Шторм

      2183 год, Новерия       — Где вы решили остановиться?       Вопрос Администратора прозвучал неожиданно и вырвал меня из оцепенения, в котором я наблюдала за метелью снаружи, за колышущейся снежной завесой, за снежинками, которые выхватывал свет окон его кабинета.       — Вообще-то я не думала задерживаться. Очевидно, вернусь на корабль.       — У меня есть другое предложение. Вы хотите работать здесь, но пока видели только серые стены, — он поднялся из-за стола и встал у окна рядом, сунув руки в карманы свободных брюк. — Я покажу вам, за что вообще стоит любить Новерию. Утром верну в Хань-Шань.       После эскапады, которую неожиданно для самой себя здесь устроила, я уже успела десяток раз укорить себя за дерзость, пожалеть, что решила обойтись без транквилизаторов, и впала в состояние отстраненное, подавленное и шоковое. В конце разговора я уже была готова услышать нечто вроде «если нас заинтересует ваше предложение — с вами свяжутся», и то — в лучшем случае. В худшем — вызов охраны. Но ничего подобного не последовало. Очевидно, у Администратора появились какие-то свои, пока неведомые мне соображения на мой счет, а это уже что-то. В любом случае, попытки пятиться назад после всего наговоренного выглядели бы странно. Глупо и непоследовательно. Потому я ответила единственное, что теперь оставалось:       — Для меня найдется отдельная комната?       — Конечно.       — Так мы все-таки едем к вам?       — Вы догадались, — улыбнулся господин Киин и кивнул.       Я напряглась.       — Часто приглашаете незнакомок на ночлег?       — Во-первых, мы с вами уже знакомы некоторое время. А во-вторых, моя квартира — мой второй офис, только чуть более удаленный. Признайтесь, вы заинтригованы?       Потом два охранника конвоировали меня вниз, с этажа администрации к переходам первого уровня, через центральный Атриум к терминалам вылета, оттуда — в небо, ввысь, сквозь снег и ветер, сквозь плотные облака, к орбитальному хабу, где был пристыкован «Галахад». «Счастливого пути мисс Ритт» — бросил дежурный службы визового контроля, ставя отметку убытия. Я открыла рот, чтобы спросить, не случилось ли путаницы, но так и не осмелилась.       Я уже решила, что Администратор передумал общаться, и меня выставили с планеты. Но двое моих сопровождающих, человек и турианец, не просто последовали со мной на орбиту, а попросили не задерживаться, когда я уже ступила на трап, ведущий к люку корабля: погода все хуже, а еще лететь обратно.       Перед спуском меня еще раз обыскали, тщательно исследовали мой багаж. Уже сидя в шаттле я услышала, как человек из моего сопровождения переговаривался с кем-то по коммуникатору: «Можем доставить сразу на вершину… В порт? Так точно» — резюмировал он. На этот раз по прилету меня повели через пустой служебный коридор, освободив от досмотров на таможне и регистрации прибывших.       Формально я осталась на «Галахаде». Здесь, в бетонных червоточинах огромного порта, под слоем этажей и уровней, в холодном свете ламп я с особой остротой ощутила расстояние, отделявшее меня от корабля. Руки, ноги, бесполезное и бессильное тело… Не знаю, отпустили бы меня, реши я повернуть назад и убраться с Новерии тем же вечером. Вероятно — да, но до сих пор я в этом не уверена.       Когда меня привели в транспортный бокс, господин Киин уже ждал там, облокотившись на блестящий корпус искристого темно-серого кара. Он грел руки в карманах пальто, и долетавший сюда ветер трепал светлый мех на опушке его капюшона. Приняв от сопровождения мою дорожную сумку, он уложил ее в багажник, затем открыл дверь у сидения рядом с водительским и жестом пригласил меня внутрь.       