Besos en guerra

3 октября 2027 Воспользовавшись тем, что Бланка предпочла провести свой первый вечер в Мадриде за допросом Валерио, Самуэль уехал к Карле. Думал ли он в тот момент о том, что они с Бланкой могут легко пересечься, и тогда вопросов точно не оберешься? Честно говоря, в последние дни он думал только о Карле, так что эта мысль вспыхнула где-то на подкорке и быстро угасла. Он решил сделать ей сюрприз и, только подъезжая к особняку, запоздало подумал, что она вообще-то может работать или тусить где-нибудь. Кажется, она даже упоминала, что они с Лу собираются свалить куда-то в воскресенье. Но окна обоих этажей были освещены, и Самуэль решил, что ему повезло. Выбравшись из джипа, он почти бегом устремился к особняку, однако на ходу одернул себя и замедлил шаг. В голове тут же возникло довольное лицо Фреда и его «ты врешь самого себя» с сильным американским акцентом. Самуэль мысленно усмехнулся, потому что это с самого детства не было для него проблемой. Он был честен с окружающими процентов на девяносто (исключения составляла разве что ложь в защиту своей семьи), а с самим собой — на оставшиеся десять. Легко убеждал себя в том, что все в порядке, в то время как в реальности дела обстояли весьма плачевно. Мама поднимает на него руку, потому что очень устала. не плачь, хватит реветь, тебе уже шесть Нано еще одумается и начнет зарабатывать на жизнь нормальным способом. не всем повезло получить такие мозги, как у тебя, братишка Бланка — это первые нормальные, стабильные и спокойные отношения в его жизни. но кому нужна эта стабильность, когда есть любовь? Самуэль нервно выдохнул. Эти мысли были такими едкими, что от них начинала болеть голова. Он решительно нажал на кнопку звонка и на мгновение растерялся, поняв, что на пороге стояла не Карла, а ее отец. Взгляд у него был все такой же — надменный и пустой. Это мгновенно отталкивало и заставляло напрячься, но за годы практики в суде Самуэль повидал столько подобных экземпляров, что ему было искренне наплевать, что он там подумал, увидев его перед собой. — Мы ничего не заказывали, — сообщил Теодор, окинув его изучающим взглядом. Он уже не помнил имени этого парня, но его образ надолго отпечатался в подсознании. Как же его звали, черт возьми? Такое простое имя, вроде Николаса или Серхио. — Вы не ошиблись адресом? — Самуэль давно не выглядел как доставщик пиццы и одевался так, что секьюрити в элитных клубах без проблем запустили бы его внутрь. Но Теодор помнил главное — то, как плохо он влиял на его дочь — и опускаться до любезностей не собирался. Самуэль мысленно усмехнулся, легко считав его реакцию. — Я к Карле, — ответил он спокойно, — точнее, за ней. — Не то что бы ему улыбалось находиться в этом доме, когда в их компанию мог затесаться третий максимально лишний. Теодору не понравилось, как просто Самуэль сказал это. Они с Карлой были не в тех отношениях, чтобы она сообщала ему обо всех своих парнях и мелких влюбленностях, но он все же надеялся, что она не станет повторять свои школьные ошибки. — Очень жаль, что ты ее не застал, — криво улыбнулся Теодор. Это была не метафора: Самуэль и правда заметил, что левый уголок его губ, в отличие от правого, едва поднялся. — Папа! — послышался недовольный голос у него за спиной, и оба невольно отвлеклись от своего многообещающего диалога, устремив взгляды на Карлу. Она выглядела так, словно действительно собиралась куда-то: из-под расстегнутого бежевого пальто виднелось не доходящее до колен красное атласное платье, а на левой руке болталась маленькая сумочка. — Мы с Самуэлем уезжаем, можешь не ждать, — добавила она вкрадчиво, бросив в сторону Самуэля лукавый взгляд. Он невольно улыбнулся. «Самуэль! Вот его чертово имя», — подумал Теодор и строго посмотрел на дочь. Она была уже не в школе, и он больше не мог решать, с кем она имеет право встречаться, а с кем нет. Но этот парень, навсегда оставшийся в его воображении бедным школьником, втайне записывающим его дочь на диктофон, все еще не внушал ему доверия. — Карла, дорогая, можно тебя на пару слов? — произнес он так спокойно, как только мог. — Нет! — Карла, кажется, наслаждалась сложившейся ситуацией и будто бы отыгрывалась за выпускной класс, когда не могла возразить ему и возмутиться, услышав «этот парень, Самуэль… я не хочу видеть тебя рядом с ним». Угадай что, теперь я могу решать сама, пронеслась в ее голове быстрая мысль, и она не смогла сдержать довольной улыбки. — Хорошего вечера, — сказал ему Самуэль, но так, что даже не смыслящему в социальных ситуациях человеку стало бы ясно: ничего хорошего в этом пожелании на самом деле не было. Они вдвоем зашагали к выходу с территории. Ни разу не обернулись, а когда остановились около его машины, не выдержали и засмеялись, словно подростки, которым удалось обхитрить строгих родителей. Карла с любопытством посмотрела на Самуэля: — С чего это ты решил приехать? Я думала, Бланка прилетает сегодня. — Ей было неприятно говорить об этом, но она пересилила себя и беспечно улыбнулась, словно это имя и эта ситуация ничего для нее не значили. — Да, но у нее… всякие рабочие дела, — поторопился сообщить Самуэль. — Вечером воскресенья? — Журналисты сумасшедшие, — Самуэль усмехнулся. — Ты же знаешь. — Ну ладно, твой ответ принимается, — Карла насмешливо улыбнулась и добавила: — Я собиралась встретиться с Лу, но она отменила все в последний момент, потому что у малыша снова режутся зубы. Так что у тебя есть шанс спасти мой аутфит, который не создан для сидения дома. У тебя же есть план? — Она посмотрела на него с интересом. Для его плана куда лучше подошли бы рваные джинсы или просто что-нибудь более casual, но он знал, что Карле понравится это место в любом случае. Она наверняка бывала там — невозможно было жить в Мадриде и не добраться до одного из самых известных в нем арт-пространств — но учитывая ее почти постоянное нахождение в Нью-Йорке, с тех пор должно было пройти много лет. — Это что, «Табакалера»? — удивленно произнесла Карла, когда Самуэль притормозил около утопающего в граффити трехэтажного здания. Она и правда не была здесь очень давно, да и в школе если добиралась, то непременно в одиночестве — Поло напрягало это место, он все думал, что из темноты глубоких коридоров на них выпрыгнет какое-нибудь непонятное существо, достойное романов Стивена Кинга; Лу называла это арт-пространство пристанищем хиппи, а Гусман и Андер просто не были большими фанатами современного искусства. — Ну, я подумал, тебе тоже может быть интересно, — Самуэль помог ей выбраться из машины и бросил в ее сторону вопросительный взгляд. Мощные