Besos en guerra

8 октября 2027 Карла вернулась домой после полуночи и успешно проскользнула на второй этаж, пока отец расхаживал по гостиной с полупустым стаканом виски. На дне болталось несколько черных камешков, и Карла поняла, что сегодня он решил даже не разбавлять свой благородный напиток. Разговаривать с ним не было никакого желания — последние несколько дней его расспросы сводились исключительно к Самуэлю, и Карла понятия не имела, как на все это отвечать. Только вчера отец начал расспрашивать ее про замену системы безопасности и вдруг как ни в чем не бывало добавил: — Ответь на один вопрос, Карла, — хотя бы себе — тебя не смущает, что в дом кто-то пробрался именно в тот момент, когда вы с этим парнем снова начали… общаться? — он произнес последнее с явной неприязнью. — Самуэль просто приехал мне помочь, папа, не понимаю, о чем ты, — пробормотала Карла, надеясь уйти от разговора, который точно не закончится ничем хорошим, но Теодор, видимо, не был настроен на мирную беседу. — Значит, ваше общение ты не отрицаешь, — медленно кивнул он, и Карла пожала плечами в ответ. — Я знаю, что он тебе не нравится, но ты ведь даже не даешь ему шанса, — Она кинула в его сторону испытующий взгляд. — У нас были кое-какие… разногласия в школе, но прошло уже много лет, мы все изменились. Если ты так беспокоишься за меня, то можешь просто поговорить с ним, нет? Давайте как-нибудь поужинаем втроем. — Или вчетвером, — добавил Теодор вкрадчиво. — Что? — удивилась Карла. — Ну как же? Ты, я, он и его девушка. Или с ней мне необязательно общаться? Как у вас сейчас принято? Карла ощутила, как на нее резко накатывает раздражение. — Ты что, следил за ним? — Зачем такие сложности? Попросил человека немного разузнать о том, чем живет парень моей дочери, и обнаружил вот такую интересную деталь. Так как устроены ваши отношения, Карла? Объясни мне, может, я не понимаю чего-то в силу своего возраста. Но она не собиралась ему ничего объяснять и только в сотый раз попросила перестать контролировать ее жизнь (как будто он слушал эти просьбы). Поэтому теперь с неприязнью поморщилась, услышав резкий стук. После пары лишних бокалов в клубе ей не хватало только очередной душещипательной беседы про Самуэля. Стук повторился, и Карла вдруг поняла, что он был не таким глухим, как дверной, поэтому непонимающе огляделась по сторонам, и, заметив за окном знакомое лицо, едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть от неожиданности. Ее комната находилась прямо над гостиной, и если отец все еще был там, то ему наверняка открывался прекрасный вид на свисающие ботинки Самуэля. Карла быстро завязала халат, в который только успела влезть, и распахнула окно настежь. — Давно висишь здесь? — вкрадчиво полюбопытствовала она, не спеша приглашать его в комнату. Самуэль упирался одной ногой в небольшой выступ над окном гостиной и крепко держался обеими руками за скат, поэтому мог позволить себе вымученно улыбнуться и светски побеседовать с Карлой примерно секунд пятнадцать. — С тех пор, как ты начала снимать пиджак, — сообщил он, тут же поймав на себе ее насмешливый взгляд. — Знаешь, я бы постучал раньше, но не хотел отвлекать. — Семь лет прошло, а ты все еще извращенец, — фыркнула Карла. — Но просто чтобы ты знал: я не надевала пиджак сегодня. Самуэль хмыкнул. — Да, спасибо за информацию, но, может, пригласишь войти? — Он ощутил, как нога начинает соскальзывать с выступа, и покрепче ухватился за скат. — Знаешь, нормальные люди пользуются такой штукой, которая называется «дверь», — Карла все еще издевалась. — Да, я просто не хотел, чтобы ее мне открыл твой отец. Мы не то что бы фанатеем друг от друга. — Он вдруг резко отвел одну руку назад, будто ему больше не хватало сил держаться, и Карла нервно выдохнула. — Саму! — потянулась, чтобы перехватить его за руку, и Самуэль довольно засмеялся, принимая прежнее положение. — Ты дурак, — Она отошла от подоконника, и он, подтянувшись на руках, через пару мгновений уже стоял у нее в комнате. В прошлый раз, когда он приехал, чтобы спасти ее от грабителя, у него не было времени созерцать интерьер, поэтому теперь он с любопытством оглядывался по сторонам. В комнате Карлы царил хаос (полегче, чем у Нано, конечно, и в этом, наверное, была заслуга домработницы), а в воздухе витал аромат миндального молока — новый парфюм Marc Jacobs, Карла повторила дважды, но Самуэль вряд ли запомнил — и яблок. К вечеру у нее всегда собиралась пара огрызков на прикроватной тумбочке, но ей было так лень выкидывать их, что они оказывались в мусорке только утром, когда в ее комнате начинала хозяйничать домработница. Пока он осматривался, Карла небрежно закинула платье на кресло и, опустившись