В салоне едва ощутимо пахло кожей и характерно — дорогой техникой. Вернее, там не могло пахнуть никак иначе, но сейчас мне кажется, что память дорисовала детали позже: тогда я еще скрывала лицо под респиратором и дышала сквозь фильтры, почти не чувствуя запахов. После короткого диалога, который я не слышала изнутри, господин Киин отпустил охрану, сел за штурвал и мы выехали из порта.       Тогда я сидела впереди, прислонившись головой к боковой стойке, и смотрела на дорогу, где по центру светились золотистые диоды разметки. Кар летел, огнями фар разгоняя темноту в тоннелях гор и сумерки в крытых наружных участках пути. Почти все дороги на Новерии укрыты от снега либо толщей горной породы, либо прозрачными износостойкими тоннелями, и поездка от Административного корпуса до Вершины 22 занимает сорок земных минут, но это я узнала позже. Вечером, когда я проезжала этот маршрут впервые, извилистый путь казался мне бесконечно долгим.       Казалось, в мире вокруг остались только снег и дорога. За двумя слоями стекол, авто и тоннеля, мела такая метель, какой я никогда не видела на Земле. Ребенком я думала, что зима наступает на всей планете сразу, и все дети мира так же, как и я, прилипают к окнам класса, стоит упасть первым белым хлопьям. Хрустят по сугробам домой после школы, пугают родителей промокшими ногами и холодными носами… На Новерии Зима и правда не знала границ (по крайней мере, тогда я о них не догадывалась), а температура имела два состояния: холодно и очень холодно.       Мы летели сквозь глубокие сумерки, и первые минуты я скрывала дрожь в руках, зажав ладони бедрами. Потом согрелась, сомлела, расслабилась. Украдкой я бросала взгляды на Администратора: светлые блики приборной панели падали на его невозмутимое лицо, на руки в мягких перчатках, лежавшие на штурвале, правя курс, очерчивали гордый профиль. «Немного гедонист, любящий жизнь, галантный, проницательный, в меру азартный» — говорили о Лорике Киине на форумах Сети. По первому впечатлению он целиком оправдывал характеристику. Держится приветливо и скромно, хотя пьет дорогой виски, носит нубук и кашемир, лично водит Tivium Ray. Не держит рядом телохранителей и почему-то живет довольно далеко от порта.       С другим транспортом мы разминулись всего пару раз: несколько легковых гравикаров, один фургон. Очевидно, пробки магистралям Новерии не грозили. Островок огней Хань-Шаня все реже показывался из-за горных отрогов, но удалялись мы от него медленнее, чем я думала. Дорога петляла, и мне по-странному не хотелось, чтобы она заканчивалась. На какой-то миг меня охватило чувство и уюта, объяснения которому я не нашла тогда и не искала позже. Я слушала тихий звук двигателя и наслаждалась теплом и покоем внутри маленькой и технологически совершенной капсулы кара, рядом с самым влиятельным и опасным хищником этой планеты.       Дремота уже прикрывала мне веки теплыми пальцами, когда дорога взяла вверх, и на въезде в очередной вырубленный в горе тоннель Администратор притормозил и мы миновали первый пропускной пункт. Внутри, на перекрестке тоннелей, свернули направо и миновали второй. Я отметила тогда, что при желании изолировать любой участок колонии не составит труда. Перекрыть, законсервировать и отрезать от мира…       Оставшуюся часть дороги, спускающуюся к долине, уже не защищал прозрачный купол на алюминиевых фермах, и наледь блестела в свете фар машины и диодов разметки, вокруг которых я заметила проталины. Ветер тянул над ней поземку. Достаточно сильный, чтобы его гудение было слышно даже внутри машины, и чтобы господин Киин забирал штурвал немного в сторону для стабилизации курса, и уже не гнал так быстро, как раньше. Внизу, под склоном, замерцали огни поселка, и я подобралась.       