ворота перед ними украшала ярко-желтая паутина, перекрывающая зловещие тени нарисованных деревьев. Карла с удивлением отметила, что когда она последний раз заезжала сюда, на воротах был тот же арт — его, конечно, обновили, потому что краски за столько лет выцвели, но основную концепцию сохранили. — Если хочешь, сгоняем еще куда-нибудь. Но за последние пару лет здесь все круто модернизировали, я думаю, тебе понравится. Карла едва заметно улыбнулась. Ей, если честно, было все равно, куда он привезет ее. Нет, посмотреть на работы молодых художников и послушать уличных музыкантов было хорошей идеей, но ей просто хотелось побыть рядом с ним еще немного. Они были в непонятном статусе; оба на подсознательном уровне понимали, что стать добрыми друзьями, которые встречаются пару раз в месяц и, может, отдыхают семьями в будущем, у них никогда не получится. Карла сходила с ума от одной этой мысли. У него и так была девушка — супер вежливая, сладко улыбающаяся, фанатка своего дела, и чем еще она там зацепила Самуэля — но это не казалось масштабной трагедией. Представить, что однажды девушка превратится во что-то большее, и через пару лет Самуэль будет не просто «вроде как занят», а обзаведется семьей… Вот тут масштабы уже расширялись, хотелось бороться и — одновременно — оставить эту историю в покое. Но Карла не могла опустить руки вот так просто. «Представь: есть человек, которого ты любишь больше всего на свете, и есть его девушка, с которой он вроде как счастлив, а вроде как нет. Что бы ты делала на моем месте, Карла? Не боролась бы за него?». Она невольно вспомнила, как Лу выпаливала ей все это в универе, стараясь оправдать свой спонтанный поступок, но Карла не понимала ее тогда. Поддерживала — да, переживала за то, что Гусман выкинет что-нибудь гадкое — трижды да, но все же чувствовала какое-то внутреннее противоречие. И вот сейчас она смотрела на Самуэля, думала о девушке, с которой он вроде как счастлив, и вдруг прекрасно понимала, что имела в виду ее подруга. Как странно запараллелись их истории шесть лет спустя; Карла хотела бы отмотать время еще лет на десять вперед, посмотреть, что из этого вышло. Но кто бы ей позволил. — Пойдем уже, — Карла сделала шаг ему навстречу и легко коснулась его плеча. Какие тут работали правила? Мог ли он притянуть ее к себе и в обнимку войти на территорию центра? Он же обнимал Ребекку, обнимал Лу — в этом не было ничего такого. «Кого ты пытаешься обмануть?» — тут же возник противный внутренний голос, но Самуэль заткнул его и, протянув руку в сторону Карлы, приобнял ее за плечи. На территории «Табакалеры» они быстро затерялись в толпе — не самый холодный воскресный вечер располагал к тому, чтобы провести время вне дома, поэтому внутри оказалось довольно много посетителей. Карла помнила, что в ее школьные годы здесь в основном тусовались студенты и разновозрастные любители современного искусства. Атмосфера заметно отличалась от всех luxury-мероприятий, которые она посещала с родителями, и она ловила от этого особый кайф, словно ей было не положено находиться здесь и она нарушала какие-то негласные правила. — Ты, конечно, мастер по подбору мест, — усмехнулась Карла, едва не споткнувшись о полуразрушенный каменный выступ при входе. «Табакалера» находилась на территории бывшей табачной фабрики, и с одной стороны это, конечно, придавало ей нужный свободно-творческий вайб, но с другой — смотрелось крипово и почти заброшено. Она осеклась, потому что уже готова была добавить «…по подбору мест для свиданий», но вдруг вспомнила, что никакое это не свидание. Посещение музея современного искусства с бывшим одноклассником? Как она должна была охарактеризовать это? — Бланка в курсе, куда ты уехал? — невольно полюбопытствовала Карла, и Самуэль нахмурился. — Думаешь, мы отчитываемся друг перед другом о каждом совершенном действии? — Ну, мне бы хотелось знать, что мой парень проводит время с другой девушкой. Со своей… бывшей? Мы можем называть так друг друга? Самуэлю не составило труда различить яд в ее голосе. Он мгновенно опустил руку и остановился. Они стояли у самого входа, окруженные полуразрушенными сводами. С улицы доносились бодрые речитативы выступающих сегодня музыкантов, люди вокруг много смеялись, спорили и перекрикивали друг друга. Вечер явно не располагал к взаимным претензиям. Карла не собиралась заводить этот диалог, но мысли внутри не давали ей расслабиться. Ей хотелось знать, как Самуэль видит эту ситуацию. Снова играет, как в школе, или тоже надеется на что-то? — Карла, я… — Самуэль резко выдохнул. Он не мог рассказать ей про расследование и не мог давать пустых обещаний. — Если тебя напрягает все это, мы можем прекратить прямо сейчас. Карла закусила губу. Услышав что-нибудь подобное в школе, она сходу развернулась бы и ушла, но теперь… Теперь ей хотелось дать им шанс. Глупо, наверное, было обобщать себя и Самуэля в то время, как он состоял в отношениях, но судя по тому, что он проводил так много времени с ней, а не со своей девушкой, отношения эти вряд ли можно было назвать счастливыми. — Ты же прекрасно понимаешь, что меня напрягает, — Карла сделала маленький шаг ему навстречу. Он не отстранился, и она сделала еще один — так, что расстояния между ними почти не осталось. Ощутила, как он касается ее лба своим, и это подняло со дна столько непрошеных школьных воспоминаний, что дышать стало на порядок тяжелее. Внутри, оказывается, скопилось так много сожалений и мыслей о том, что они упустили. Карла с трудом вздохнула и, не размыкая век, коснулась пальцами щеки Самуэля. Он аккуратно перехватил ее холодную ладонь и, чуть сжав в своей руке, тихо произнес: — Дай мне немного времени, ладно? Карла слегка отстранилась, но вдруг поняла, что другой рукой он крепко держит ее за талию. Тогда она уложила ладонь ему на грудь и, посмотрев прямо в глаза, требовательно спросила: — Времени на что? — Как будто ты не понимаешь, — Самуэль все еще сжимал ее ладонь, — я хочу, чтобы это сработало, Карла. Но я не могу оборвать все в одну секунду, есть… есть вещи, которые требуют времени. Карла не стала спрашивать его, что это за вещи, и они молча двинулись в центр арт-пространства, разглядывая развешанные по стенам картины пока еще не очень известных художников. Оба понимали, что делают что-то не так, но отпускать друг друга им хотелось еще меньше, чем думать о возможных последствиях. — Ты мог бы тоже выставляться здесь, это же свободное пространство, — заметила она, когда они проходили мимо какого-то буйства кубизма, вызвавшего явное недоумение у большей части публики. — Ну да, осталось