Шторм

      2185 год, Аура       — Команде «Галахада», вызывает борт «Сатори II». Если вы нас слышите, укажите свои координаты…       Тишина.       — Команде «Галахада», вызывает борт «Сатори II». Если вы нас слышите, укажите свои координаты…       Тишина.       — Команде «Галахада», вызывает борт «Сатори II», вызывает борт «Сатори II»! Если вы нас слышите…       Шагая по коридору, ведущему из Убежища, я думал, у меня есть время. Тяжелая дверь откатится, и я смогу постоять в тиши, подышать сумерками, запомнить их горьковато-соленый, пряный запах, текучий воздух и лиловый свет, льющийся с неба на горы; на взлетную площадку, на окружающее ее море облаков. Когда я уже стоял перед выходом, когда дверь пришла в движение и прохладный ветер проник в душную темноту, я хотел только одного: немного времени. Паузу. Прослойку спасительной тишины между тем непонятым, что оставалось позади, и тем неизвестным, что ждало меня дальше.       Проход открылся, и сумерки Ауры хлынули в лицо. Снаружи уже стоял взвод силовиков в черной броне с шевронами ЭРКС, а на другом конце живого коридора серебристым миражом парил «Сатори» — над облаками, за границей взлетной площадки, соприкасаясь с твердью только опущенной рампой. В ее темном зеве белел знакомый орнамент на турианском лице.       Я сильнее прижал Анайю к себе и шагнул вперед.       Взвод стоял неподвижно. С усилием я двигался вдоль его эфемерных стен, от одного темного провала к другому, будто против течения, будто незримый поток давил на грудь и гнал обратно. Легче стало, когда позади ожили приводы гидравлики и медленно закрылись бетонные ворота. Я остановился перевести дух и, прикрыв глаза, ткнулся носом в холодный лоб той, которую нес.       Пахло морем. Мягкой кожей, солью и теплом крови, сырым хлопком с примесью синтетики, струпьями и трещинами, разложением… Но под всем этим пахло теплым, соленым морем — запах остался на моем лице и руках. Остался, даже когда я смог наконец разжать пальцы и отделить, оторвать ее от себя, когда ее унесли врачи, а взамен пустота упала на меня неподъемным грузом.       Кто-то отстегивал от моего скафандра оружие, кто-то открывал рот, силясь перекричать нарастающий рев двигателей. Белые спины медиков скрылись внутри корабля, черная броня силовиков надвинулась снаружи… Я ничего не слышал и ничего не чувствовал кроме моря, плескавшегося в легких. Казалось, им пахла и сама планета, и напоследок хотелось вдохнуть глубже, и я оглянулся к сужающемуся просвету рампы.       Я обнаружил себя стоящим посреди слабо освещенного трюма, в окружении тридцати двух вооруженных фигур. Среди глухих забрал было всего одно открытое лицо, с той самой белой меткой. Теперь я узнал его. Я вспомнил имя: Лорик Киин.       Пол под ногами качнулся. Судя по усилившейся тяге, корабль пошел на взлет.       Несколько часов полета я провел в трюме, сидя на походной кушетке у переборки напротив выхода, стараясь занять взгляд и мысли тем, что находилось поблизости. Среди приглядывающих за мной силовиков, кроме рейнджеров, инженеров и солдат оказалось и три азарийских биотика. Снаряжение у них было намного солиднее, чем в мой прошлый визит на Новерию, и, сопоставив факты, я понял: Администратор наверняка хорошо осведомлен, против какой силы выступает, и ею был явно не опальный турианский линчеватель.       Со мной не разговаривали и в смотровую, куда первым делом ведут выживших после катастрофы, не позвали. Но скоро ко мне спустился парамедик с походным диагностическим набором, попросил снять броню и после беглого осмотра рекомендовал обильное питье, горячую пищу и здоровый сон. Предложил пройти на вторую палубу, к камбузу. Я согласился на походный паек и термос с белковым коктейлем.       Солдаты изредка перебрасывались комментариями, кто-то дремал, кто-то играл в карты и косился в мою сторону. Пока я жевал, послышались звуки имени: «Гаррус Вакариан», хотя я до конца не уверен. Потом, стоило наступившей сытости на время вытеснить тревогу, мне стало любопытно, что произойдет дальше, но рта я больше не открывал и к диалогу не стремился. Вместо этого встал и прогулялся вдоль кушетки. Вооруженная компания притихла и напряглась, щелкнул затвор предохранителя. Так без лишних слов к нам пришло взаимопонимание.       