Шторм

      2183 год, Новерия       Мечтает ли врач стать космонавтом? Я и близко не мечтал, но однажды пришлось. С тех пор я налетал порядочно, а в последнее время мне все чаще казалось, что я — своеобразный вид летающего болтуна, а не врач. Полети туда, расскажи о возможностях нашей клиники. Полети сюда, расскажи о контрактах со страховыми компаниями. Поначалу мне нравилась представительская роль, но размеренный порядок операционных был мне милее помпезных приемных.       Сейчас мне кажется, что еще вчера мы с Мишель и маленькой Кристиной ждали рейс на аэродроме в предместьях Акюрейри. Вперед, в Осло, оттуда — на Байконур, из азиатских степей — на орбиту, по выигранному мной международному гранту. Не знаю, кто бы еще из землян с таким же легким сердцем отправлялся на Новерию. Девять лет назад я думал, что мы просто сменили один заснеженный пейзаж на другой, а местные горы и скалы нравились мне куда больше исландских равнин.       Мишель разницы не видела. Замкнутая в кругу работы и дома, под бесконечными климатическими куполами, под светом галогеновых ламп, среди мерзких чужаков, душных сплетен и всего, что я здесь так любил, она тосковала по теплому солнцу. А пять лет назад Мишель Ферльге решила, что лучше любить нас с Бекенштайна, меня и Новерию. Так врач стал космонавтом. Вернее, становился им хотя бы на одни выходные в месяц.       В то утро я стоял перед окном в тихом кабинете Лорика, сунув руки в карманы брюк. До обеда оставалось часа два, но снаружи было темно. Я задумчиво смотрел на реку огней трассы, сонно пульсирующую между портом и лощиной, на рисунок заснеженных горных зубцов, отделявших небо от земли, и думал, что надо бы забронировать билеты на конец недели. В пятницу дочке исполнялось двенадцать.       — Как прошел осмотр? Что скажешь? — раздалось из-за спины.       Я перевел фокус на отражение Лорика в стекле. Он сидел, упираясь локтями в обширный директорский стол и сцепив пальцы. Просидит так минут десять, потом положит голову на левую руку и пару раз простучит по столу когтями правой. Так выражалась у него деловая программа поведения: перемену его поз за время нашего знакомства я выучил досконально.       — Нормально. Осмотр как осмотр, мисс Ритт вела себя прилично.       А что тут еще скажешь? Мисс Ритт, по моему беглому осмотру, давно ждала очереди на пополнение анатомического музея, чтобы встать где-то между светящимися крысами и дельфиньим мозгом. Лорик же сейчас понимал шутки не лучше ИИ, разработкой которых занимался, когда мы познакомились, и я решил, что посвящать его в ход подобных мыслей чревато.       — Понимаешь, Лорик… Как бы это сказать… — я перемялся с пяток на носки и обратно, размышляя, как бы побыстрее отделаться от неприятной темы.       — Как есть.       — Она химера.       — Что это значит? Змеиного хвоста я у нее не заметил.       — То и значит… И мифы тут не при чем.       Я прошелся по кабинету, пару раз вздохнул поглубже и расстегнул френч у горла. Может, подарить Кристине книжку «Легенды древнего мира»? В последние полгода она серьезно увлеклась археологией.       Из-за спины донесся приглушенный перчатками стук когтей по столешнице и вопрос:       — Чаю?       — Давай. Не помешает.       Через несколько минут с подносом в руках вошла сероглазая Ирина — личная помощница Администратора, сервировала столик перед диваном, слева от входа, и уплыла обратно в приемную. Да уж, господин Киин знал толк в ножках… Она к нему так и обращалась: «господин Киин». Я же у себя в клинике так и оставался всего лишь «доктором». Уже главный врач, а до господина все никак.       Пока заваривался чай, Лорик копался в терминале с очень занятым видом. Очевидно, снова завяз в переписках.       — Ну так что? — он резко вынырнул из процесса.       — Она — химера. Мериклинальная химера. В ее теле смешано несколько геномов: кожа, например, с одним, а мышцы — с другим. Даже нет… Даже в ее коже несколько кодов, и установить, какой из них изначальный, скорее всего невозможно. Представляешь, как лоскутное одеяло. И это — явно не врожденное. Озадачивает…       — Ты видел такое раньше?       — Никогда. А в документы ее ты заглядывал?       — Утром. Вчера ее охрана проверяла.       И, конечно, документы оказались в порядке, иначе бы дальше карантинной зоны она не ступила.       — Фото у нее там до… — я налил темной заварки в чашку и в воздух поплыл запах асаама. Положил туда сахара и размешал. — Или уже как сейчас?       — Видимо, до.       Видимо, Лорик знал больше, чем хотел рассказывать. Я иногда забывал, что привело его на пост, но секрет крылся в деталях: господин Киин предпочитал казаться куда проще, чем был на самом деле. Получалось хорошо, и легко было забыть, сколько зубов прячется в его благостной улыбке.       — Значит, вот, как она хочет себя видеть… — я бросил в чашку кусочек лимона. — А зачем ты повез ее к себе?       — Не хотел, чтобы она бродила по порту после нашего разговора. Мало ли, кто бы ей заинтересовался после всего, что она выдала…       — Мог приставить охрану.       Ведь и правда мог. Но не приставил, а значит — почему-то не доверял.       — Не хотел поручать ее охране. Хотел понаблюдать за ней сам.       — А что она выдала, кстати? О чем вы говорили? Я так, на всякий случай спрашиваю.       — Что она тебе рассказала на осмотре?       Я отпил из чашки. Лорик не спускал с меня глаз.       — Что предоставит образец для выращивания покровов и распишет, как обращаться с ее иммунитетом, пока мы будем реконструировать недостающие хрящи и… Пока будем ее восстанавливать. Работы, как ты понимаешь, много.       Он поднялся из-за стола. Прогулявшись по кабинету, остановился перед окном, так же, как и я в начале нашего разговора. Мы молчали, обдумывая каждый свое. Не знаю, чего я ожидал: говорят, вопрос не появляется в голове, пока не появятся варианты ответа. То был случай, когда варианты у меня отсутствовали напрочь, потому я спросил прямо:       — Зачем тебе это все?       — Мне интересно. Не поверишь, Эрфе, но в этот раз мне и правда интересно.       — А если я откажусь в этом участвовать? Что будешь делать?       — Разве тебе самому не любопытно ее исследовать? — сказал Лорик, даже не пытаясь скрыть подвоха.       — Да, но…       Но было уже поздно.       — На время подготовки к операции мы определим ее в экспериментальное отделение при риск-лаборатории. Ограничим к ней доступ персонала — внимательно выбирай пул специалистов, которые будут работать с ней и ее материалами. Думаю, времени на исследования у вас будет достаточно. На эту операцию ты подпишешь отдельный прайс, заложишь туда премии, а бухгалтерия пришлет его мне на утверждение. Как тебе такой план? Что думаешь?       Кто бы что ни говорил, а мимика турианцев временами бывает потрясающе выразительной, и Лорик повернулся ко мне с поистине благостной, обезоруживающей улыбкой. В такие моменты мне особенно сильно хотелось высказать ему, что я на самом деле думаю о некоторых его затеях, но я только вздохнул в ответ.       В то утро я приехал на Вершину 22 рано, еще до завтрака, как Лорик и просил в письме. Когда сбросил в прихожей пальто и ботинки и прошел в комнату, то застал хозяина за работой: сидя в пятне света настольной лампы, он что-то быстро печатал на терминале, но стоило мне поздороваться — зажглось верхнее освещение, а Лорик оставил писанину и поднялся из-за стола.       — Здравствуй, Эрфе. Мисс Ритт… — он обратился куда-то в сторону дивана, на котором сидела тощая женщина в глухом черном комбинезоне и с черным респиратором на лице. Вернее, из-за спинки мебели виднелся только ее коротко остриженный пепельный затылок и ремешок того самого респиратора, а саму женщину я увидел, когда прошел вглубь комнаты.       — Это — доктор Эрфе Ферльге.       Женщина поднялась и повернулась ко мне. Первое, что бросилось мне в глаза — шрамы. Всю открытую часть лица (а открытой оказалась едва ли его половина) покрывали блестящие наплывы шрамов, и хотя я видал картины пострашнее, внутри все равно передернуло. И глаза у нее были странные. Если бы я видел когда-нибудь глаза людей, вернувшихся из Чистилища, то сказал бы, что у нее — именно такие.       