на расстеленную кровать, невинно полюбопытствовала: — Зачем приехал? Просветить меня на тему расследования своей девушки? Самуэль вздрогнул. Он приехал, потому что чертовски соскучился — несколько дней был весь в работе, и это хоть как-то отвлекало от мыслей, что Карла в Мадриде, и по-хорошему они могут увидеться в любой момент; только его долбанное желание сделать все правильно мешает. Сегодня он не то что бы забил на него, просто понял, что не может думать ни о чем другом, и, написав Бланке, что задержится на работе, свалил из офиса к Карле. Знал, что после их недавнего разговора она не будет ждать его с распростертыми объятиями, но ему хотелось просто увидеть ее. Карлу одновременно раздражала и заводила эта ситуация — она уже не знала, что внутри перевешивало, если честно. Ощутила легкую дрожь, когда Самуэль опустился рядом и случайно коснулся ее лодыжки, и поняла, что долго так не продержится. — Серьезно, ты уже бесишь играть на два фронта, — пробормотала она неожиданно сухо, накрываясь одеялом и недовольно выглядывая из-под него. — Я не могу кинуть брата, — Самуэль обернулся, но понял, что эта тема не особо трогает Карлу. — Уверена, зато он может, — отозвалась она довольно резко. — Перестань, ты его даже не знаешь, — Самуэль понятия не имел, с чего вдруг начал защищать Нано; может, ему просто не понравился тон, в котором говорила Карла. — Да, конечно, он ведь не мутил с твоей девушкой, не собирался бежать с ней, не сделал ей ребенка… — издевательски перечисляла Карла. — Не украл часы моего отца, заварив кашу, за которую мы до сих пор расплачиваемся. — До сих пор? — перебил ее Самуэль удивленно. — О чем ты? Карла вздохнула, отводя взгляд. — Карла? — требовательно добавил он. — Это дело Гусмана и Лу, они, вроде, собираются обратиться к тебе за помощью, — Она пожала плечами. — Давай хотя бы об этом не будем сегодня. — Она выжидательно уставилась на него, словно спрашивая, какого черта он еще делает здесь. Самуэль едва сдержался, чтобы не усмехнуться — она вдруг показалась ему такой милой с этим сердитым выражением лица — и, потянувшись к своему портфелю, выудил оттуда объемную папку. — На самом деле я привез тебе кое-что. — Реально собираешься купить меня чем-то? — Карла закатила глаза, невольно думая, сколько подарков от парней в свое время угодили в мусорку даже без распаковки. — Ну да, хотел привнести в твою жизнь немного современного искусства, — Самуэль засмеялся, протягивая ей законченный карандашный рисунок. — Правда, ценника у него нет, потому что я никогда не умел ставить адекватные цены на свои работы. Карла удивленно подняла брови, осторожно расправляя бумажные уголки и рассматривая собственный портрет. Она была одновременно похожа и не похожа на себя здесь. У Самуэля получилось ухватить ее основные черты — у него вообще хорошо выходили портреты, словно он четко видел не только внешние детали, но и что-то, исходящее изнутри. Однако вместе с тем Карла показалась себе какой-то непривычно мягкой на этой картине. Может, дело было в растушевке, а может, в том, что у Самуэля единственного получалось пробуждать в ней эту нежность, которой ей не хотелось делиться ни с кем другим. — Я тогда не ответил, — вырвал ее из задумчивости голос Самуэля. Она непонимающе взглянула на него, и он пояснил: — Когда ты спросила, считаю ли я тебя недостаточно вдохновляющей для того, чтобы нарисовать… — Он усмехнулся, потому что эта фраза казалось ему до невозможности глупой. — Я не рисовал тебя, потому что мне не хотелось тебя видеть. Иногда брался за карандаш, а потом останавливал себя и думал: ну и чего ты добьешься? Того, что она так и останется нарисованной и будет напоминать тебе о том, что ты упустил? И когда ты приехала ко мне на несколько дней… я впервые подумал, что, может, у нас еще есть шанс. Поэтому и дорисовал. Самуэль замолчал и вопросительно посмотрел на Карлу, но она вновь опустила взгляд на рисунок. — Это очень красиво, Саму, — вполне искренне сообщила она. — Не думаю, что мне когда-нибудь дарили что-то подобное. Самуэль все смотрел на нее, думая, что подарил бы ей еще сотни — тысячи — этих картин. Рисовал бы ее и рисовал, но только не как в этот раз — заперевшись в мастерской в одиночестве, опасаясь, как бы Бланка не постучалась в самый неподходящий момент. Невольно представлял, как они снова окажутся вдвоем в его мастерской — а лучше бы во всем мире — принадлежащие друг другу, и вряд ли будут ограничивать себя одним лишь рисованием. Он нервно выдохнул. Чтобы не думать об этом, требовалось огромное усилие воли, но сейчас, когда Карла была так близко, это не представлялось возможным, поэтому он уже в следующую секунду почувствовал, как учащается сердцебиение. Вспомнил