Скоро разглядывать новерийцев наскучило, и я улегся на кушетку и переключился на корабль, прислушался. Судя по рисунку переборок, по удаленности основного ядра и высоте перекрытий, по общей архитектуре конструкции, корабль сошел с турианских стапелей и относился к тому же классу, что и «Нормандия». Трюм выглядел знакомо, и если бы в компанию к спусковому шаттлу загнать вездеход «Мако», загрузить ящики с оружием, запчастями и боеприпасами, а вдоль корпуса натянуть пару гамаков, то я сказал бы «дом, милый дом». Но пока здесь было слишком просторно и чисто, и не воняло гарью, копотью или машинной смазкой. Стоило принюхаться, и я сразу же об этом пожалел.       Она, должно быть, где-то там, над головой и чуть правее, немного впереди, где на подобных судах обычно размещали медблок. Я почти чувствовал ее запах, ее след, до сих пор вьющийся здесь тонкой лентой, смешанный со следами моего несвежего комбинезона, солдат, медиков, аппаратуры и лекарств, струящихся в ее тело — или просто хотел думать, что чувствую: исчезающий и, как я с новой ясностью осознавал рядом с другими людьми, почти не принадлежащий человеку. Я вспомнил прикосновения ее пальцев к моей груди, и недавняя рана будто разошлась, а ребра предательски заныли. Стремясь закрыть эту пробоину, дыру, куда как в вакуум уходил весь воздух, я завернулся в шоковый плед и повернулся к стене, зажмурился и в какой-то момент уснул.       Меня кто-то толкнул в плечо.       — Вставайте, господин Киин хочет с вами пообщаться, — сообщил один из четверых подошедших людей-стрелков.       Я спустил ноги с кушетки, потер глаза. Господин Киин, значит?       — Тогда пусть идет сюда и общается.       — Нам поручено привести вас к нему. Поднимайтесь.       По лестнице, огибающей лифтовую шахту, меня конвоировали наверх, молча и рутинно, без страсти и лишних тычков в спину. На второй палубе я увидел ровно то, что и ожидал: просторный холл, медблок и камбуз. В смотровой сидели трое медиков, двери в стерильную зону были заперты, а за ними горел свет. Анайю, очевидно, держали там, но меня повели в другую сторону, как я и догадывался — к капитанской каюте. После доклада по коммуникатору старший из сопровождения подтолкнул меня к дверям.       Лорик Киин ждал, облокотившись на большой стол, в середине которого угадывалась вмятина. На его плечах висел китель с эмблемой инженерного корпуса Синтетик Инсайтс, а в оголенной руке он держал стакан с алкоголем. Указав мне на гостевой стул, он отпил из этого стакана, и на дне качнулся тонкий красный осадок: я понял, что это не окраска стекла.       — Как вы себя чувствуете, господин Вакариан?       — Врачи уже спрашивали, у них и поинтересуйтесь.       Кобуры или бронежилета под его одеждой я не заметил, как и оружия в поле зрения.       — С нашей последней встречи вы совсем не изменились: такой же строптивый.       Я промолчал.       — Она жива, — произнес он, когда я сел. — Дышит, хотя сильно пострадала от радиации и обезвоживания. Вы сумели далеко продвинуться от места катастрофы и, вероятно, не раз помогали доктору Ритт в пути. Вероятно, я должен быть вам признателен.       В каюте было прохладно, но даже в этой прохладе разило недавней уборкой и человеческой кровью.       — Должны, но что-то мешает? — я непроизвольно поморщился.       Он взглянул сверху вниз, испытующе. Обойдя стол и опустившись в кресло, заговорил снова:       — На левой руке доктора Ритт — сквозная рана, но следов композита от перчаток скафандра в ней нет, и значит, она получена не при падении «Галахада». Я еще не изучил записи с камер наблюдения… Вы не расскажете мне, откуда эта рана?       Такого вопроса я точно не ожидал и не знал, как ответить. Какими словами говорить, что от меня хотят услышать и с чего начать, что он знает об Анайе и знает ли хоть что-то настоящее. Я потерялся во времени, в воспоминаниях, в попытках их интерпретировать.       — Если бы не доктор Ритт, я не полетел бы забирать вас с того камня, — надавил он.       — Если бы не доктор, я бы даже не попал на тот камень, — ответил я машинально.       — Верно. Вы гнили бы сейчас на Омеге или в месте похуже, возможно — уже без одного легкого. У наемников плохие врачи и богатая фантазия… — он вздохнул и снова отпил из стакана. — Удивлены? У меня было некоторое время на подготовку к разговору, господин Вакариан.       — Ее наняли спасти меня. Но наняли не вы, — стоило выяснить, знает ли он реального заказчика, знает ли, кому понадобилось гарантировать мне жизнь, но опыт подсказывал: ответа я не получу. — И единственное, чему я удивлен, — проговорил я, — так это нашей встрече. Вам, вроде, не по рангу теперь участвовать в сомнительных операциях? Я читал новости: Администратор порта, выбранный Советом инвесторов… Мощный карьерный рывок. Они знают, что данные, которые мы с Шепард вытащили из вашего офиса, должны были попасть напрямую в суд? Но вот незадача, не попали.       