.

Выброс адреналина в кровь, резкий, ослепляющий, одуряющий и такой чудовищной силы, что при необходимости Диксон и сам готов был бы хоть зубами вцепиться в глотку любого из сомнамбулически наступающих на бойцов трупов, схлынул. Сошел на нет секунда в секунду с тем, как количество ходячих, нетвердым шагом движущихся по шоссе между навсегда застрявшими посреди дороги автомобилями, смутно напоминающими теперь, скорее, эдакие четырехколесные саркофаги, негласно было признано разом всеми защитниками города-крепости незначительным и совершенно не мешающим продолжать движение. Задавленная благополучно пережитой встряской кратковременная память теперь могла разве что неуместно подбросить вереницу уродливых серых и сморщенных мертвых лиц, раззявивших пасти в одинаковых голодных оскале. Могла вызывать вдруг короткое спонтанное конвульсивное сокращение мышц в нещадно ноющем и словно потяжелевшем обрубке правой руки, лишний раз шевелить которым без надобности не просто не хотелось, но и вообще получалось с трудом. Сквозь шум тяжелого и прерывистого сбившегося дыхания могла подкинуть эхо шипящих ругательств оказавшегося ближе прочих бойцов и звонкий отзвук подзадержавшегося в ушах, скорее, обиженного и непонимающего, чем и впрямь болезненного вскрика охранницы. С трудом вспоминалось даже короткое объяснение, которое однорукий был вынужден дать начальству, пока то, сгоряча и не вникая в подробности, не записало его в диверсанты. Смутно вспомнилось, что со сбившимся-то к чертям дыханием, бесцеремонно чуть не до хруста заломленной за спину левой и вынужденно неудобно уткнувшись лбом в запыленную дверцу грузовика, удалось бросить разве что "Живая. Из них". Насколько неопределенным ни было бы сказанное, Мартинесу все равно и секунды не понадобилось на обработку информации. Четче прочего помнилось почему-то обнадеживающее "Значит, твои недалеко", не то чтобы и впрямь ободряющее, нет, напротив - совершенно безэмоциональное, но именно тем отчего-то особенно правдоподобное. Может, причина яркости этого в памяти была в том, что именно этот озвученный латиносом факт был для Мерла единственно значимым среди всей сумбурной мешанины картинок, звуков и действий. Или в том, что весомости ему здорово добавляло то, как сильно именно в это хотелось верить. Значительно хуже похожего на эдакий бесплатный адреналиновый приход состояния, в котором мозги пусть и словно превращались в кашу, но отчего-то все равно не подводили и вообще работали едва ли не лучше прежнего, а тело казалось сильней, резвей и легче привычного, было состояние, последовавшее за ним. Накатившую апатию и тяжелое какое-то безразличие можно было списать на усталость. Или на то, что все никак не верится в то, что от смерти, обретшей плоть и неумолимо тянущей к каждому из живых сотни покрытых струпьями рук с хищно скрюченными пальцами, в тысячный, кажется, раз все-таки удалось спастись. Это в принципе не могло наскучить или хотя бы просто перестать удивлять. Первые мгновения относительной безопасности даже просто жить вообще получалось как-то неловко и неуверенно, а сердце продолжало колотиться в груди так, словно каждый его удар мог стать последним и невесть из какого принципа должен был выйти особенно громким... Тем же самым, в конце концов, в разной степени тяжести явно страдал каждый из бойцов, раз уж едва ли час, потраченный на то, чтобы преодолеть заблокированный брошенными автомобилями и усыпанный изуродованными трупами участок дороги, в мерное рычание двигателей и шорох шин по дорожному полотну и подворачивающимся под колеса человеческим останкам не вмешивалось ни единого постороннего звука. Только изредка латинос косился на однорукого на соседнем сиденье с немым вопросом о правильности направления. Видимо, понимал, насколько сильно Диксону не хочется сейчас потрепаться. Насколько редко это бывает, и насколько спокойней будет дорога, если в этом мрачно и как-то очень уж нехорошо заторможенном состоянии Мерл протянет подольше... Правда, вскоре все равно заподозрил, наверное, что однорукому, на чьих глазах в неизвестном направлении в лес ускакала ненароком спугнутая "живая из них", теперь может быть - так, в силу одного только паршивого характера и досады, - совершенно плевать на дальнейшую судьбу разведки. Поэтому следующий взгляд начальства вышел