В оранжевом ритме

— Ты специально выбрал фильм, на который никто не ходит? — Конечно, — Кенни, довольный, словно сытый кот, откидывается на мягкое кресло последнего ряда. Насчёт «никто» он, конечно, преувеличил, но зал на редкость полупустой — в Южном Парке не так часто бывают сеансы, чтобы народ на них не ходил. В середине буднего дня собрались лишь безработные и школьники, решившие прогулять уроки. Такие, как Кенни, который с детства подделывал подписи достаточно умело, чтобы сбегать без последствий. Кайл, повинуясь всеобщим ожиданиям, занятия не пропускает. Он бы и сегодня пошел, сразу после больницы, в которой получил свежий рецепт на инсулин, но Кенни был чертовски убедителен и сладко лил в уши, как классно можно потискаться в темном зале. А противиться искушениям не в правилах Кайла. Кенни долго не ждет — обхватывает прохладными ладонями его лицо, затягивает в долгий поцелуй, как только гаснет свет. Кайлу моментально становится жарко. Он бы мог возмутиться чужим нетерпением, но поздно — целоваться с Кенни все равно, что добровольно сдаваться в плен. Утихомирить его пыл удается лишь минут через десять, прекрасные минут десять, и посмотреть хоть немного фильм, предварительно скинув куртки. Кенни, не желая сидеть без дела, гладит его колени и бедра сквозь жесткую ткань штанов. Прикосновения остаются на коже теплым следом, а возбуждение уходит выше, копится в узких джинсах, капля за каплей. Фильм — простенькая комедия, но именно сейчас он не такой уж и интересный. Интереснее целоваться, пока не закружится голова, чувствовать тонкие пальцы на теле, сдерживать дыхание, чтобы никто не смотрел в их сторону. Кайл жадный. Кайлу нужно еще, и он перестает подчиняться дразнящему ритму кенниного языка. Он хочет целоваться быстрее, грубее, почти агрессивно, кусать влажные губы, впиваться в худые плечи. Хочет, чтобы Кенни тянул его за волосы и приказывал низким голосом, как делает в самые крышесносные ночи. И если он не перестанет об этом думать, то остаток фильма просидит с каменным стояком. Кенни, вопреки ожиданиям, лишь отстраняется и хихикает: — Возбудился? А потом внезапно касается чувствительной шеи, покрывает ее всю короткими горячими поцелуями. Кайл беспомощно мнет его футболку, подавляя стон и пытаясь бесшумно сопротивляться. Бесполезно — руки нагло ложатся на бедра, гладят, мучительными касаниями задевают член, а затем накрывают его полностью. Кайл чуть ли не шипит и старается отодвинуться. — Кенни... ннн, сука, что ты делаешь? — Хочу тебе подрочить, — он шепчет прямо в ухо, задевая губами тонкую кожу, — сиди тихо. — Да не здесь же. — Расслабься, никто не смотрит, — Кенни накрывает их курткой ниже пояса, уже бесцеремонно оглаживая крепкий стояк. Голос разума сносит лавиной тягучего удовольствия. — Блять, Кенни, ты...ммн Ловкие пальцы забираются в трусы и подчиняют все его тело блядскому ритму сильных движений. Кенни мягко ласкает шею, тянет-таки свободной рукой за волосы. Остается лишь краем сознания помнить, где он находится, и не стонать в голос. Растворяться в непобедимой буре собственных чувств, вслепую искать чужие губы, до боли стискивать ветхое сиденье кинотеатра. Оргазм приближается вместе с легкой паникой от того, как придется справляться с последствиями, однако Кенни не перестает впечатлять накопленным опытом. Он как-то очень естественно наклоняется к члену под курткой, и несколько самых превосходных секунд своей жизни Кайл чувствует горячие губы на головке, прежде чем выстрелить спермой в чужое горло. В голове все плывет, как после нескольких банок пива, а воздух холодит кожу на щеках. Должно быть, они более красные, чем хотелось бы, но в темноте видно не будет. Кенни улыбается так широко, словно ему сейчас как следует подрочили. Если так подумать, Кайл теперь выглядит эгоистом. Кожу возле уха опаляет знакомым дыханием: — Отработаешь вечером должок. И в следующем поцелуе Кайл чувствует привкус собственной спермы. Раньше он думал, что это до жути противно, но сейчас губы оставляют лишь странную нежность. Кайл медленно восстанавливает дыхание. — Смотри уже фильм, извращенец.