Шторм

      2183 год, Новерия       Вечер темного дня. На горизонте начнет светать через четыре часа, через восемь — взойдет Пакс. Когда я погасил в кабинете свет, основной персонал административного корпуса уже разошелся, осталась только ночная смена охраны. Надо было собираться домой, но я все еще сидел за столом, уперев взгляд в холодно светящийся монитор. Болела голова. Не хотелось ни есть, ни с кем бы то ни было разговаривать, ни думать. Просто болела голова. Еще час назад следовало выпить таблетки или прилечь вздремнуть, а сейчас это уже не имело смысла. Впрочем, может на стоянке еще раздышусь, может, от свежего воздуха полегчает.       На мониторе были открыты две вкладки. В одной из них — вид из камеры наблюдения в зале моей квартиры. Там мисс Ритт застыла на полу у окна гостиной и смотрела на огни порта. Она так провела уже больше часа, не шевелясь. В соседней вкладке — письмо моего информационного канала в ЭРКС.       Вкладку с трансляцией камер я держал открытой весь день. Так я узнал, что через пять минут после моего отъезда мисс Ритт попробовала открыть входную дверь в квартиру — и получила предупреждение о нехватке прав доступа. Тогда она сжала кулаки и простояла некоторое время, упираясь в дверь лбом.       Пока мы беседовали с Эрфе, мисс Ритт стояла перед холодильником и увлеченно читала этикетки на упаковках еды. Потом она поднялась, взяла с полки стакан, но остановилась. Осмотрела его. Следующий час она старательно оттирала полотенцем следы капель воды со всей моей посуды, а я про себя решил, что надо бы по этому поводу сделать замечание Мие, моей горничной.       Когда мисс Ритт заварила себе пищевую смесь и собралась обедать, я отключил алгоритм отслеживания лица системой наблюдения и переключился на другую камеру.       Пока я разбирал сводную таблицу запросов на получение виз и ставил свои одобрения и заметки, мисс Ритт выяснила, что выход во внутренний двор теперь тоже заблокирован.       — Назовись, — затребовала она, когда голограмма замка засветилась красным и домашняя система сообщила о нехватке прав доступа, в 43:20 по новерийскому времени.       — Можете обращаться ко мне Иштар.       Я прищурился: мне было интересно, что Анайя станет делать дальше.       — Используемый профиль?       — Гостевой стандартный. — отозвалась Иштар.       — Перечисли права используемого профиля.       — Вы можете находиться в пространстве гостевой комнаты и основном пространстве апартаментов. Вы можете регулировать освещение и климат в перечисленных зонах. Вы имеете доступ к папке «медиа» локального хранилища данных. Вы имеете доступ к гостевому терминалу.       Мисс Ритт вздохнула, проведя ладонью от лба к затылку, и продолжать диалог не стала.       Другой кадр выхватил ее фигуру в холле. Она задумчиво подняла мою домашнюю туфлю, осмотрела со всех сторон. Просунула руку внутрь, пошевелила пальцами. Потом поставила на место.       Когда я вернулся с конференции Отдела разработки, то застал мисс Ритт у книжной витрины, между столом и креслом для чтения. В руках у доктора лежал потрепанный сборник рассказов Борхеса, который я узнал по собственным пометкам на полях. Она читала минут десять, потом отложила его на пол рядом и достала другую книгу. Процесс продолжался, пока вся моя печатная библиотека не легла вокруг нее.       За разбором письма от Эрфе я не сразу заметил, что мисс Ритт, сидящая с книгой на полу, уже долгое время не перелистывала страниц, а заметив, дал камере увеличение. Ракурс оказался неудобным, я никак не мог навестись на опущенное лицо, но различил на страницах раскрытой книги несколько свежих капель воды. Кажется, это был потрепанный сборник романов Бигла.       