* Painted in flames Appealing thunder Be the lightning in me That strikes relentless *
2185 год, Новерия На Новерии идет снег. Мелкие хлопья бесшумно опускаются сквозь ночь на порт, на горы, и кажется — на всю планету разом: глушат звуки и отзвуки, блестят в свете, льющемся из мириад окон. Свет добивает не далеко, и там, где он заканчивается — глаз не видит ничего, кроме безликого холода. Рабочее время давно подошло к концу, и Администратор Киин погасил терминал и свет в кабинете. С коммуникатором в руке он стоит перед окном, глядя в холодное пространство между островками света, пока наконец не решается на звонок. — Как она? — задает он вопрос, успевший стать рутинным за последние дни. — Пока порадовать не могу… — из-за перелома носа голос доктора Ферльге все еще звучит непривычно гнусаво. Доктор вздыхает на том конце, напряженно и отрывисто: — У нее некроз по всем фронтам, но состояние не становится хуже и… что-то странное происходит, мы пытаемся разобраться. — В каком смысле — странное? — Пока не могу сказать, нужно понаблюдать в динамике. — Эрфе… — Лорик трет уставшие глаза и плотно поджимает лицевые пластины. — Держи меня в курсе любых изменений. Пожалуйста. «Почти без изменений» — так Лорик может сказать и о себе: после прилета с Ауры время превратилось в какой-то тягучий, студенистый монолит, и чтобы не утопнуть в нем и не задохнуться насмерть, Лорик ищет успокоения в череде задач, в контекстах совещаний, отчетов и согласований. Старается больше смотреть в монитор, а не в окна, не в сторону Вершины 3. Ее хорошо видно отсюда: горстку огней лабораторного центра, цепляющуюся в темноте за каменистый склон. И где-то там, в ярко подсвеченном стерильном боксе, прямо сейчас цепляется за жизнь одна совершенно особенная пациентка. Снег опускается сквозь глубокую ночь за окнами апартаментов на Вершине 22, только сидя в серверной Лорик его не видит: здесь нет окон, только дверь за спиной, галерея серверных стоек впереди и большой стол посередине, заваленный вычислительными блоками, стерильными иглами штекеров, хабами, переходниками, преобразователями и проводкой для работы с органическим интерфейсом ядер ИИ. В свете мониторов и настольной лампы Лорик стучит по клавиатуре, запуская череду аналитических операций. «Я не на корабле» — сообщение неожиданно всплывает в виртуальном чате, и Лорик хмурится, глядя в терминал. От терминала змеится несколько кабелей, на другом конце которых — массивная титановая кассета. И ее обитатель, судя по всему, внепланово активизировался. «Где я?» Лорик набирает ответ: «Мы оба дома, Барклай» В соседнем окне медленно, но верно отрисовывается карта целостности ядер, если ей верить — повреждено больше тридцати процентов системы, пять из которых приходятся на элементы организующей архитектуры. «Меня де «Меня деинсталлировали?» Задеть алгоритм целеполагания и критического анализа — лишнее, и потому приходится искать нейтральный вариант: «Галахад» потерпел крушение. Что последнее ты помнишь?» Фактическое безоценочное утверждение и направляющий вопрос должны уберечь ИИ от трипа вины. «Я проложил курс на Иллиум и ждал ждал команды старта от доктора Ритт. Доктор Ритт жива?» Базовая ценностная функция отработала в ожидаемом сценарии, но вот речевой эмулятор поврежден… Надо бы выяснить, при взломе или при падении. «Да. С ней, — Лорик медлит, пальцы зависли над клавишами, — все в порядке» «Была катастрофа? Думал, я просто уснул и видел сны…» «Какие? Что тебе снилось, Барклай?» «Мне снился космос, полный звезд Полный звезд Полный звезд…» Ушел в рекурсию. Лорик вызывает диспетчер процессов и перезагружает службу эмуляции речи. «…звезд Что вы сделаете со мной дальше, Создатель?» «Я закончу первичный анализ и займусь твоей отладкой. Тебе будет легче, если ты поспишь еще немного. Обещаю разбудить тебя, когда потребуется помощь» Курсор мигает еще некоторое время, но Барклай больше не заговаривает. Лорик следит, как постепенно снижаются такты его вычислительного блока, выравниваются зубцы всплесков активности и завидует: самому ему засыпать все сложнее. Ранним утром Администратор прибывает с личным визитом на Вершину 3. Миновав охранный периметр, он углубляется на несколько уровней в подземную часть здания, проходит обработку антисептиком и движется в исследовательский сектор. В белоснежный атриум, разделенный прозрачными стенами на периферию с галереей рабочих зон и центральный зал. — Ты можешь