найти двадцать пятый час в сутках, и я покорю этих ребят, — хмыкнул Самуэль, снова замирая на месте. Карла быстро поняла, что ходить по галереям и музеям вместе им может быть сложновато — у нее было не очень с концентрацией внимания, и она бы обошла весь зал уже пару раз, пока Самуэль останавливался буквально у каждого экспоната и подолгу рассматривал его, словно детектив в поисках важной улики. Эта мысль, однако, не расстроила ее. Ей нравилось, что они, наконец, могут нормально узнавать друг друга. — Я серьезно! — Карла возмутилась, но больше шутливо. — Я все еще не закончил рисунок с тобой, о чем ты вообще? — Ну, может, тебе просто не хватает вдохновения. Самуэль поймал на себе ее дразнящий взгляд и мгновенно ощутил пробегающую по пальцам дрожь. Он хорошо помнил это чувство, еще со времен старшей школы, и впоследствии ловил себя на одной неприятной мысли: «Неужели я больше никогда не испытаю этого?». Он не знал, как назвать это чувство (нет, ему не хотелось употреблять слово любовь), но знал, что оно не охватывало его с тех пор, как Карла решительно взяла его за руку на выпускном. Улыбнулась так по-настоящему, что после всех свалившихся на него кошмаров ему вдруг захотелось жить — здесь, в моменте, и не цепляться больше мыслями за прошлое. А потом Карла улетела, и это чувство куда-то исчезло, словно она взяла его с собой — может, оно поместилось бы в ручной клади, кто знает — и возвращать не собиралась. Но вот оно снова было здесь — прошло все проверки секьюрити в аэропорту, выдержало пассивную агрессию ее отца, протиснулось сквозь разговоры о Бланке и обрушилось на обоих под этими глухими сводами. Шум вокруг словно бы перестал существовать, и в эти минуты оба уже знали, что готовы вновь быть одинокими вместе. — Мне… не хватает, — согласился Самуэль, отвлекаясь от картин и зачарованно наблюдая за ней. Карла улыбнулась. В этот момент она была рада, что в школе никто так и не согласился пойти с ней сюда (хотя тогда она страдала и называла их предателями). Когда они, наконец, покинули «Табакалеру», на улице уже стемнело. Перед входом все равно стояло много людей — вечерняя программа только набирала обороты, и в толпе теперь можно было заметить куда больше юных лиц. — Я умираю от голода, — призналась Карла, как только они вышли за территорию, и Самуэль обернулся: — Давай сгоняем поужинать в какое-нибудь нормальное место. — Чтобы ждать сорок минут, пока они сделают свое фирменное блюдо? — Карла закатила глаза. — Нет, спасибо. — Она окинула лукавым взглядом фуд-траки, расположившиеся через дорогу, и наугад ткнула в один из них. — Давай проверим, готов ли ты рискнуть. Самуэль засмеялся: он уже сто лет не пробовал уличную еду. Они перебежали дорогу на красный — машин на горизонте не виднелось, а ждать полторы минуты им не хотелось — и заказали неполезный ужин, который был готов ровно за три минуты. — Осторожнее, у тебя здесь… — все еще смеясь, Самуэль протянул ладонь к лицу Карлы, чтобы стереть кетчуп с ее щеки. Рядом с ним она как всегда забывала о манерах и пачкалась в первые же секунды. Аккуратно убрал следы ее маленького кулинарного преступления и, поймав на себе все тот же дразнящий взгляд, уже не смог сдержаться. Он не помнил, кто поцеловал первым. Черт, он даже не помнил, что они ели в тот вечер, все это было таким незначительным по сравнению с тем чувством, которому оказались не страшны семь лет разлуки. Зато он помнил, как держал ее в своих объятиях. Помнил томатную пасту у нее на губах, словно они вновь оказались в выпускном классе, ее улыбку сквозь поцелуй, почти невесомое «я так скучала». — В этот раз все будет по-другому, я обещаю, — шепнул Самуэль, и Карла только кивнула, прижимаясь к нему и смыкая веки. Она верила ему. Воспользовавшись тем, что Карла на мгновение отвлеклась, он скинул сообщение Бланке, чтобы уточнить, когда она будет дома. В ответ ему пришло короткое «не знаю, поздно, не жди», и Самуэль удивился этому прохладному тону (обычно она оставляла хоть какой-то эмодзи в конце), но его тут же отвлек голос Карлы. — Саму, это что, твой брат? — Она заметила у ворот «Табакалеры» смутно знакомую фигуру — потрепанная кожанка, копна каштановых кудрей на голове и наполовину выкуренная сигарета в зубах — сощурилась, но разглядеть его лицо так и не смогла. Самуэль мгновенно проследил за траекторией ее взгляда и тревожно вздохнул. Да, это был Нано, но какого черта он здесь делал? Последняя выставка, которую он посещал, наверняка была какой-нибудь обязательной школьной активностью. — Похож, но не он, — Самуэль не мог объяснить, почему вдруг соврал ей. Может, еще помнил, чем закончилась их встреча на вечеринке Ребекки в школе. — Не хочешь немного пройтись? Они медленно зашагали по улице вверх. Карла рассказывала что-то про арт-пространства в Нью-Йорке — Самуэль старался слушать, но в его голове вертелось слишком много беспокойных мыслей. Он знал, чем Нано могло привлечь это место: много молодежи, желающей расслабиться, творческая тусовка… Ни для кого не было секретом, что передавали друг другу студенты под бодрые треки уличных музыкантов. Самуэль хотел вернуться и проследить за братом, но понимал, как глупо это будет с его стороны. «В конце концов, он взрослый человек, и у него своя жизнь. Почему ты должен жертвовать своим классным вечером в его пользу?» — полюбопытствовал внутренний голос, и Самуэль только мрачно усмехнулся. Все было правдой, только вот когда у Нано снова начнутся проблемы, он будет единственным, кто согласится их разгребать. — Саму… мы можем пойти обратно? Самуэль вдруг четко различил изменившийся тон Карлы. Тут же выбрался из своих не самых приятных мыслей и окинул ее беспокойным взглядом. — Ты чего? Что-то не так? Карла с трудом заставила себя улыбнуться. — Просто немного устала, — сказала она, стараясь не сосредотачиваться на внезапно охватившем ее тревожном чувстве. Она не поняла, в какой момент оно поселилось внутри: они шли по полупустой улице, неосвещенной, но это было совсем не страшно. Далеко впереди маячила пара прохожих — они шагали не очень уверенно, но их громкий смех примирял с реальностью — и Карла вдруг ощутила, как под кожу пробирается холодный страх. Чей-то взгляд следил за ней в темноте — она была уверена в этом, но почему-то не могла заставить себя обернуться. Самуэль притянул ее к себе, и стало поспокойнее. — Ну пойдем, я припарковался недалеко отсюда. Карла свободно выдохнула. Положила голову на плечо Самуэля и, не удержавшись, все-таки скосила взгляд в сторону. В паре шагов от них мелькнула чья-то тень и через пару секунд уже скрылась в темноте.