Чем дольше я смотрел на фигуру Администратора, обрисованную на фоне красно-синего сияния за иллюминатором, подсвеченную молниями, бьющими по щитам корабля, тем чернее и тоньше он мне казался, и тем опаснее, будто в него, как в дыру, всасывалось все, плохое и хорошее, мертвое и живое.       — У вас перчатки в крови, господин Киин. Не рассчитывали мараться и не брали запасных?       — О, это был всего лишь дружеский разговор… Назовем это так, — его когти приглушенной очередью прошлись по столу.       — А с ней вы что сделаете? Что будет с Анайей дальше?       — Лучше подумайте, что будет дальше с вами… — он подался навстречу, глядя в точку перед моим затылком и позади моих глаз, прямо в центр черепной коробки.       — Куда отправитесь вы? На Цитадель? Вряд ли, после всего, чем прославились… Тем более, после смерти Джиллиан вы там уже побывали и не задержались. На Палавен, к семье? И снова нет, семью вы давно предпочитаете любить на расстоянии. Похоже, остается единственный вариант.       Откинувшись на спинку, он смежил веки и набрал воздуха в грудь.       — Омега! — мечтательно выдохнул он. — Омега, Край, Daraya onu Kinara… Грязный, вонючий анклав, коллектор, открытый для любого, кто не нашел себя на легальных территориях. Пламенная вывеска на причале, гул басов «Загробной жизни», юркие барыги и уличная кухня, ммм… Давно там не был. Освежить впечатления, как думаете? Может, и вас навестить при случае? Познакомите меня с Архангелом, он там, вроде, знаменитость…       — Жду с нетерпением, — процедил я сквозь зубы.       Недалеко от арендованных мной апартаментов, крепкие объятия и нож в его легком — такой я попытался представить нашу следующую встречу; по самую рукоять, нож, который я забрал у Анайи, который забрали у меня при посадке… Попытался, но не смог.       — Хорошо, — он подобрался, одним глотком осушил остаток питья, одной фразой сбросил налет дружелюбия. — Я повторю вопрос: откуда рана на руке доктора Ритт?       «А почему Администратору Новерии так важны руки отдельно взятого врача?» — спросил бы я в ответ, будь сил и упрямства побольше: в том, чтобы нервировать выскочек вроде Киина, заставляя их сбросить благостные маски, было свое удовольствие. Но сейчас мне скорее хотелось вернуться в трюм и проспать там до самого прилета, и уже почти не важно, куда… Но замок на дверях был все еще заблокирован, а разговор, видимо, не окончен.       — Рану нанес я, когда доктор попыталась… Возможно, она пыталась меня убить, но я не уверен. Это случилось перед прыжком, когда на корабле отключилась блокировка замков, и я заподозрил саботаж. Анайя была в своей каюте, когда…       Когда — что? Когда я забрал пистолет из хранилища? Зашел с ним на ее личную территорию и стал рыться в ее столе? Когда фотографировал старую, исписанную от руки тетрадь, явно не предназначавшуюся для публичных чтений?       — Наверное, я испугал ее, и она…       Когда в припадке гнева или страха Анайя метнулась ко мне и схватила с полки нож?       — Достаточно, — прерывает меня Киин и с досадой косится на опустевший стакан. — Вы спрашивали, что будет дальше, господин Вакариан? Я расскажу вам. Через полтора часа мы подлетим к ретранслятору на расстояние прыжка и после окажемся на высокой орбите Новерии. Причалив к хабу, мы с доктором Ритт и командой врачей сойдем с борта, а вот вам еще предстоит дорога к дому. По завершении вам отдадут оружие, некоторая сумма на счету компенсирует дискомфорт от долгого перелета. Мы оба вернемся в привычный ареал обитания и постараемся никогда не сталкиваться в дальнейшем.       — А если… Если я захочу ее отыскать?       — Если Анайя… — начал он, но прервался и начал заново, официальнее: — Если доктор Ритт захочет вас отыскать, обещаю: я не стану препятствовать. Не стану, даже если она запросит прямой рейс к выгребной яме, куда вы скоро отправитесь.       Щелкнула блокировка замка.       — Надеюсь, я ответил на ваш вопрос.       Все произошло так, как он и сказал. Я не засекал время, но вскорости после моего возвращения по громкой связи объявили подготовку к прыжку, я надел скафандр, задраил шлем и вместе с солдатами занял место в боковом ряду кресел, где пристегнулся и затянул фиксирующие ремни. Вынырнул я уже на орбите Новерии.       