Тем временем женщина поставила на столик чашку, которую держала в ладонях, и легко поклонилась с электронным «здравствуйте». Я еще тогда подумал: как она пила через респиратор? Потом понял: просто грела чашкой руки.       — Доктор Анайя Ритт, — тихо представилась она.       Лорик выделил нам для осмотра гостевую спальню, где на столе я и развернул диагностический модуль. Мисс Ритт спокойно отвечала на вопросы, пока я собирал анамнез. Тихая, исполнительная, но мне постоянно мерещилась в ней какая-то тревога, какая-то внутренняя дерганность. Она напомнила мне затаившееся хищное насекомое.       Понять, как вообще может функционировать организм без половины желез, — без яичников, груди, матки, надпочечника, с половиной щитовидки, — в целом не трудно, заместительная терапия, протезирование и трансплантология уже давно позволяли человеку обходиться почти без любого органа за редким исключением. Но чаще — без какого-то одного, а не без целого набора, и, вероятно, уверенность в собственной жизнеспособности — единственное, что держало доктора Ритт в одном куске, будто ее тело, (то, что от него осталось) — всего лишь временное неудобство. Может, я бы даже испытал к ней сочувствие, как обычно бывает с искалеченными людьми.       Анализ покровов я переделывал четыре раза. После первого подумал, что диагност сбоит, после второго уверился: образцы, взятые с интервалом в несколько минут, показывали на разные ДНК. Когда я понял, кто передо мной, и поднял удивленный взгляд, то уперся в улыбку, причем, улыбалась доктор взглядом и над респиратором.       — Вы хотите, чтобы вам провели реконструкцию… — я попробовал, было, начать издалека. Доктор согласно кивнула. — И какую из… Какой… — я думал спросить, из какого участка и с каким геномом выращивать ей кожу. Абсурд, сплошной абсурд. — Как вы это вообще представляете?       — То, что на мне сейчас — относительно стабильно. Уже. Но как исходная матрица не годится. Если решите взяться за задачу — я дам вам чистый образец.       — Так вы — ученый?       — Можно и так сказать.       — И где вы практиковали?       — Спросите у Администратора.       Когда она сняла респиратор для осмотра лица и слизистых, под ним открылись неровные края безгубого рта, рубцы на остатках носа и идеальные зубные импланты. Метрики с нее я снимал очень тщательно, особенно — модель лицевых костей. Кости, кстати, оказались целыми, повреждение затронуло только кожу и хрящи.       Ни тени стеснения, самоуверенный шарж на человеческое лицо. Когда я закончил, она снова надела маску, заглотив сенсорную трубку, как альбатрос — целую рыбу. Тогда я понял, почему сочувствовать ей получалось плохо.       Я спросил, сворачивая диагност и до последнего надеясь услышать «нет»:       — Планируете продолжать работу?       — Если получится. Я бы хотела, чтобы получилось.       — Зачем?       Почему бы вам не забиться в какой-нибудь дальний угол и не сидеть там, питаясь на роялти с патентов, доктор? Почему бы вам не перестать пугать других людей одним фактом своего существования? Почему бы не исчезнуть из поля зрения и больше никогда в нем не появляться?       — Хочу приносить пользу. Зачем еще работают исследователи и врачи, доктор Ферльге?       Когда мы вышли из комнаты, Лорик уже ждал нас, в перчатках и застегнутый на все пуговицы. Сосредоточенное «Идем» он адресовал мне, своей гостье — «Дом к вашим услугам». Помню, уже в лифте я спросил:       — Не боишься оставлять ее в доме?       На что Лорик улыбнулся:       — Иштар присмотрит.       Он говорил об ИИ, установленном в квартире, ядро которого когда-то разрабатывал для систем безопасности. Вавилонской покровительнице шлюх, гетер, войны и власти.       В тот же день, через два часа, я уже перекраивал рабочие планы для нескольких толковых специалистов на ближайший месяц. Через сутки — подписывал карточку новой пациентки. Собеседование с ней мы провели в следующем квартале.