*

Гусман укладывал Монику. Их воскресенье выдалось еще более беспокойным, чем суббота, несмотря на сократившееся количество детей, поэтому он надеялся, что она быстро угомонится, но сна у нее, как обычно, не было ни в одном глазу. Пока он включал ночник — смешной белый медведь, которого ей подарила Карла — Моника немедленно приняла сидячее положение и, обернувшись в одеяло, как в супергеройский плащ, довольно улыбнулась. — Папочка-а-а, — протянула требовательно, так, что Гусман сразу понял: одним «спокойной ночи» он сегодня не отделается. С первого этажа в это время раздался пронзительный плач, и Моника тревожно вздохнула: — Ему очень-очень больно? — Не переживай, у твоего брата просто режутся зубы, все дети проходят через это. Гусман, наконец, разобрался с ночником и сел на кровать дочери. Им пришлось отменить все супер-планы, когда обычно спокойный Адриан устроил им истерику. Лу не сразу поняла, что дело было в зубах, и здорово стрессанула, так что весь день они провели дома, передавая друг другу страдающего малыша и развлекая Монику параллельно. — Я тоже так плакала? — ужаснулась Моника, и Гусман невольно усмехнулся, думая, стоит ли говорить ей, что, в отличие от Адриана, она устраивала такие истерики почти постоянно, а не раз в несколько месяцев. Даже его мама иногда была бессильна, хотя она отлично управлялась с малышами. «Ну, ей есть в кого быть такой… эмоциональной», — усмехнулся как-то Гусман, подобрав самый мягкий эпитет для капризничающей без остановки дочери. «Не смотри на меня, я была образцовым ребенком!» — закатила глаза Лу тогда, и Гусман перевел взгляд на маму, уже собираясь спросить, каким был он, но осекаясь в ту же секунду. Его усыновили, когда ему исполнилось три — он, конечно, не помнил ничего из того времени, вытеснение из памяти сработало на десять из десяти — так что мама не могла знать, насколько беспокойным младенцем он был. Он как-то не задумывался об этом, до той самой минуты, и эта мысль больно кольнула его изнутри. Ему было интересно, как он вообще дожил до трех с людьми, которые наверняка ловили приходы, пока он часами заходился в плаче. Гусман много рефлексировал на эту тему, когда родилась Моника. Еще помнил, как в детстве — ему было уже около шести — к родителям в гости пришли друзья с малышом, и они с Мариной боролись за его внимание, отталкивая друг друга и наперебой предлагая свои игрушки, на которые ему пока было все равно. И Гусман тогда ощутил что-то странное, словно далекое воспоминание вдруг начало оживать. Мама исподволь наблюдала за ним и, видимо, что-то поняла. Вечером, укладывая обоих, она задержалась в комнате Гусмана и, взяв его теплые ладошки в свои руки, улыбнулась: «Тебе понравился сегодняшний день, милый?». Гусман тогда энергично кивнул, но вслух ничего не сказал; какая-то мысль билась внутри, и чем больше времени проходило, тем сильнее она нервировала его. «Ты что-то вспомнил, родной?». Мама почти прошептала это; они никогда не говорили о его прошлом — он не спрашивал, и всех это устраивало. «Я не понимаю, — признался шестилетний Гусман, поднимая на маму хмурый взгляд. — У меня там… у меня был братик или сестренка, мама?». Он говорил «там» лет до четырнадцати. Потом смог произносить «биологические родители» и успокоился на этом. Лаура вздохнула. Она надеялась, что им никогда не придется беседовать об этом. «Да, милый, — сказала она мягко, чувствуя, как его ладошки вдруг начинают холодеть. — У тебя была сестренка. Совсем крошка, ей не было и полугода». Осторожно высвободила одну руку и провела ей по щеке сосредоточенного Гусмана. «Что с ней случилось?» — спросил он, хотя ответ и так был внутри. Он пытался продраться сквозь какие-то непонятные блоки, но у него не выходило. Он не помнил ни лица, ни имени, ни дня с ней. Лаура помедлила с ответом. Сказать ему правду? Сказать, что его биологические родители почти пять дней провели в полубессознательном состоянии от передоза, а трехлетка даже при горячем желании не может справиться с младенцем? Сказать, что когда соседи забеспокоились, было уже поздно? «У нее были проблемы со здоровьем, милый», — помолчав, ответила Лаура. Она рассказала ему правду, когда он стал чуть постарше, но пожалела: это произвело на него тяжелое впечатление. Наверное, в тот момент в нем и возникло это почти бесконтрольное желание уберечь Марину любым способом. «Хочешь спросить еще о чем-нибудь?» — добавила Лаура в тот вечер, когда ее обычно разговорчивый сын надолго замолчал. «Как ее звали?» — полюбопытствовал Гусман, и Лаура растерянно пожала плечами. «Я не знаю, дорогой. Могу узнать, если ты хочешь». Но Гусман тогда только отрицательно покачал головой в ответ. Годы спустя, держа на руках свою маленькую беспокойную дочку, он невольно возвращался мыслями к этим разговорам, словно надеялся, что они разблокируют травмирующие детские воспоминания. Они не разблокировали, но он и без них знал, что со своей семьей никогда в жизни не допустит кошмара, из которого чудом выбрался ребенком. Гусман вернулся в реальность и улыбнулся, наблюдая за сосредоточенным выражением лица Моники: наверное, она осмысливала свое поведение. — Ты плакала… чуть чаще, чем твой брат, — насмешливо ответил он. — А что было до меня? — спросила она с любопытством, выглядывая из-под своего плаща-одеяла. Гусман удивленно поднял брови. — До тебя? — Вы с мамой скучали без меня и Адриана, когда нас еще не было? — деловито поинтересовалась Моника, и Гусман расхохотался. — Что? — Она свела брови к переносице, не понимая, что так развеселило папу. До них было много всего. Гусман так четко помнил свой переезд в Нью-Йорк, словно это случилось вчера: главными деталями того дня стали спрятанные в чемодане пуанты Марины, мамино заплаканное лицо на зоне регистрации и много беспорядочных мыслей, в основном о Наде и о том, как сложится их совместное будущее. Помнил, как замерло сердце, когда он заметил Надю в аэропорту — увидел сначала густые кудряшки, разбросанные по плечам, а потом ее саму. Мир вокруг, наконец, казался правильным, и в ту минуту, крепко прижимая к себе девушку, ради которой он затеял этот переезд, Гусман и подумать не мог, что уже через несколько месяцев будет умирать по другой. Лу, как обычно, ворвалась в его жизнь резко и очень вовремя. Как тогда, когда они были несмышлеными десятилетками, и в их (относительно) спокойную компанию влетела девчонка-искорка, не замолкающая ни на секунду. Гусман тогда не мог понять, что чувствует к ней: внутри смешивалось раздражение, удивление и что-то незнакомое, но очень легкое и смешливое. В девятнадцать ситуация не то что бы сильно отличалась. Разве что теперь у него была девушка, они жили в квартире-студии, и он думал о том, куда сводить ее на ужин и где они проведут ближайшие каникулы. Сложно было сказать, когда все начало меняться — наверное, это происходило постепенно, словно Вселенная не хотела сбить их с ног слишком сильными чувствами. Лу никогда не лезла к ним, проводила большую часть свободного времени на стажировке или встречалась с Карлой, и когда Надя однажды позвала ее присоединиться к ним за ужином, вежливо отказалась. Гусмана неприятно поразило это. Он тогда посмотрел ей в глаза и словно оказался на пересечении времен, в той освещенной хэллоуинскими свечами ванной, где с его губ в отчаянии сорвалось «я не люблю тебя, Лу». Он заслужил ту пощечину (еще пара сотен были бы не лишними), заслужил ее «пошел ты на хер», заслужил все пассивно-агрессивные замечания, которыми она награждала его последующие две недели в школе. Но эта ситуация все равно не была разрешенной, и он чувствовал, что с каждым днем образовавшаяся между ними пропасть становится шире. Гусману не хотелось терять Лу. Как человека, как теплую искорку из детства, как что-то очень настоящее. Поэтому на следующий день он прогуглил адрес издательства, в котором она стажировалась, и простоял у входа минут сорок, невольно прислушиваясь к многочисленным инфоповодам, которые обсуждали спустившиеся на перекур журналисты. — С каких пор тебя интересуют таблоиды, Гусман? — Лу выбежала из офиса в теплом свитере с крупными скошенными надписями Balenciaga, ловя на себе неодобрительные взгляды рядовых редакторов, которые получали совсем не такие суммы, как обещала Кэрри Брэдшоу. Но Лу, видимо, привыкла, или ей просто было наплевать. Она быстро взяла Гусмана под руку, в дополнение словив еще пару завистливых взглядов, и вместе с ним направилась подальше от издательства. — Вообще-то я пришел поговорить с тобой, — признался Гусман, думая, что ее прикосновения тоже стали неловкими, словно она отвыкла от него окончательно. — Ты не против зайти куда-нибудь? — Хочу ли я тратить на тебя свой пятнадцатиминутный перерыв… — протянула Лу язвительно, но было в ее интонации что-то хмурое. — I’m not sure. — Лу, это важно. Он чувствовал, что она ускользает. Кажется, еще немного, и их максимумом будет пара ностальгических диалогов на ежегодных встречах выпускников в Лас-Энсинас. Гусману стало физически неприятно от этой мысли, и он быстро откинул ее в сторону. — Ну пойдем, угощу тебя нормальным кофе, а не этой фигней, которую ты привык глушить в школе. Кофейня оказалась такой маленькой, что там едва ли умещалось три столика, которые к тому же были вечно заняты, а большей части посетителей приходилось ждать свои заказы на улице перед входом, потому что внутри было нереально душно. Но кофе и правда оказался вкусным, хотя Гусман не особо разбирался в этом и вряд ли смог бы дать своему флэт уайту подробное ревью. Он протиснулся сквозь нетерпеливых гостей кофейни, держа оба стаканчика почти над головой, и заметил, что протянутая рука Лу слегка дрожит. Послушно отдал ей крепчайший американо и уточнил: — Тебе холодно или что? Лу усмехнулась. — Нет, просто это мой третий стакан за сегодня. Забей, в легкой аритмии нет ничего такого, — они не спеша зашагали обратно к издательству, и Гусман хмуро заметил: — Это способ твоего организма сказать, что кофеина на сегодня точно хватит. — Ты пришел сообщить мне об этом? — Лу сделала глоток и с вызовом посмотрела на него. — Серьезно, Гусман, я рада, что у тебя так много свободного времени, что ты можешь шататься по городу в разгар рабочего дня, но мне