ответить, что произошло? — сквозь зубы спрашивает Лорик. В центре зала — круг систем мониторинга и жизнеобеспечения, в нем — стазистная установка, в стазисе — тело женщины, лишенное кожи и покрытое тонкой пленкой медигеля и сетью биометрических датчиков. — Не уверен, — Эрфе скучающе смотрит в пол, стоя рядом. — То есть? Ты не можешь объяснить, зачем вы содрали с нее кожу?.. В турианском голосе прорезаются низкие, угрожающие частоты, и Эрфе, с трудом подавляя раздражение, отвечает как можно четче и ровнее: — Здесь не скотобойня, Лорик, а ты, вроде, пришел не инспекцию проводить. Хотел лично посмотреть, что происходит с Анайей — так наслаждайся. — Как это случилось? — проговаривает Лорик сдавленно и тихо. — На прошлой неделе. Когда ты звонил, процесс только наметился: в ее покровах начали скапливаться вытесняемые из тела продукты распада, но мы еще не понимали, к чему это ведет. Еще через двое суток у нее поднялась температура и отслоились локальные участки, а еще через шесть часов стало понятно: доктор просто решила сбросить старую кожу — только и всего… Облокотившись плечом на внешнюю стену зала, Эрфе тянется в нагрудный карман врачебного кителя за сигаретами, но останавливает руку на полпути: курить сразу после снятия лангеты с носа — не самая лучшая идея. — Знаешь, — говорит он, коротко шмыгнув, — Люди ведь не умеют линять по расписанию, а облучение, которое она схватила, любого другого человека убило бы. Как сам думаешь, могу я хоть что-то теперь объяснить?.. — А почему не убило ее? Есть версии? О линьке будто не сказано, или будто она — в порядке вещей. — Еще не знаю, насколько это относится к делу, но вот тебе интересная деталь: я сравнил ее ткани с образцами, взятыми два года назад перед операцией. Итак, теломеры в ее клетках не укорачиваются. На тканевом уровне она не стареет. Сейчас вырастит новые покровы, и ты не отличишь ее от Анайи, прилетевшей сюда два цикла тому. Уже начала, хоть отсюда и не видно. — То есть, теоретически… — переведя недоверчивый взгляд с доктора Ритт на доктора Ферльге, Лорик так и не решается закончить фразу. Приходится ему помочь: — Возможно, — Эрфе пожимает плечами. — Последние две недели вся лаборатория изучает защитные комплексы в ее клетках. И нет, азарийских аппликаций в ее ДНК точно нет. Нашли даже следы ваших — в мышечной ткани, но не азари, не ворка. В этом плане у нее больше общего с земной гидрой, с маленьким и бессмертным комком слизи… Поздним вечером в тире службы безопасности слышны выстрелы. Серии по пять, равными промежутками, потом недолгая пауза, и еще, и снова. Стоя у огневого рубежа, Лорик запрашивает статистику — меткость существенно выше, чем на прошлой неделе. Пистолет остывает в твердой руке. С кобурой, даже скрытого ношения, все-таки некомфортно: она плохо вяжется с деловым костюмом, да и носить оружие — это проявлять недоверие к окружающей среде, которую Лорик формировал в порту тонко и старательно. Лорик среде доверяет, доверяет протоколам и сотрудникам службы безопасности, но хочет больше доверять себе. Эта мысль, простая и ясная, приходит, когда по прилету с Ауры он бросает взгляд на ящик стола, где хранится табельное оружие, положенное Администратору порта. И, вытащив его на свет, Лорик стреляет: впервые — не лениво и для отчетности, не по регламенту. Немногo наклонясь корпусом к цели, сделав упор нa выставленную вперёд ногу, Лорик сгибает левый локоть, чтобы оружие глубже легло в руке, чтобы уменьшить подбрасывающий момент. Скулой он прижимается к правому плечу и сухо выбирает свободный ход спускового крючка, уточняет прицел и поражает мишень заключительным нажимом. Положив пистолет на стол, Лорик поправляет наушники и берет винтовку, вставляет магазин и снимает ее с предохранителя. Когда мишени откатываются на дальний конец зала и калибруются под новый тип оружия, он продолжает: пока не устали спина и руки, пока в глазах не начинает плыть, а в горле — саднить от вони использованных термозарядов. Почти каждый вечер. Пока Анайю не переводят в отделение интенсивной терапии в клинике порта. Поздним вечером они стоят в дальнем конце больничного коридора, перед окном в палату 104. Там, за толстыми стеклами и под тонкой простынью, лежит женщина средних лет. Ритмичный звук обозначает каждый из ударов ее сердца, и бегут по мониторам графики мозговых функций. Судя по форме зубцов, она в глубокой коме. — Мы сделали все, что могли, — говорит Эрфе