Шторм

      2185 год, Гамма Аида       Я стою, прислонившись спиной к дверям лаборатории, и задумчиво тереблю застежку у горловины комбинезона. Слева, в конце коридора, светится красным индикатор запертой двери. Согласно плану эвакуации, висящему перед лифтом в коридоре, там — грузовой отсек, хранилище. Вероятно, именно там доктор держит оружие, мой скафандр и визор. Или в стыковочном боксе, замок которого краснеет прямо напротив — из каюты я видел стыковочное кольцо внизу. Я прикидываю, смогу ли в случае необходимости вскрыть коды замков, и что за необходимость может подтолкнуть к этому. При беглом анализе вариантов не так много.       Доктор вряд ли согласится передать управление кораблем, даже попроси я очень вежливо. Попытайся я захватить управление силой — скорее всего, придется доктора устранить, независимо от успеха мероприятия. А если неудача? Остаться запертым посреди космоса с трупом на борту? Дожидаться, пока неизвестные друзья Ритт вскроют судно? Есть еще вариант заблокировать Анайю в каюте, но тогда вопрос изоляции остается открытым, ведь в каждом из помещений есть как минимум консоль, через которую можно обратиться к системам корабля или аварийной связи. Незаметно изучить системы нет возможности. Вернее, пока я о ней не знаю. Весь вопрос упирается в ключи доступа.       А дальше что? Попробовать добраться к ближайшему ретранслятору и лететь на Иллиум? Без транспортной визы не выйдет. Омега? Сейчас слишком рискованно, даже для меня. Инвиктус? О корабле я толком ничего не знаю, если он в черном списке Иерархии, в лучшем случае меня собьют зенитками на высокой орбите. В моем скафандре дыра, шлем разбит. Разгерметизация, две минуты в вакууме и беззвучная смерть. С другой стороны, к крайним мерам пока тоже ничего не подталкивает. Пока. Утешение слабое, но все же…       Подъем по лестнице заставляет бороться с одышкой, я останавливаюсь и мелко откашливаюсь. Привкус крови… Так не пойдет, если я хочу быстро выбраться отсюда. Я шагаю к своей каюте, согнув спину и прижимая рукой уже напоминающую о себе рану, и приостанавливаюсь у дверей.       Итак, моя каюта ровно над стыковочным боксом. Каюта Ритт — напротив, над лабораторией. Блок управления дальше по коридору, над хранилищем. Камбуз — над машинным отделением… Аварийные люки в переборках? Точки доступа к электронной сети? Надо поискать. Как только полегчает.       Я возвращаюсь к себе, снова устраиваюсь в кресле перед иллюминатором. Вздыхаю осторожно, глаза прикрываю медленно. К боли тоже можно привыкнуть, можно сродниться. Осталось чем-то занять время, пока я прихожу в норму.       Команда «Нормандии» не отличалась молчаливостью. Всего на несколько часов в сутки она погружалась в сон, если не считать дежурных. Им всегда находилась компания, желающая поиграть в покер или потравить байки до середины вахты. Я уходил спать последним, вслед за игроками, что расползались по койкам. Когда оружие было начищено, системы «Мако» отполированы, а в общую каюту идти не хотелось, я снимал кирасу, расстегивал комбинезон у ворота и растягивался на теплом корпусе танка, закладывая руки за голову и прикрывая глаза так же, как сейчас. Я часто ночевал здесь, где никто не храпел над ухом, не ворочался над головой и не шептался по углам. Только Рекс молчаливой громадой дремал на лежанке у стойки с оружием.       Прохладный ионизированный воздух. Гудение ядра двигателя. Полумрак. Что еще нужно для здорового сна? Кроме меня и дежурных, только Шепард могла не спать в это время. Она не успокаивалась, не обойдя весь корабль и не удостоверившись, что все работает, как надо. Что мы идем правильным курсом, а она сама идет верным путем.       Я приподнялся, узнав ее шаги.       — Все в порядке, Гаррус?       Я вскидывался.       — Да, капитан.       Сцена повторялась почти каждую ночь. Пароль — отзыв. Шепард кивала, и мы понимали бессонницу друг друга, как делают это рискующие жизнью плечом к плечу. По крайней мере, мне нравилась эта пафосная формулировка. Иногда Шепард садилась рядом, свешивала ноги с «Мако» и мы разговаривали. Я рассказывал ей про службу в СБЦ, про подготовку в армии и детство на Палавене. Она мне — про Землю, боевые характеристики винтовки «Сабля» и породы аквариумных рыбок. И спрашивала, спрашивала, спрашивала… На какие-то секунды она даже переставала быть капитаном корабля и начальствующим офицером, а превращалась в простую девчонку, живущую по соседству и заскочившую ко мне в мастерскую поглядеть, чем я там занят. И однажды я понял: ей и самой нужно было сбрасывать капитанские регалии хотя бы иногда.       На Омеге пространство тоже насыщали звуки. Двигатели кораблей в портах, проносящиеся экспрессы-монорельсы, музыка, голоса за стенами, тяга вентиляции. В них так же можно было забыться и забыть, что завтра снова придется встать на ноги и начать по новой: информация — планирование — вооружение — готовность. А потом — нервная и грязная работа. Вечерами, под звуки окружающей жизни, об этом не думалось. Особенно когда перед глазами — панорама огней внешнего контура Омеги и переплетение стальных остовов ее секторов…       О Цитадели мне вспоминать не хотелось.       Я вдруг особенно остро ощущал окружающий вакуум. Тишина «Галахада» не несла успокоения. Я так и не встретил здесь никого, кроме доктора Ритт и ее крыс, но такие суда не управляются в одиночку. Или мы ждем стыковки, или здесь есть второй пилот, о котором я не знаю. Одно я понял верно: доктор была из того рода специалистов, рядом с которыми надо всегда разделять понимание и отношения. Обмениваться шутками и проявлять общее дружелюбие, но постоянно отслеживать движения ее рук, биение артерии на шее. Оценка пульса, направление взгляда… Доктор избегала смотреть мне в лицо по какой-то причине. Что бы произошло, улови я в ее движениях опасность?       Расстреливая десятки гетов, я понимал, что не убиваю живое, а вывожу из строя взбесившуюся технику. Стремительная тварь с металлизированными конечностями и имплантами вместо глаз, поднявшаяся из осколков купола в зале Совета вместо Сарена Артериуса, тоже не казалась живой. Наемники, базы которых мы зачищали с Шепард, открывали огонь еще на подступах, оставляя нам слишком скудный выбор. Терминус же — вообще не то место, где обращают внимание на смерть.       Что произойдет, улови доктор опасность, исходящую от меня? Как Салеон самозабвенно заботился о своих живых «теплицах» органов, чтобы сохранять товар в наилучшем виде, так и Анайя будет, скорее всего, оберегать мою голову. Они похожи в своей целеустремленности. Она — их единственный несомненный плюс.