не хочется тратить последние десять минут свободы на твои долбанные лекции. Гусман вспыхнул. Лу вдруг показалась ему такой отстраненной и (нет, он не хотел употреблять это слово, так не может быть) чужой. — Вообще-то я пришел извиниться, но если ты не в настроении поговорить по-человечески, то, возможно, мне стоит заглянуть в другой раз, — выпалил он не самым радостным тоном, и Лу, вдруг остановившись, растерянно посмотрела на него. Ему не нужно было пояснять — она прекрасно понимала, с чем связаны эти извинения, только вот слышать их не хотела. — Не надо. — Лу, я… — Я сказала: не надо! Ее голос зазвенел, и Гусман осекся. Он долго продумывал свою речь, прикидывал, к каким моментам из их отношений может аппелировать, чтобы ей было понятно, как он сожалеет о содеянном. В конце собирался обязательно ввернуть что-нибудь про «ренессанс их дружбы», потому что знал, как Лу радуют всякие сериальные отсылки. Но ни в одном его сценарии она не обрывала его после первого произнесенного слова. Что за черт? — Мы все выяснили в школе, Гусман, — резко добавила Лу. — Ты поступил как мудак, я больше не держу на тебя зла, конец истории. — Она развернулась и почти бегом устремилась к пешеходному переходу, где как раз загорелся зеленый, но Гусман оказался проворнее и, перехватив ее под локоть у самого края дороги, громко возмутился: — Да погоди же ты! Случайные прохожие с тревогой смотрели на эту картину. — Is he bothering you? — немедленно поинтересовался какой-то парень, и Гусман едва сдержал накатывающую злость. Лу высвободила руку и, бросив в сторону Гусмана сердитый взгляд, вежливо улыбнулась своему внезапному защитнику: — No, don’t worry, we’re just goofing around. У тебя минута, Гусман, — мгновенно перейдя на испанский, холодно добавила она. — Зеленый загорается снова, и я ухожу. — Самый тупой таймер в моей жизни! — не сдержавшись, выпалил Гусман. — Ты только что потерял шесть секунд. Гусман непонимающе уставился на нее. — Да что с тобой такое, Лу? Я просто пришел сказать, что не хочу терять тебя, понимаешь? Я люблю тебя, ты одна из моих самых близких друзей, и меня бесит, что ты избегаешь меня любыми способами. Я хочу исправить это, но не понимаю, как. Что мне сделать, Лу? Лу устало выдохнула. — Ничего, Гусман. Если ты думаешь, что мы будем закадычными друзьями, и я стану подружкой невесты на вашей с Надей свадьбе, то иди на хер, пожалуйста. То, что я больше не держу на тебя зла, еще не значит… — что я перестала любить тебя. — Еще ничего не значит. Пока, Гусман. Надеюсь, ты додумаешься не караулить меня больше под издательством. Он упрямо вернулся к ее офису на следующий день. Заметив его издалека, Лу развернулась и зашла обратно в здание, внутрь которого ему так и не удалось попасть из-за отсутствия пропуска. На третий она бросила ему в лицо «creepy stalker!» и села в такси, прежде чем он успел дать ответ. Выбравшись на перерыв в четвертый день, Лу с удивлением поняла, что Гусман сдался. «Три дня, столько ты готов бороться за нашу дружбу? — подумала она мрачно. — Потрясающая преданность». Честно говоря, ей делало больно уже одно это слово. Дружба. Ей тоже не хотелось терять его, но еще больше ей не хотелось видеть его с кем-то другим. Лу всерьез думала, что гораздо легче будет вычеркнуть его из своей жизни, потому что наблюдать за ним с Надей было выше ее сил. А если не сложится с Надей, он встретит кого-нибудь еще. И Лу заранее прикидывала, что отметит в приглашении на его свадьбу — «не приду» или «приду +1». «Приду плюс два, нет, плюс три, и пусть делает с этим, что хочет!» — сердито думала она, вышагивая по знакомой улице, чтобы в конце свернуть к любимой кофейне и отвлечься на несчастные десять минут. Но кто-то вдруг резко преградил ей путь, и кофе, который случайный прохожий держал в руках, едва не оказался на любимой кожанке Лу. — Jesus fucking Christ! Она подняла глаза и поняла, что перед ней снова стоит Гусман — такой спокойный и довольный собой, что хотелось ему врезать. — Для поддержания твоей легкой аритмии, — Он улыбнулся, протягивая ей чудом уцелевший стакан с американо, и Лу скрестила руки на груди. — Кофе за три бакса? Этим ты хочешь меня купить? — О, прости, я не думал, что твое внимание теперь нужно покупать. Лу взяла стаканчик из его рук и устало покачала головой. — Гусман, я, правда, не хочу ничего усложнять, но пойми, что мне тяжело общаться с тобой, как раньше. Мне тоже не хочется прекращать это, но твоя настойчивость без шуток напрягает. Если бы я не знала тебя всю жизнь, я подумала бы, что ты сумасшедший сталкер, и обратилась бы в полицию, — судя по тону, она не шутила, и Гусман нахмурился. Он даже не предполагал, что ее так бесит это. — Ладно, Лу, я серьезно не имел в виду ничего плохого, — Он сделал шаг назад и растерянно выдохнул. — Просто не хочу, чтобы ты исчезала из моей жизни. Лу хотела улыбнуться, но почему-то не смогла. — Тогда ты выбрал не ту тактику. Дай мне время, и я сама наберу тебя, хорошо? Гусман неуверенно кивнул. Он не думал, что она сделает это, но настаивать на своем больше не мог. — И бесплатный совет на будущее: если