он попытался придумать, как перефразировать вопрос, чтобы тот звучал менее глупо, но в любом случае не был уверен, о чем конкретно пытался спросить Хошино. — Мне нравился его оптимизм, — задумчиво сказал Хошино. — Сам я никогда особо не отличался оптимизмом. Кажется, он заразился этим. Теперь Хару не выглядел зараженным ничем, кроме пресыщенного раздражением. Камбэ задумался, было ли его изменение медленным процессом или все это было вызвано его осечкой. — В качестве друзей нам определенно лучше, — спокойно продолжил он. — Вы пытались…? — Дайске не мог произнести эти слова. — Снова сойтись? — спросил Хошино тем же не предвзятым тоном и ровным выражением лица. Камбэ кивнул – маленьким нервным жестом, который предавал его обычное спокойное поведение. Он не должен задавать эти вопросы, не должен даже думать об этом. Разве он не решил игнорировать то влечение, которое он испытывал к Като? Разве он уже не решил, что Хару заслуживает большего, чем Дайске, который вмешивается в его личную жизнь? — Пытались. Хошино многозначительно посмотрел на него. Взгляд, как был уверен Дайске, должен был что-то значить, но он не был уверен, что именно. Хошино слегка приподнял бровь, на мгновение прикусив нижнюю губу, прежде чем заговорить снова. — Как я и сказал, — медленно произнес он, — он очень тебя уважает. Дайске кивнул и развернулся обратно. Разговор на самом деле не дал ему никакого представления о Като. Открывать рот в присутствии бывшего Хару было само по себе опасно. В итоге Дайске оставался в комнате с Хошино до конца рабочего дня, работая в дружеской тишине, вновь и вновь прокручивая их разговор в голове.***
— Я же тебе говорю, — Като жестко сказал по телефону, — он сказал «предложение». Он хочет, чтобы Камбэ вернулся с ним в Лондон. — Дайске бы так не поступил, — быстро ответила Сузуэ, хотя и не была полностью уверена. Их разрыв был массовым, публичным, перед более чем дюжиной агентов MI6 во время их ежегодного гала. Один только стыд заставил бы большинство людей не возвращаться. Не говоря уже о том, что Дайске очевидно нравилась его жизнь здесь, нравилось время, проведенное в департаменте полиции, нравилась непринужденная дружба, которой у него не было раньше – уж точно не с шпионами британской разведки. Но было то мучительное чувство, та непредсказуемость, которую, казалось, испытывал Дайске, когда был вовлечен Джеймс, что делало ее неуверенной. — Он выставил все так, будто у Дайске была довольно интересная жизнь в Англии. — Это… правда, — неохотно признала она, — они постоянно летали в ту или иную страну, тратя кучу денег на раскрытие международных преступлений. — Черт, Сузуэ, — Като тяжело вздохнул, — с тем же успехом этот парень может быть Бондом, и я, наполняющий гребаный шкаф с закусками. — Даже не начинай, — быстро сказала Сузуэ, — мне достаточно неуверенности со стороны Дайске. Она крепко зажмурилась, отчаянно думая, как лучше поступить. — Я думаю, что тебе просто нужно быть с ним откровенным. Ты должен сказать ему, что чувствуешь. — Точно нет, — сразу ответил Като. — Успокойся. Твоя неуверенность ни к чему не приведет… — Это не моя неуверенность, — сказал он, перебивая ее, — честно говоря, ты же не думаешь, что еще одно предложение, ультиматум, признание, что бы ни сказал ему Джеймс, здесь хоть чему-то поможет. Он определенно был прав. Даже если бы Дайске знал, что чувствует Като, Джеймс был бы ему более знаком. Он будет знать, во что ввязывается, если вернется в Лондон, он будет знать, на что подписывается. Все с Като было бы новым. Это было полное признание уязвимости, незнания. — Ладно, — сказала Сузуэ, глубоко вздохнув. Она размяла шею, закрыла глаза и на мгновение задумалась, — тогда нужно решить, что мы будем делать. Они провели большую часть вечера, набрасывая наспех составленный план, как заставить Дайске понять, что на самом деле значила для него его жизнь здесь. Като быстро договаривался, подталкивал Сузуэ к тому, чтобы та воспринимала вещи, касающиеся брата, как само собой разумеющееся, напоминал, что они делали это для него, а не для самих себя. Обычно она не считала свои схемы корыстными, но Като совсем не давал ей поблажек. — Мы ничем не лучше Джеймса, если все, что мы делаем – манипулируем им, — сказал он ей. Она этого не понимала. Это не была манипуляция, это было осторожное подталкивание в правильном направлении. Но Като был настойчив. Им не пойдет на пользу подрыв доверия Дайске. Именно поэтому Сузуэ оставила Като вне той части, где она планировала взять наблюдение за Джеймсом в свои руки. Он бы ее убил, а Дайске бы ему еще и помог, если бы они узнали, что она собирается сделать. Это было не только мониторингом активности кредитной карты и пристальным наблюдением. Это была слежка за активностью мобильного телефона. Отслеживание машины. Жучок в его чемодане. Все это незаконно как минимум в двенадцати различных контекстах. Но она не собиралась больше сидеть без дела. Ей не нравилось то, что Джеймс был в Японии. Даже если все это было планом, чтобы вернуть Камбэ в Лондон, что-то было не так. Джеймс не мог измениться. А раз уж он не изменился, то власти над Дайске было недостаточно, чтобы заставить того занять пост в токийском полицейском департаменте. Она знала Джеймса. Близко с ним работала. И в отличие от Дайске, который пришел в полицию ради другого образа жизни, именно это бы и отпугнуло Джеймса в первую очередь. Он не был создан для такой «застойной» работы – заполнения документов, отчетов на совещаниях, запуска сканеров. Он был здесь для чего-то другого. Сузуэ была уверена. И она собиралась выяснить, для чего.