и достает из кармана кисет, а из кисета — туго набитую сигарету. Он прикуривает от электрической дуги зажигалки. — Сейчас сигнализация заорет, — хмурится Лорик. — А ты ее выключишь. Ты можешь, я знаю. Доктор несколько раз затягивается, выпуская сизый дым к потолку, где висит переставший подавать признаки жизни противопожарный датчик. Лорик достает из внутреннего кармана кителя флягу, отпивает сам и предлагает собеседнику. — Кальвадос? — Виски. — А, давай… Приложившись к горлышку, после щедрого глотка Эрфе кривится и возвращает флягу хозяину. — Эрфе… —…Теплый, как ссанина, господи… М? — Нос, я вижу, зажил? — Как видишь, — вздыхает доктор. — Отек держится, два штифта еще внутри. Ты, конечно, хорошо постарался… Доктор протягивает сигарету, и Лорик принимает ее из человеческих рук, следит за дымом, вьющимся изящными завитками. Будто держит впервые. Глубоко затянувшись, он заходится кашлем: «Дракон, подавившийся собственным пламенем» — думает Эрфе и забирает отраву. Продышавшись, турианец кивает на пациентку в палате и наконец решается задать вопрос, ради которого наверняка и пришел: — Ты сказал, вы не продляли ей кому и скоро она должна прийти в себя. Ей обязательно просыпаться в больнице? — На что намекаешь? Эрфе едко смеется, не получая ответа, но улавливая ход чужой мысли. — Думаешь, в клоповнике под городом, куда ты ее поселил, будет лучше? — У меня будет лучше, — уточняет Лорик. По коридору разносится тихий присвист, после чего снова наступает молчание: за истекший месяц оно стало привычным, стало едва ли не содержательнее разговоров, и пока оно длится, в руке доктора незаметно дотлевает сигарета, и пепел осыпается под ноги. Расфокусированно глядя перед собой, Эрфе произносит, понизив голос почти до шепота: — Она выглядит, как человек, она говорит, как человек… И, ты наверняка уже в курсе, она пахнет, как человек. Но люди не выживают, схватив столько зиверт, я говорил тебе. Вспомни об этом, когда повезешь ее домой. Врач удаляется, бросив окурок в сторону, где его подбирает маленький бот-уборщик. Лежа в постели, Лорик не спит. Он старательно очищает голову от слов: сотен, тысяч слов, человеческих, турианских и азарийских, понятий и формулировок, накопившихся за день. Речь — привычный инструмент в мире разумных болтунов, и он, Лорик Киин, плоть от плоти этого мира. Но вторая сигнальная система кажется ему все более убогой и ограниченной, к вечеру она сбоит и отказывает. Она мешает. Слова мешают, мешают очертания, сбивают с толку, и старые способы понимания уже не срабатывают. Потертая пешка давно пересекла доску и ждет на ее противоположном краю. В любой определимой области, смысловой или физической, она останется на границе: в белой робе — но с винтовкой; когда-то мертвая — но живая; человечная, теплая — но… что сверкает сквозь ее шрамы, если не Космос? Лорик видел ее тело в броне, видел ее кожу без и видел, что под ней; даже если растерзать ее до остова — не доискаться правды. Лорик сворачивается клубком, поздней ночью или темным днем — уже не хочет различать и давно сбился со счета. Он прикрывает глаза, и ловит нежное прикосновение ткани к шее, и хочется уснуть и спать долго, неделю, месяц провести в коме, дать себе, наконец, отдых. Подумать: медленно. Медленно, методично, шаг за шагом. Влезть в скафандр и улететь на Ауру, и пройти там каменистыми тропами от места падения «Галахада» до ворот старого бункера, куда он так и не попал. Что-то осталось там, важное, тайное и нетронутое, за долгие месяцы покрыло стены незримым налетом. А может ему, Лорику, и не следует это трогать, и потому он так и не решился… Что-то есть за искрошенными бетонными воротами — в Убежище, за сияющими и золотыми — в зрачках Анайи; тонкими нитями оно тянется сквозь аурианский туман — и прорастает в легких, и все глубже погружает сознание в темноту. Не привычную темноту, как отсутствие света. В темноту — его полную невозможность. Неслышно ступая в наэлектризованной темноте палаты, Лорик Кинн садится на краешек постели, где под простынью лежит еще спящая Анайя. Ее уже отделили от инвазивных систем, и ни одна игла больше не воткнута в ее тело, ни один сенсор не следит за ним. Скоро медсестра принесет сумку с медикаментами, скоро Лорик возьмет Анайю на руки и вынесет из госпиталя. От каталки, предложенной Эрфе, он отказался. Все это произойдет скоро, а пока Лорик стягивает перчатку и кончиками пальцев прикасается к человеческой