тебе вдруг понравится какая-то девчонка, даже не думай повторять с ней что-то подобное. На раз-два получишь запрет на приближение, мы же не в ромкоме нулевых. Гусман засмеялся. Лу думала, он возмутится, переспросит «какая еще к черту девчонка? вообще-то я с Надей!», но он сказал только «возьму на заметку», и, наверное, это стало причиной, по которой она перезвонила ему через несколько дней. Моника довольно улыбнулась, выслушав папину историю. — Но почему мама так обижалась на тебя? — полюбопытствовала она, отчаянно борясь со сном. — Ты сделал что-то плохое? Гусман вздрогнул, поймав на себе сонный взгляд дочки. Он бы отдал многое, чтобы эта история никогда не открылась их детям. — Это сложно объяснить, малыш. Моника насупилась. Она еще не могла сформулировать, но уже интуитивно понимала, что когда взрослые говорят «это сложно», значит, просто не хотят объяснять. — Мы с папой сильно поссорились и были уверены, что никогда не сойдемся снова, — вдруг раздался рядом мамин голос. Моника радостно обернулась: оказывается, Лу уже несколько минут как стояла в дверном проеме и с любопытством прислушивалась к тому, что Гусман рассказывал дочке. Он, конечно, опустил все, что касалось Нади, но в остальном его история походила на правду. — Такое иногда случается. Гусман едва заметно улыбнулся, наблюдая за тем, как Моника тянется к Лу, чтобы получить поцелуй на ночь, покрепче укутал ее в одеяло и, оставив ночник включенным, вместе с Лу выбрался из комнаты дочери. В коридоре стояла тишина, и Гусман первым делом тревожно спросил: — Как малыш? Лу устало приложила ладонь ко лбу. — Офф, он перестал температурить и уснул, но мне кажется, это максимум на пару часов. Я думаю, насколько inappropriate звонить доктору Монтеру в одиннадцать вечера? Или он уже привык к нашим психам? — По-моему, нам всем просто нужно отдохнуть, — зевая, покачал головой Гусман. — Позвоним ему, если температура снова поднимется, ладно? Лу признала его правоту одним кивком головы: на разговоры уже почти не осталось сил. Она чувствовала себя опустошенной, но дело было не в малом количестве сна и по большей части даже не в истериках сына. На прикроватной тумбочке, вперемешку с ночными кремами, лежали свежие распечатки ее переписок с анонимом и добавившийся к ним вчера презент — фотография Поло в конверте. Если бы они оба не были такими уставшими, то Гусман наверняка предъявил бы ей за то, что она целый месяц не рассказывала ему об этих сообщениях. Но вчера он только сокрушенно покачал головой, когда она открыла переписку. «Лу… надо было сразу сказать мне» — максимум, на что его хватило после целого дня развлечений с тремя пятилетками. Обращаться в полицию было рискованно, поэтому они с Гусманом решили, что посоветуются с Самуэлем. В конце концов, расследования были частью его работы, поэтому он соображал в таких делах получше. Борясь со сном, они пытались понять, кто это мог быть. Карлу, Самуэля и Омара отмели сразу, но остальные кандидаты вызвали споры. — Надя и такой глупый шантаж? Нет, у меня вообще не вяжется, — сказал Гусман вчера, и Лу сердито сощурилась. — Really? Первая, кого ты убираешь из списка подозреваемых — твоя бывшая, которую мы обидели в универе? — Это было почти шесть лет назад, — напомнил ей Гусман. — Думаю, мы все давно закрыли эту страницу. Лу пожала плечами. — Не знаю, Гусман. Первая порция сообщений пришла мне на похоронах Андера, а вторая — в середине сентября, когда Надя снова вернулась в Мадрид, чтобы помочь Омару. Похоже на совпадение? Гусман невольно прокрутил в голове их встречу на кладбище. Надя была отстраненной и резкой, но он подумал, что это максимально естественная реакция. «Мне не интересна ваша семейная жизнь» — так, кажется, она сказала ему на прощание. Ну и что такого, в конце концов? Ему тоже искренне наплевать на семейную жизнь большей части людей вокруг. Он, конечно, не станет говорить такое в лицо, но у каждого свой уровень прямолинейности. — Когда я встретилась с ней в магазине, она сама вспомнила эту историю и сказала, что ей не нужны наши извинения, — продолжала Лу. — Сказала, что мы оба гнилые и все в таком духе. Похоже на слова человека, который «закрыл страницу»? Но Гусману было сложно представить Надю в этой роли, даже если допустить, что она до сих пор злилась (хотя он сомневался в последнем, слишком много воды утекло). Они так и не договорились и решили отдать это на суд Самуэлю. Кандидатура Валерио тоже так и не покинула список, хотя Лу и пыталась доказать, что в это время он был в рехабе, где у него отсутствовала связь с внешним миром. Оставались еще Ребекка и Каэтана, и последняя, честно говоря, подходила больше остальных — была в контрах с Лу в школе, любила Поло, не особо хорошо зарабатывала сейчас. — Все равно я не могу представить, что кто-то из них способен на шантаж, — признался Гусман под конец их спора. — В том-то и дело, что это не совсем шантаж, — задумчиво произнесла Лу. — Этот человек ничего не требует взамен — ни денег, ни информации. Просто наслаждается тем фактом, что ему все известно, и он может в любой момент испортить нам жизнь.