Корабль причалил к орбитальному хабу порта Хань-Шань, в трюм начали стекаться медики. Двое врачей в белых скафандрах с синими шевронами, у одного из которых на носу была свежая повязка, вывели носилки из грузового лифта — за их силовым полем угадывалось тело, обернутое белой регенерирующей пленкой, подключенное к системам жизнеобеспечения и внутривенной подачи лекарств. Рядом шел и сам Администратор, закованный в черный скаф, шлем от которого нес в руке.       С шипением раскрылась рампа, за ее контуром светился пересадочный шлюз. Глядя на Анайю, погруженную в кому и плывущую мимо, я пытался убедить себя, что нельзя потерять то, что мне никогда не принадлежало: но у меня не получалось, как и два года назад. И пока процессия безмолвно следовала к выходу, меня окатило предчувствие, что след, тянущийся за этой женщиной в пространстве событий, гораздо длиннее и масштабнее, чем я ранее мог представить, и мысль о том, что я с ней еще соприкоснусь, странным образом успокаивала.       Потом был полет до ретранслятора, и еще один прыжок, и еще один причал… Наконец, снаружи показался знакомый обрис пристани Омеги, а старший из вооруженного отряда жестом подозвал меня и вернул оружие по списку. Поклонившись, пожелал удачи и указал на выход.       Пропасть за гранью… Такого названия я раньше не слышал: слова родного языка больно резанули слух, пусть и в лощеном администраторском произношении. Их я вспоминаю, ступая на знакомую твердь, вдыхая знакомый воздух, шагая к выходу в город, сворачивая к транспортному терминалу и оплачивая с инструментрона аренду кара. Усевшись в холодный и обшарпанный салон, уложив руки на штурвал и прикрыв глаза. «Daraya onu kinara…» — эхо затихает, растворяется в памяти, в окружающем шуме, и наружное освещение постепенно меркнет, переходя в ночной режим. Когда свет кружащихся фар начинает сверкать ярче самой магистральной шахты, я трогаюсь с места.       До дома я могу долететь и вслепую, но рисковать не тянет. Я паркуюсь за квартал до своего района и остаток пути решаю проделать пешком, прислушиваясь к окрестностям. Из жилых секторов доносятся голоса, смех, какие-то детские вскрики… Так непривычно и так пронзительно знакомо после тишины кораблей и бункеров. Представив себя ребенком здесь, я улыбаюсь: игрушки на Омеге попадаются явно интереснее, чем на благополучном Палавене, где растили меня самого.       Дойдя до своего сектора, я захожу в изгаженный вандалами вагон лифта и опускаюсь сквозь вакуум на нужный уровень, где ноги сами несут меня по галерее к знакомой обшарпанной двери. Поднося инструментрон к замку, я сомневаюсь, откроется ли, но блокировка отключается и дверь отъезжает в сторону.       Меня встречает засаленная постель, спертый воздух, пара тарелок в раковине и засохшие объедки.       — Давно не виделись…       Сбросив у входа броню, а в душевой — комбинезон, я долго стою под теплой водой, а потом тщательно отмываюсь, тру щеткой пластины и кожу, до боли, до скрипа, стараясь вымыть из-под когтей, из трещинок и складок все, что могло напоминать о прошедших днях.       О «Галахаде».       Об Анайе.       Об Ауре.       Завернувшись в халат, я выхожу в грязную комнату и, достав из морозильника бутыль ринкола и стакан, сажусь за стол перед окном. Снаружи блестят огоньками жилые «сталактиты», растущие из астероида, как щупальца из тела медузы, и плывет рисунок неименуемых созвездий неба Омеги — неба сверху и снизу, неба, окружающего со всех сторон.       В прошлой жизни я искал бы успокоения в ненависти, в привычной парадигме. Векторов хватало: наемники «Светил», и Сидонис-предатель, и Господин Администратор, Лорик-мать-его-Киин… Но к рядам торговцев смертью и преступников он не принадлежит, и скорее противен, как бывает противно от немотивированной, не находящей выхода злобы, прогорающей в конце до горького пепла вины.       Светиловцы, Лантар Сидонис. Где сейчас находится предатель, я не представляю и близко, а на поиски уйдет время. Стоит вспомнить имя — оживают и времена совместной работы, и переброс шутками, и выпивка после удачных операций… И опять пепел. Я наливаю в стакан ярко-синей жидкости и опрокидываю в себя половину, смывая горечь.       Светиловцы. Поднявшись из-за стола, я иду к сваленным у входа кускам брони и, отстегнув пистолет, передергиваю затвор, проверяю заряд. Есть еще винтовка, есть старый армейский нож… И звезды наполняют комнату зыбким сиянием, почти как в корабельной каюте. Свет льется снаружи, свет заполняет изнутри. На столе — пистолет и ринкол.       Анайя…       Новую жизнь легче начинать с чего-то знакомого.