настолько тяжелым и настолько затянулся, что не отвечать Мерлу было уже просто физически не комфортно. - Да ну на кой мне сейчас пиздеть, если они тут рядом где-то должны быть? - Неприязненно поморщившись, страдальчески закатил глаза однорукий, вслепую шаря левой в захламленном бардачке с целью найти хоть что-нибудь, чем можно было бы счистить с закрепленного на протезе штык-ножа все еще влажно поблескивающие кусочки мозга и гниющей плоти. Не то чтобы было особенно брезгливо. Но мало того, что делать было решительно нечего, так это еще и было вопросом уважения к оружию, странным образом слившегося с вопросом уважения и к самому себе... В отместку за продолжающуюся фоном тупую боль в недавно бесцеремонно заломленной за спину руке, в не самой чистой работе была задействована скомканная фланелевая тряпочка для протирания очков, принадлежащая не иначе как Кроули, чаще прочих прячущему глаза за парой затемненных стекол. Иных очкариков в разведке точно держать не должны были: естественный отбор триумфально маршировал по погибающей планетке... - До лагеря-то часов через восемь уже точно доберемся, - добавил Диксон, на секунду исключительно для виду опустив глаза в машинально развернутый дорожный атлас. То ли разведчик и впрямь купился на нарочито беззаботный тон подчиненного, то ли просто решил, что пока тот не бунтует открыто, все можно считать нормальным. - Шесть, - хмыкнул Мартинес, демонстративно бросив взгляд сначала на спидометр, потом - на массивные наручные часы и вдавив педаль газа в пол так, что двигатель грузовика взревел почти негодующе. - Часов через шесть, - сквозь зубы повторил латинос. Прищурившись, Цезарь на секунду поднял глаза к темнеющему небу над тонкой полосой горизонта. Ровно эту секунду на лице латиноса был написан такой азарт, будто он всерьез соревновался с небосклоном, кто быстрей: стемнеет - или небольшая колонна из пары военных грузовиков прибудет к месту назначения. Ну, или куда там указывал однорукий... - Да похуй, - все так же нарочито и неестественно беззаботно хмыкнул Диксон. - Все равно девчонка первая небось добежит - так в лес чесанула... - Ладно хоть не вдвоем ускакали, - секунду помолчав, с укоризной и нескрываемым отвращением заметил латинос. - Последние мозги небось вышиб. Однорукий с досадой скривился и покосился на заднюю стенку кабины. Из-за пары слоев пуленепробиваемого металла всю дорогу звонких смешков больше не доносилось. Вообще, тишина стояла такая, что можно было бы и впрямь решить, что лучница, обидевшись на справедливо за глупость и неумение отличить живого от мертвого полученный подзатыльник, свалила куда подальше. Да и всех из кузова с собой заодно прихватила. Скорее всего, те просто никак не могли решить, не обидится ли охранница на попытку утешить, что вообще случилось и как реагировать. Самой Хэйли наверняка было бы приятней счесть это короткой стычкой между двумя бойцами армии Вудбери. Впрочем, версия "инвалид поднял руку на девчонку" и самому Диксону казалась просто тошнотворно нелепой и жалкой. - Оклемается, - отмахнулся однорукий. - Ну, ясен хер, оклемается, - охотно подтвердил латинос, мгновенно словно вытравив из голоса всю укоризну. - Небось уже оклемалась. А ты теперь жди стрелы, - с притворным сочувствием сообщил разведчик. - И вот хрен же его знает, куда именно... - Значит, гуманней меня будет выгнать на все четыре стороны, нет? - Ухмыльнулся Диксон, в полной мере осознавая, насколько опасную тему осмелился затронуть в притворно беззаботном разговоре. И Мерла вовсе не удивило то, что ответа он так и не удостоился. А вот то, как вовремя кто-то из уж точно не способных слышать диалога бойцов в кузове пришел на выручку начальству, пару раз стукнув в стенку кузова, все-таки удивило. И еще то, что стук, безэмоциональный по определению, каким-то образом вышел настолько красноречиво озадаченным и напоминающим, что без слов понятно было, что кто-то в кузове отметил, что полумрак вокруг совсем уж сгустился, посмотрел на часы и напомнил о необходимости заночевать. - Похуй, - на секунду отвлекаясь от дороги и обернувшись, рявкнул латинос, беззлобно, просто, чтобы занявшие кузов подчиненные слышали. - К рассвету уже на месте должны быть. Проскочим. В повторном одиночном ударе по бронированному металлу послышалось "Так точно", равнодушное и покорное.