***

12 февраля 2028 13:34 (за полчаса до исчезновения) Лу никогда бы не призналась, но больше всего на свете ей хотелось, чтобы этот день поскорее закончился. Первый праздник сына оказался для нее невероятно депрессивным — никто, кроме пары друзей, понятия не имел, что происходило между ней и Гусманом, и они снова искусно делали вид, что в их семье все идеально. Только теперь каждый раз, когда Гусман мягко брал ее под локоть, ей хотелось резко вырваться и оттолкнуть его от себя, но она представляла, в каком шоке на все это будут смотреть родители, и пересиливала себя. Фейково улыбалась, когда кто-нибудь из гостей подходил со словами «какая у вас замечательная семья», и мрачно думала про себя: «видели бы вы эту семейку пять дней назад». Она так выдохлась от всего этого лицемерия, что бегом поднялась на второй этаж, где никого не было — гости, в основном, наслаждались развлекательной программой на улице, а те, кто подустал от вечно веселых аниматоров и бесконечных детских криков, расположились на первом этаже с чуть более крепкими напитками, чем милкшейки, которые пользовались особой популярностью у младшего поколения на этой вечеринке. Лу быстрым шагом добралась до спальни и, прислонившись спиной к стене, вдруг услышала странные звуки, раздающиеся из ванной. Еще через пару секунд до нее дошло: кому-то было плохо. «Wtf? Мы пользуемся этой кейтеринг-компанией годами», — удивилась она про себя, сразу подумав, что кто-то мог отравиться на празднике, и, приблизившись к двери ванной, постучалась. — Нужна помощь? — полюбопытствовала она. — Может, принести воды? — Ей никто не ответил, поэтому она повторила уже настойчивее: — Кто здесь? Все в порядке? — Оставь меня в покое! Лу мгновенно различила за дверью раздраженный голос Карлы. — Карла, это ты? Тебе плохо, dear? Карла отвечала через раз, и это настораживало, поэтому Лу быстро толкнула дверь и всплеснула руками, заметив, что подруга сидит на полу и выглядит не лучшим образом. — Лу, пожалуйста, свали отсюда, — простонала она, отворачиваясь и пряча лицо в ладонях. Ее высокий хвост неаккуратно съехал набок, а платье было заметно измято, словно она провела в таком положении далеко не пару минут. Но от Лу было не так-то просто избавиться, особенно когда она искренне хотела помочь. Достав из шкафчика свежее полотенце, она быстро намочила его холодной водой и, опустившись рядом с Карлой, коснулась им ее разгоряченного лба. — Подержи минутку, станет полегче, — посоветовала она, и Карла устало пробормотала: — Спасибо. Лу молчала, надеясь, что подруга заговорит сама. Она давно… черт, нет, не давно, она еще никогда не видела Карлу такой разбитой. Даже после ударной дозы экстази на тесте по химии она выглядела бодрее. — Я могу тебе чем-то помочь? — спросила Лу, поняв, что Карла не проронила ни слова. Услышав этот вопрос, Карла судорожно вздохнула. Лу думала, она заплачет, но она как всегда сдержалась и вместо этого ошарашила подругу своим ответом. — Я беременна, Лу. Она впервые произнесла это вслух, и все вдруг стало таким реальным. Последнюю неделю вокруг нее словно образовался защитный баббл, не пропускающий тяжелые мысли о будущем. Она пыталась абстрагироваться и, кажется, выбралась из дома всего пару раз — жила на доставках, как будто мир снова накрыла пандемия, и целыми днями пересматривала древний сериал с Марио Касасом, успокаивая себя тем, что до такого апокалипсиса, как у них, ей еще далеко. — Ох, dear, — пробормотала Лу, тут же крепко обнимая ее. — Я догадалась. — Она осторожно отстранила ее от себя, и на пару мгновений обеих окутала неловкая тишина. Лу понятия не имела, как задать вопрос, который крутился в голове, но ей все-таки удалось сформулировать максимально аккуратно: — Что ты хочешь делать? Карла едва заметно пожала плечами. — Я же говорила тебе: я хочу исчезнуть, Лу. — Ну я серьезно с тобой говорю. — И я серьезно, — Карла облокотилась о стену и поменяла сторону полотенца. — В семь вечера у меня самолет, и в ближайшее время я не собираюсь появляться в Мадриде. — Как будто Самуэль не поймет, где ты, и не полетит за тобой, — закатила глаза Лу. — Ни за что не поверю, что он не хочет принимать участие в жизни своего ребенка. — Она поймала на себе мрачный взгляд Карлы и нахмурилась. — Или что… он не в курсе? — Конечно, он не в курсе, — Карла говорила ровно, словно ее нисколько не волновала эта ситуация, но Лу достаточно хорошо знала ее, чтобы угадать обиду за этой наигранно-равнодушной интонацией. — Не думаю, что это было в планах его гребаного расследования. — Ты что, будешь прятать от него ребенка всю жизнь? — не поняла Лу. — Или ты… — Она вдруг вспомнила, что Карла так и не ответила прямо на ее вопрос о том, что собирается делать. Запнулась и быстро добавила: — Listen, dear, это только твое дело, и если ты вдруг думаешь, что я буду осуждать, то не переживай, я все понимаю. Карла перевела на нее растерянный взгляд. — О чем ты вообще говоришь? — Это нормально, если ты хочешь оставить его, и нормально, если нет, — пояснила свою мысль Лу и на мгновение сжала ее ладонь. — Я в любом случае на твоей стороне, Карла. Карла слабо улыбнулась: — Ты и твои дипломатичные формулировки… Лу засмеялась: — Well, хоть в чем-то я должна быть похожа на родителей. — Она посерьезнела и подняла на Карлу вопросительный взгляд, не решаясь спрашивать вслух снова. — Расслабься, ладно? — Карла улыбнулась чуть смелее. — Можешь отметить в своем вечно забитом календаре: в октябре станешь крестной. Лу искренне улыбнулась — кажется, впервые за сегодняшний день — и приложила обе ладони к своим вмиг вспыхнувшим щекам. — Ай, Карла! Я обязательно помогу тебе с малышом. — Конечно, поможешь, ты должна мне примерно пару сотен бебиситингов. Они посидели в ванной еще немного — Карле не хотелось разговаривать, и Лу, чувствуя это, только молча обнимала ее; думала, у них будет еще много времени, чтобы все обсудить. «Скоро будут выносить торт, нужно спускаться», — бросив беглый взгляд на экран своего телефона, позволила себе нарушить тишину Лу. Карла только кивнула, поднимаясь на ноги. В запасе было еще минут десять, поэтому она планировала выбраться на улицу, чтобы немного прийти в себя. «Заберешь Монику, ладно? — напоследок попросила ее Лу. — Она может до вечера тусить на батутах и все пропустит». Карла улыбнулась, услышав ее комментарий; в тот момент Лу вряд ли могла представить, что через десять минут ни Карлы ни Моники уже не будет рядом. Аниматоры собирали детей, чтобы отвести их в дом, взрослые гости тоже спешили внутрь. Карла подошла к высокому забору — подальше от всей этой толпы — и прислонилась лбом к холодной решетке. Эти семь дней она пыталась делать вид, что все нормально: будто у нее есть план, силы и понимание того, как растить ребенка в одиночестве. Будто Нью-Йорк мог стереть все ее проблемы, а Самуэль не был в состоянии взять билет на ближайший рейс и снова нарушить ее спокойствие. Карла обернулась, и ее взгляд немедленно зацепился за подбегающих к дому детей — некоторые еще не натренировались в искусстве ходьбы, поэтому смешно взбирались по ступенькам, наклоняясь и помогая себе руками. Она вспомнила, как утром Моника сидела на этих ступеньках в ожидании папы и беспомощно шептала: «это нечестно». Попыталась представить, что скажет своему ребенку через несколько лет, когда он задаст один логичный вопрос. Где мой папа? Карла зажмурилась, судорожно думая над ответом, будто дать его нужно было в ту же минуту. Это нечестно, мама