Отравление по-окделлски

Первый раз Рокэ поцеловал Ричарда после дуэли. В наказание за необдуманные поступки и еще более необдуманный вызов. Слишком уж разошелся его оруженосец, считая, что раз выжил — не иначе как чудом — в бою против семерых противников, то и первый фехтовальщик Талига ему по зубам. Несчастный мальчишка даже не стал кричать и возмущенно ругаться, только попятился, зажимая рот обеими руками, согнувшись от ужаса. Кивнуть в ответ на приказ явиться с утра для тренировки и то не смог. Впрочем, сами тренировки Окделл посещал исправно, понемногу преуспевая и в фехтовании, и в стрельбе. Боялся повторения наказания, наверное. Пришлось отправить его в гости к Марианне, чтобы показала, что в поцелуях нет ничего страшного и дарить их можно не только любви всей жизни, но и кому-то попроще. Познавший чувственные удовольствия Ричард перестал шарахаться от своего эра, как нервная кобыла от падали, и тренировки пошли еще веселее. Как и совместные попойки, потому что оказалось, что у захмелевшего Окделла развязывался язык, а на ум приходили неожиданные и порой весьма дельные суждения. Не поцеловать раскрасневшегося, сверкавшего глазами Ричарда, рассказывающего о неизвестно какими правдами-неправдами выуженном из Хуана способе плутовать в тонто, было абсолютно невозможно. Тем более, что завтра они должны были отправиться на войну, где случиться могло, что угодно. Второй поцелуй был дольше и слаще с учетом того, что Рокэ ответили: робко и неловко, явно стыдясь неуместного порыва. Пришлось отпустить, не доводя до истерики. И до греха, хотя, чего скрывать, внезапно очень сильно хотелось. Что все зашло слишком далеко, Алва понял в Варасте, когда, чтобы разжать объятия, пришлось приложить слишком много усилий. Возвращенный адуанами после своей эскапады Окделл так и напрашивался на взбучку, а получил горящие губы, сбитое дыхание и дикий синий взгляд, заставивший избегать своего эра до самого штурма Барсовых Врат. Нужно было отправить ставшего слишком притягательным Ричарда в Агарис вместе с маркизом Эр-При, потому что четвертый поцелуй должен был стать для них роковым. Рокэ настаивал бы на большем, он был сильнее и опытнее в любовных делах, он смог бы если не соблазнить, то взять силой, но… Одно дело в шутку, почти невинно целовать, другое — обласкать, раздеть, раскрыть и подарить удовольствие. Такого Окделл бы не простил ни одному из участников процесса. Ситуация была патовой, и решением могло стать только устранение причин. Нет оруженосца, нет влечения. И все же… *** Ричард явился от Штанцлера в очень странном расположении духа, одновременно напряженный, взведенный, как пружина, и растерянный, глубоко погруженный в раздумья. — Юноша, — протянул Рокэ, допивая бокал и отставляя его на подлокотник, — налейте вина, раз уж пришли. Я так понимаю, откровения эра Штанцлера нужно запить? Не обратив внимания на осведомленность эра, Ричард поднялся из своего кресла и совершил поистине невероятное: повозившись, открыл бутылку, но не перелил ее содержимое в кувшин, а принес с собой и самым возмутительным образом оседлал колени Алвы. — Поцелуйте меня, эр Рокэ, — тихо произнес он, пользуясь ошарашенным молчанием собеседника. — Вам же нравится. Хотя лучше я вас поцелую. И набрал полный рот вина. Часть пролилось мимо, потекло по шее, на которой сильнее проступил кадык, выдававший глотки резкими движениями, остатками Окделл умудрился напоить Алву, втянув в неуклюжий поцелуй. Более убогой, пошлой и нелепой попытки соблазнения Рокэ в жизни не видел, но удивительно теплый податливый мальчишка в руках и слишком давно сдерживаемое желание сделали свое дело. Голова, неожиданно зашумевшая от непривычно горчившего вина, вливаемого в губы продолжавшим прикладываться к бутылке Ричардом, никаких внятных доводов против выдать не смогла и была проигнорирована. А сам виновник состояния Алвы оказался распростерт на столе и избавлен от мешавшей добраться до голой кожи одежды. Беззащитный и соблазнительный. Странный блеск серых глаз, отражавшиеся в них непривычное