Мы выехали на короткую улицу, состоявшую из приземистых жилых корпусов, вблизи напоминающих двухэтажные иглу, и еще какое-то время поднимались по серпантину на другую сторону долины, на Вершину 22. Здесь дорога уже не подсвечивалась, и фонарей тоже не оказалось: над высокими склонами сгущалась долгая новерийская ночь.       Дорога заканчивалась на середине склона, на продуваемой ветрами площадке перед бетонными воротами, врезанными в камень. Пока они медленно разъезжались, я взглянула наверх: метрах в двадцати над головой, в толще обветренной и заиндевевшей породы, блестела широкая полоса остекления, тускло подсвеченная изнутри. А потом мы заехали в темноту.       Машина плавно осела, когда Администратор отключил двигатель.       — Прибыли, — сказал он, и двери кара поднялись.       Снаружи было почти не холодно и почти темно, по периметру помещения горели пунктиром красные лампы. Кажется, пахло камнем. С опаской я ступила на поверхность. Когда на нее ступил господин Киин, загорелось основное освещение и я смогла оглядеться.       Бетонный пол. Каменный потолок и каменные стены, стылое нутро живой скалы площадью метров в сто. По разметке здесь предусматривалось четыре парковочных места, занятыми из которых были два. Кроме кара, на котором мы приехали, здесь стоял еще шестиколесный внедорожник, а над ним, в углу под потолком, из коммуникационной шахты выползала толстая жила разноцветных кабелей. Я увлеченно отслеживала ее переплетения, а когда взгляд мой уперся в массивный привод почти закрывшихся ворот, услышала из-за спины шипение совсем других дверей и обернулась. Администратор ждал в светлом портале лифта, держа в руках мою сумку.       Стоило сделать шаг через порог холла, лежащего коридором между лифтом и жилой зоной, под потолком медленно разгорелась спираль маленьких ламп. Я вошла следом за хозяином и приостановилась у широкого зеркала, занимавшего стену по левую руку. В отражении я видела, как Администратор снял пальто, повесил его на крюк, торчащий из стены напротив, а мою сумку поставил на пол, украшенный мозаикой серого и серебристого камня. Потом расстегнул манжеты и стянул перчатки, чему я удивилась: турианцы, насколько я знала, в присутствии чужих старались не оголять ничего, кроме головы. По крайней мере, так требовал от них этикет.       Господин Киин стоял за моей спиной и неторопливо закатывал рукава рубашки, когда в зеркале мы встретились взглядом. Он проговорил тихо:       — Здесь нет анализаторов ДНК. Штатных камер тоже.       Собираясь сюда, я представляла нашу встречу не совсем так. Совсем не так. Правда в том, что я вообще ничего не представляла. Повинуясь непроницаемому взгляду и требованию, высказанному в крайне мягкой форме, нервными пальцами я откинула капюшон. Рассматривая блестящие камешки мозаики на полу, я сняла завернутое вокруг шеи пончо и аккуратно сложила на черную резную консоль, стоявшую рядом. По очереди щелкнули зажимы, одну за другой я раскрыла застежки, и старая броня поползла вниз, оставляя меня в глухом нижнем комбинезоне.       Я вдруг ощутила себя невесомой, почти бестелесной, как человек-невидимка, будто только обвес пластин и скреплял меня в одно. Но…       Мое тело — это не я. Мои чувства — это не я. Мой разум — это не я.       Мое тело — это не я. Мои чувства — это не я.       Мое тело — это не я.       Я сказала что-то вслух?       Нет. Молчи.       Тишина.       В голове наступила тишина. Я попятилась из темневшей на полу брони.       Администратор молча смерил меня взглядом — усталым, сосредоточенным, требовательным. Он смотрел долго, а затем я услышала очень спокойное и тихое:       — Я сейчас организую что-нибудь на ужин. Пройдите в комнату, присядьте. Если желаете — я зажгу верхний свет. Но сначала взгляните на вид из окна, сделайте приятно усталому турианцу...