Через какое-то время мисс Ритт расставила все книги по полкам, попросила Иштар погасить свет и удалилась в гостевую комнату.       Я снял перчатки и потер виски, прокручивая в памяти свой разговор с контактом ЭРКС после получения его письма.       — Здесь написано: «погибла при исполнении». Можно точнее? Как именно погибла?       — Говорят, во время одной из спецопераций Альянса произошел взрыв на химическом предприятии. Но в отчете коронера сказано, что останки, найденные на месте происшествия, стандартной процедуре опознавания не поддавались: в броне нашли только фрагменты обугленных костей, слишком сильно пострадавшие от выброса агрессивных реагентов.       — Как тогда опознали тело?       — По номеру брони. Год она считалась без вести пропавшей, как и положено по законам людей, потом ее официально занесли в погибшие по общей процедуре.       — Но по номеру ты нашел оригинал.       — Да. Номер принадлежит броне из второго комплекта.       — Когда его списали?       — Через месяц после предполагаемой смерти, когда завертелась стандартная процедура на такой случай.       — То есть, броня вполне могла оказаться на черном рынке?       — Именно.       Могла, но, судя по всему, не оказалась. Я смотрел на фотографию молодой рыжеволосой женщины, прикрепленную к письму, и с большим трудом проводил параллели с лицом, в которое вглядывался вчера и сегодня. Один и тот же человек угадывался скорее по общему впечатлению, если, конечно, мозг не начинал исподволь меня обманывать. Я погасил терминал, накинул пальто и вышел из кабинета. Ругнулся и вернулся за перчатками.       После заснеженной тишины улицы в тишине дома на миг возникла малодушная надежда, что Анайя спит в гостевой комнате. Что можно не открывать рта до следующего утра, не слышать даже собственного голоса. Головная боль так и не отпустила, а до аптечки лежал неблизкий путь в недра спальни.       Я повесил пальто в шкаф. Потертая броня с инвентарным номером M94KL169-R покоилась на том же месте, что и вчера. Пальцем я провел по буквам, выбитым на левом грудном сегменте. Двух дней и пятнадцати тысяч кредитов в умелых руках оказалось достаточно, чтобы они заговорили.       Сумерки гостиной казались пустыми, но, шагнув в комнату, я увидел доктора на диване. Судя по спокойному дыханию, она спала. В своем черном комбинезоне она выглядела сгустком непроглядной тьмы на светлом фоне.       Включив настольную лампу, я начал на терминале синхронизацию данных домашнего и рабочего серверов и опустил лицо в ладони, давая отдых зрению. Когда, просидев так несколько минут, я, наконец, поднял голову, из полумрака комнаты на меня глядели два блестящих глаза.       — Добрый вечер, — заговорить опять оказалось трудно, но я опять себя пересилил. Ее манера отмалчиваться начинала раздражать. — Что-то не так?       — Ваши руки, — сказала она. — Вы не носите дома перчаток.       — Вас это напрягает?       — Обычно турианцы снимают перчатки только в кругу семьи.       — Вы в курсе таких подробностей… Удивительно. — я усмехнулся.       — Когда-то я слышала, что от одного взгляда на вас можно порезаться.       — На меня?       — На турианцев.       — А теперь заставьте меня поверить, что это не очередной претенциозный статус из социальных сетей.       — Я далека от социальных сетей, — сказала она тихо. — Так говорил мой отец, вернувшись с Шаньси. Вы мне верите?       В эту секунду хрупкость ее человеческих костей, запястий, затянутых перчатками, приобрела в моих глазах особое очарование. Я потянул носом воздух. Даже головная боль отступила. Желтые глаза смотрели на меня проницательно и ухмыляясь, и я понял, что пора соскальзывать с направления, в которое повлекли меня мысли. Синхронизация данных завершилась очень кстати.       — Верю. Доктор Эрфе прислал смету по операции восстановления лица и голоса для вас. Там же есть список необходимых документов.       Я скопировал часть текста на датапад, поднялся из-за стола и отдал Анайе.       — Ознакомьтесь. Утром я отвезу вас в Хань-Шань, а в клинику или на пристань — решите сами.       Она приняла планшет из моих рук и несколько раз перечитала текст. Я не торопил ее с ответом, разглядывая заснеженный пейзаж за окном, но ждать она не заставила.       — Да. Я согласна. Но вряд ли до утра успею оформить страховку, — она обняла поджатые к груди колени.       — Вашу страховку я уже оформил, осталось внести бланк в реестр.       — То есть?.. — она наклонила голову и прищурилась, что я списал на выражение недоумения.       — Считайте это жестом доброй воли. Хм… — я размял замлевшую шею. — Скажите, доктор… Вы умеете танцевать?       Вчера, стоя в ожидании машины в транспортном боксе и зная об этой женщине совсем мало, я хотел, чтобы она умела. Странно, но хотел до сих пор.       — Танцевать? Нет. Не приходилось.       — Знаете, это полезно — уметь танцевать. По крайней мере, так мне когда-то сказала Анита Гойл. Вы ведь знаете, кто это?       — Первый посол людей. Вы были знакомы с ней?       — Можно и так сказать. Успел усвоить пару уроков, когда только возглавил техническую ячейку новерийского отделения. Заинтригованы? — я улыбнулся ей.       — А если я откажусь? — она говорила на полном серьезе, это забавляло. Я тоже постарался не потерять привычную серьезность в тоне.       — Буду держать вас под домашним арестом пока не согласитесь.       Анайя заметно напряглась.       — Решайтесь, и обещаю: вы не порежетесь.       И она решилась. То был второй из странных вечеров, которые я в деталях помню до сих пор.       Я подал ей руку, и она вложила в нее ладонь, жесткую и невесомую.       — Сейчас я обниму вашу талию, а вы постараетесь не испугаться.       Она все равно вздрогнула. Мы стояли лицом к лицу, но она не поднимала глаз, просто часто и мелко дышала: ребра выдавали это моим пальцам.       — Тшшшшш…       Я взял ее ладонь и уложил себе на плечо. Сказал, что на счет «раз» мы начнем, и ей нужно только слушаться меня. Отсчитал такты — и мы начали. Анайя отозвалась робко, боясь ошибиться, стараясь соприкасаться со мной как можно меньше. Ее напряженная спина выгнулась, стоило мне настойчивее прижать ее к себе.       — Без контакта вы не почувствуете, что нужно делать.       Она не отстранилась, только вдохнула резко. Под темными ресницами ее взгляд становился все более отсутствующим, но тем глаже делались ее шаги. Мы медленно скользили над полом. Стопа к стопе, среди тихих нот и полумрака.       Мы вышли из дома ранним утром, когда уже светало. Двумя тенями пересекли колоннаду внутреннего двора, наполненного сумерками. Я снял толстую перчатку, размял пальцы и приложил ладонь к холодному сенсору дальней двери, чтобы пройти авторизацию. Анайя молча ждала рядом. Из носа вырывался пар, но надевать маску здесь было рано, по-настоящему холодно станет потом.       Дверь откатилась в сторону и мы вошли в узкий коридор. Красная подсветка очерчивала границы пола, указывала путь наверх по тоннелю. Других источников света здесь не было. Когда глаза привыкли, я начал различать по левую руку силовой кабель питания и вентиляционный тяж, фактуру окружающего камня. В неверном свете искрился не иней, а здешняя кристаллическая порода. От камней тянуло вековой мерзлотой. Я шагал уверенно и быстро, тоннель начинал круто забирать вверх и направо. Анайя не отставала.       До первого лифта мы шли в молчании, и в тишине поднимались десять минут, очерченные все в том же красным контуром.       — Не беспокоит клаустрофобия? — я обернулся к мисс Ритт.       — Нет. Куда вы меня ведете?       — Вам не кажется, что спрашивать несколько поздно?       Я и не ожидал, что она ответит. За два дня ее реакции на подобные вопросы стали для меня предсказуемыми.       Мы вышли на следующем переходе и направились дальше, вверх, сквозь массив горы. О том, какая толща породы скрывала нас сейчас от окружающего мира, от сигналов связи, от воздуха и света, лучше было не думать. Если кто-то искал абсолютной тишины, коридоры внутри Вершины 22 ее предоставляли. А пока мы двигались шаг в шаг, я думал, что вчерашние упражнения в хореографии не прошли даром.       Потом был еще один подъем на лифте и последний отрезок пути пешком. Здесь просвет тоннеля расширялся, выстуженный воздух свистел в вентиляционном ходу: значит, снаружи было ветрено. Красная линия обрывалась у выхода наружу. Мы остановились у двери, покрытой инеем. Я снова снял перчатку, снова размял пальцы. Когда замок принял мои данные и засветился зеленым, я достал из маленькой сумки, что висела на плече, респиратор и надел. Активировал щиты комбинезона, надвинул капюшон.       — Будет холодно. Щиты спасают от снега, но не от ветра. Постарайтесь глубоко не дышать, если ваша маска не подогревает воздух. Но предупреждаю: это будет трудно.       Я распахнул дверь.       Волна света и холода окатила лицо, прогоняя остатки сонливости. Мы вышли на продуваемую обзорную площадку. Под порывом ветра и снежной пыли кинетический щит, укрывавший ее, коротко вспыхнул. Анайя заслонила глаза ладонью, давая зрению адаптироваться после коридорного мрака, и только потом подняла голову.       Безграничное небо распахнулось над головой. С востока оно окрашивалось золотым, розовым, лиловым, а на западе еще трепетала зыбкая зелень и синева. На огромной высоте, в разреженных слоях атмосферы, солнце уже взошло. Его лучи искрили в потоках ледяной пыли и преломлялись в необъятные радуги над темными изломами гор.       — Северное сияние! — звенел голос рядом со мной. — Северное сияние! Утром!       — Рассветное, — уточнил я.       Анайя запрокинула голову и смотрела в небо, придерживая капюшон рукой. Отсветы играли на ее белой коже, в восторженных глазах, ветер трепал складки ее накидки. Я взялся за перила у прозрачного борта, отделявшего нас от пропасти под ногами, и перчатки прихватило морозом. Далеко внизу, в долине, снег еще хранил ночные тени, но некоторые вершины уже пламенели рассветом. Заледеневший шпиль Двадцать второй горел над нами. Анайя хватала воздух, не в силах оторваться от игры света в вышине.       — Я предупреждал: не дышите глубоко.       — Не могу!.. — она рассмеялась. — Я просто не могу! Здесь столько ветра, столько света, дух захватывает!..       Под нами простирался океан снега, льда и камня, а на линии горизонта, открывавшейся с высоты, вскипало солнце нового дня. Новерийское солнце, не способное согреть, но готовое вот-вот затопить сиянием весь обозримый мир. Анайя заворожено стояла рядом, сжав поручень и расправив плечи.       Развернувшись, я провел пальцем по номеру брони на ее груди.       — Теперь скажите мне, что вы купили ее на черном рынке.       Она отшатнулась в сторону и затравленно взглянула на меня.       — Где же решимость, с которой вы вчера переступили порог моего кабинета, мисс Ритт?       Она молчала.       — Вы же хотели, чтобы я нашел правду! — я схватил ее за плечи и встряхнул. — Скажите, что вы не знаете, кому принадлежал этот комплект до вас. Вы нашли его случайно, а имя Алисия Карпентер ничего вам не говорит. Просто. Скажите. «Да»!       Порыв ветра сорвал капюшон с ее головы. На худом лице, в огромных желтых глазах, по какой-то причине не тронутых уродством, горело не просто испепеляющее желание жить. В них разгоралась надежда.