Шторм

      2185 год, космическая станция Омега       Ракшас нетерпеливо трется об меня белым шерстистым боком, топчется когтистыми лапами, потом запрыгивает на торговую стойку и укладывается у окна витрины. День за днем мимо его носа плывут силуэты в фильтрованном воздухе, неисчислимое количество раз пропущенном через чьи-то легкие, напоенном дезинфицирующими агентами и наркотическим чадом.       Они говорят нам: «я не чувствую вкуса жизни», и мы наблюдаем, как они силятся разглядеть свои перспективы в окружающей дымке, но всякий раз взгляд упирается в металлические фермы расколотого камня Омеги.       Ракшас знает, что если бы я смотрела под ноги реже, чем в туман перспектив, то не заметила бы в переулке у дома маленькое земное животное с выколотыми глазами и окровавленной мордой. А я знаю, что если кто-то ищет нечто особенное, то путь лежит в лавку под скромной вывеской «Бездна».       — Зачем ты держишь здесь эту тварь?       Королеве не нравится смотреть на последствия того, что могут сделать одни разумные с другими, послабее. Она движется вдоль полок, и рыжие отсветы силовых полей играют на ее пурпурной коже и в глазных имплантах Ракшаса. Я вижу, как двигаются лепестки его диафрагм, не выпуская чужака из фокуса. Он привык очень внимательно следить за теми, кому не нравится на него смотреть.       — Собираешь весь этот хлам, играешь торговку перед клиентами…       Лампа из головы гета, вычурный турианский нож, книги из человеческих миров, маска thal’tikiti, вырезанная из дерева омирре задолго до моего появления под звездами… Не вещи, а скорее истории, совершенно не интересные для существ с оружием, но весьма ценные для существ с кредитами.       — Когда ты уже сменишь костюм шлюхи на мантию матриарха?       — Как только ты пояснишь мне существенную разницу.       Две девы покидают прекрасную Тессию и летят сквозь темноту на старый расколотый камень, раздираемый распрями, в поисках безграничной свободы и убийственных перспектив, и обе включаются в танец. Тела их двигаются в плотности звука и света, отзываются на ритм и отражаются в бесчисленных алчных взглядах, дурман разлит в их крови. И жажда одной толкает погружаться в разумы и пить страсти, а жажда другой — умываться кровью на пути к престолу.       Полная ощущения собственного превосходства, Королева смотрит на подданных, глодающих друг другу кости у ее стройных ног. «Соблюдай единственное правило», — говорит она и дергает цепь, на которой держит живое свидетельство своего триумфа. «Я есть Омега», — и она простирает к нам свои окровавленные объятия. Мы падаем в них так низко, как только можем.       — Ты слышала что-нибудь необычное в последнее время? Никто из клиентов не пропадал?       Королева стоит перед обзорным окном, а позади нее медленно вращается поток огней транспорта в центральной магистральной шахте, так напоминающий очертаниями смерч. Пальцы ее нервно теребят фиксатор шлема, в котором она пришла. Вероятно, она думает, что я не замечаю этого так же, как и она сама.       — Тебе всегда недоставало гибкости, — улыбаюсь я.       Она рычит:       — Зато у тебя ее всегда было в избытке. Он бы тебя точно не пропустил!       Она появляется в тихое и безмятежное время на излете дня. Выскальзывает из круга сонной свиты, меняет вычурный наряд на простую броню и седлает байк, чтобы припарковать его неподалеку от моей лавки. Она идет к дверям под вывеской «Бездна», и только перешагнув порог, снимает глухой шлем.       Не посылает ко мне глашатая, не подзывает к себе на аудиенцию. Все потому, что во дворце — заговор.       — Ты знаешь, куда исчез Архангел? — спрашивает она, приблизившись ко мне вплотную.       Имя обжигает язык и распускается жаром глубоко внутри. Значит, так они его называют, неразговорчивого одиночку с потертой винтовкой, которого я не видела так давно, что царапины, напоминающие о каждой из наших встреч, успели зажить и сгладиться.       — «Светила» и какие-то гражданские устраивают перестрелку на двадцать шесть трупов, а потом я узнаю, что десять из них работали на Архангела. Так сказал мне Прейтор, так сказал ему саларианский врач из клиники Гозу. И я уверена, что тебе тоже есть, что мне сказать, сестрица.       Одиночка прилетает на расколотый камень и берет в руки оружие. Он верит, что принес сюда перемены и жертвы демону по имени «справедливость». Пока четко видна цель — он не задает вопросов.       Пока подданные заняты распрями, никто не обратит ни гнева, ни голодного взгляда на Королеву. Она указывает пальцем в нужном направлении — и звучит выстрел из потертой винтовки. Но что же ей делать, когда пропадают чужие руки, такие полезные для поддержания баланса склок на расколотом камне?       Ракшас подергивает кончиком хвоста и потягивается, на мгновение выпуская когти.       — Где этот проклятый турианец? — цедит Королева сквозь зубы.       И я отвечаю:       — Не знаю. Но если он жив, то скоро вернется.       Иногда мы выбираем очень странные способы ощутить вкус жизни.