непоколебимое спокойствие и облегчение, будто измученного узника выпустили на свободу, заставляли недоумевать, сбивали настрой, требуя жестче сжимать ласкающие пальцы, болезненней прикусывать чувствительные участки. Несмотря ни на что, ноги Окделл раздвинул вполне охотно, раскрываясь навстречу чужим требовательным рукам, подаваясь вперед в поисках большего контакта. Его тело с радостью отвечало, чем бы ни была забита голова. — Что ты натворил? — спросил Рокэ, погрузив пальцы внутрь тугого и горячего до самых костяшек и нащупав там то, что позволит получить все ответы. — Ничего! — простонал Ричард в ответ, отчаянно мотая русоволосой головой. — Ничего уже не исправить… — Говори! Кошки тебя раздери, Дикон! Что происходит? Кого он пытал страшнее, Алва старался не думать, поставив себе целью добиться правды. — Отравил, — пропыхтел Окделл, самозабвенно двигая бедрами. Ему нужно было совсем чуть-чуть. Если бы кто-то собирался ему это давать… — Чем? — почему-то не возникло даже мысли, что это может быть шутка или иносказание, и Рокэ усилил натиск, держа на грани. Хотя какое это уже имело значение? — Да говори же! — Не. Знаю. Мед-лен-ный… Безумная улыбка на припухших губах и незыблемая безмятежность, будто все страшное уже позади, послужили той самой соломинкой, которая переломила спину терпению и выдержке. — Квальдето Цера! Отбросить принципы и яростно ворваться во всхлипнувшего, но не попытавшегося оттолкнуть Окделла оказалось легко. Двигаться в бешеном ритме, очищая мозги и тело от неуместной сейчас страсти. Впиться в плечо, оставляя яркий след, мстя за все разом. И на последних движениях, уже ныряя в сладкое марево, потянуть любовника за собой. Подарить удовольствие, как мечталось. Когда мелькавшие перед глазами звезды погасли, Рокэ грязно выругался, проклиная себя за промедление. Вместо того, чтобы оказать помощь, поддался собственным желаниям и накатившей обиде. Как глупо! Он ведь уже не юнец, чтобы покупаться на якобы сошедшую с ума от страсти к нему святую невинность. Давно пора понять, что никто не придет к нему в постель просто так, за теплом и разделенной близостью. Всем что-нибудь надо, от банальной возможности рассказывать всем, что провели ночь в объятиях самого Первого маршала, до политической выгоды. — Признаться, вы меня удивили, — сказал Алва, разглядывая на просвет бутылку, из которой Ричард поил его. — Еще никто не травил меня, передавая яд из губ в губы. Наверное, не все отравители готовы отправиться в Закат вместе со своей жертвой. Но даже не надейтесь, что это наш случай. Теперь, когда сознание не было затуманено страстью, Рокэ легко смог уловить неправильные нотки в букете и определил яд. — Да будет вам известно, что соберано Алваро с детства приучал своих детей ко всем ядам, которые знал. А знал он немало. — Всегда найдется тот, которого он не знал, — внезапно подал голос Ричард. Он с трудом поднялся со стола и теперь с немного болезненным интересом наблюдал за манипуляциями своего эра. Тот рылся в ящиках, доставая на свет все новые фиалы с различными жидкостями и порошками. — Если учесть обстоятельства его смерти… — К несчастью для вас, этот конкретный мне знаком и не причинит вреда, — Алва бросил на все еще остающегося спокойным Окделла мимолетный взгляд. — К еще большему несчастью для вас, мне известно и противоядие. Можете воображать себе всякие ужасы и горевать о загубленных… Чести, жизни, надеждах, намерениях… О чем там еще? Не скрою, план был хорош, — тихо проговорил он, подходя вплотную со стаканом, наполненным буроватой жижей, в состав которой входили те самые жидкости и порошки. — Но теперь будьте добры принять последствия. Пейте, вас ждут не самые приятные дни. Рокэ вышел, почему-то ни секунды не сомневаясь, что Ричард выпьет противоядие, чтобы провести несколько суток метаясь в лихорадке и очнуться слабым, как новорожденный. Чего он не мог понять, так собственного отношения к ситуации и к отравителю. Но у него будет время разобраться после того, как он прикончит какое-то количество Людей Чести.