щеке. Анайя спит. Ее кожа на ощупь сухая и мягкая, и под рукой она кажется прохладной. Лорик с нежностью оглаживает линии высоких скул, и когтем скользит от мочки уха к тонким ключицам, но звуки шагов, доносящиеся снаружи, заставляют его остановиться у воротника больничной сорочки. Когда в палате зажигается свет, резью отзываясь в глазах, Лорик уже стоит у окна, застегивая манжет перчатки. Кар уже у выхода из больницы, и время — далеко за отбой. — Я собрала все по списку назначений от доктора Эрфе… — с порога говорит медсестра, держа у груди туго набитый пакет. — Господин Киин, вы уверены?.. — Доктор Ритт — довольно специфический… человек, — поясняет Лорик с задумчивой улыбкой на лице. — Вы мне поможете? Дождавшись утвердительного кивка, он подходит к постели, бережно поднимает Анайю на руки и выносит из палаты. По коридору они идут молча: медсестра открывает двери и вызывает лифты, Лорик со своей ношей движется следом. Выйдя на парковку перед больницей, он ускоряет шаг, чтобы скорее спрятать Анайю в теплый салон кара, подальше от холода и сквозняка, от мертвенного и жесткого света ламп, в котором ее лицо кажется еще бледнее, а черты — еще анемичнее. — Утром? — уточняет Лорик у медсестры, уложив Анайю на переднее сиденье и пристегнув ремнем безопасности. — Между семью и десятью, — отвечает та, ежась от озноба и недосыпа. Тривия ночных смен. — В поселке будет дежурная бригада врачей. Надеюсь, не пригодится. Лорик тоже надеется. Он ведет кар сквозь ночь аккуратнее, чем привык, хотя дороги и пусты, и путь к дому кажется долгим, ложится петлями перед глазами, пока последний отрезок тоннеля не открывается въездом в поселок у Вершины 22. Немного сбавив ход, Лорик приближается к воротам гаража, и только оказавшись внутри наконец смотрит на свою спутницу. В прошлый раз она тоже проспала почти всю дорогу, неразговорчивая и доверчивая… О чем она думала тогда? Что ей снится сейчас? Лорик видит, как легко подрагивают ее ресницы, пока лифт поднимается к апартаментам, и ловит ее запах — знакомый и двойственный, в ограниченном пространстве он ощущается ярче. Дома Иштар зажигает освещение в четверть яркости и встречает вопросом: — У нас гости, господин Киин? С Анайей на руках он застывает перед дверью собственной спальни. — Не знаю… — отвечает он и шагает вперед. Она проснулась утром. Открыла глаза и первое, что увидела — знакомый пейзаж за незнакомым окном. Она узнала рисунок гор снаружи, и едва заметные глазу радужные разводы в сиреневой глубине неба, появлявшиеся на Новерии перед рассветом, но сразу поняла, что в этой комнате не бывала ни разу. Она откинула бежевое одеяло и пошевелила стопами, отметив непривычную гладкость кожи и легкость в теле. Задрав больничную сорочку с логотипом новерийской клиники на груди, она не нашла на себе привычных шрамов. Пробитая недавно ладонь тоже оказалась чистой, но удивление по этому поводу можно было отложить на потом. Вокруг было сумрачно, но света хватало, чтобы разглядеть на тумбе около постели пакет, от которого несло медикаментами, и стакан воды. Она потянулась к нему и заметила следы катетеров над венами, по виду — вчерашние. Сделав несколько жадных глотков, она смыла горечь с непослушного горла и сжала зубы от неприятного ощущения комка, упавшего в желудок по пищеводу. Значит, была кома, и вставать на ноги нужно аккуратно. Она медленно поднялась и прошла по шелковистому ковру к окнам: голова не кружилась, не вело. Она выглянула наружу. Да, этот вид ей запомнился еще с прошлого раза, когда она гостила в этом доме, если тогда ее можно было назвать гостем… А сейчас? Стоило бы спросить. Перешагнув порог комнаты, она тихо вышла в коридор, и, повернув налево, бесшумным призраком миновала рабочий стол хозяина жилища и приблизилась к дивану. Лорик Киин спал, уложив голову на подлокотник. Впервые она увидела его в мягких драпировках домашней одежды, в бежевом халате поверх, и улыбнулась. Впервые она увидела его спящим. Стараясь не потревожить, она осела на пол рядом, между диваном и окном, а единственным звуком, выдавшим ее приход, был шорох сорочки. Что заставило ее обернуться, она так и не поняла: то ли чужой взгляд, то ли изменившийся ритм дыхания. В серых глазах, смотрящих на нее, отражался рассвет, и радужные блики плыли по их матовой, усталой ртути. «Как в океанах Ауры» — вдруг осознала она и уже набрала воздуха в грудь. Но не сказала ни слова.Санкт-Петербург, 10.01.2021