ее враждебный взгляд в туалете Teatro Barceló и свое внутреннее содрогание, когда до него вдруг дошло, что эта девчонка реально может завести одним своим взглядом. Вспомнил ее спящую на краю его дивана после red party — тогда она впервые показалась ему беззащитной — и ее такой искренний смех сквозь поцелуи после их макаронного ужина. Вспомнил ее ладони, вечно скользящие к его растрепанным волосам, ее прерывистое дыхание и — зачем-то — ее взгляд после выпускного. Уже не враждебный и не игривый, такой отчаянный, словно говорящий с ним на другом уровне. Вспомнил, как больно ему делали эти мысли, когда она улетела в Нью-Йорк, и понял, что не может допустить этого во второй раз. — Знаешь, иногда я жалею об этом, — вдруг тихо призналась Карла. Самуэль улыбнулся: — О чем? О том, что дала мне нарисовать себя? — Да нет, о том, что не пошла по этой дороге, — Карла отложила рисунок на прикроватную тумбочку и, прижав колени к груди, опустила на них подбородок. Она старалась не думать об этом, потому что эти мысли стоили бы ей еще пару сессий с психологом, но она, честно говоря, не была счастлива, занимаясь бизнесом. Ладно, она не была счастлива в целом, но винодельня все-таки являлась одной из причин. — Что ты имеешь в виду? — Самуэль подался вперед, но Карла мягко отстранилась, словно обозначая приемлемое расстояние между ними. — Не знаю, как нормально объяснить это, — задумчиво призналась она, вдруг понимая, что никогда не могла поделиться этим даже с Лу. — Просто чем дальше, тем больше я понимаю, что где-то свернула не туда. Особенно в плане работы, но уже поздно что-то менять и начинать с нуля. — Ее так раздражали эти мысли, это отчаянное «если бы я не улетела после школы…», «если бы не стала брать на себя такую ответственность в восемнадцать…». У нее было так много сожалений, и они с каждым разом давили все сильнее. — Смеешься? Тебе двадцать пять, Карла, люди и в шестьдесят меняют свое призвание, — Самуэль усмехнулся. — Ты можешь делать что угодно, тем более, с твоей финансовой подушкой безопасности. — Не знаю, Саму, это все кажется таким сложным и неподъемным, — вздохнув, призналась она. — Знаешь, когда все это случилось с Андером… Когда я летела в Мадрид на его похороны… Я чувствовала себя такой потерянной. Дело было, конечно, отчасти в нем, все-таки мы провели много времени вместе в детстве, но больше во мне. Ты доволен своей жизнью? — она вдруг перебила себя, и Самуэль удивленно поднял брови. — Ну-у-у… наверное, частично. Кто-то вообще может быть доволен на сто процентов? — Он пожал плечами и перевел взгляд на Карлу, которая и правда выглядела потерянной в эти секунды. — Думаю, что буду доволен на девяносто девять, когда перестану лазить к тебе в окна по ночам и смогу быть рядом двадцать четыре на семь, — добавил он с серьезным лицом, и Карла засмеялась, невольно сокращая расстояние между ними, касаясь его лица и тут же ловя на себе его взгляд, словно бы уносящий в прошлое, где было легче, несмотря на все драмы и преступления. — Ты, конечно, мастер разговоров, но лучше просто возьми и сделай это. С ним было так просто, и, чувствуя, как он касается ее губ своими губами, Карла знала, что больше всего жалеет не о винодельне и не о том, что рисование в какой-то момент отошло на второй план. Ощутила, как Самуэль углубляет поцелуй, а потом вдруг резко отрывается и опускается ниже, оставляя легкие поцелуи на ее шее, еще (всегда) помня, как ей это нравилось. Тревожные мысли не растворились в пространстве, но отошли на второй план. Карла прижалась к Самуэлю, желая ощутить его ближе — еще ближе, — нетерпеливо расстегивая пуговицы на его рубашке, выдыхая его имя прямо в губы и целуя его с таким напором, что удивилась сама себе. Но уже в следующую секунду в дверь раздался резкий стук, и следом оба услышали голос Теодора. — Карла, ты еще не спишь? — Что у него стопроцентное — интуиция или слух? — тихо простонал Самуэль, отрываясь от поцелуя, и Карла мгновенно заткнула ему рот ладонью. Словила в темноте его непонимающий взгляд и приложила указательный палец к губам. — Тише ты. — Карла, ну я же слышу, как ты с кем-то говоришь, — Теодор за дверью, видимо, начинал терять терпение. — Я говорю по телефону, папа! — немедленно повысила голос Карла. — Погоди минуту! Прячься, — одними губами добавила она, снова оборачиваясь к Самуэлю и в спешке завязывая халат. — Ты серьезно? — А ты хочешь устроить спонтанный ужин с моим отцом? — Карла потянула его за руку и решительно указала на пространство между кроватью и полом, где могло поместиться хоть пять Самуэлей. Он поморщился, опускаясь на колени, и тихо проворчал: — Как будто нам пятнадцать. — Ну да, влезать в чужие окна среди ночи — вот, что тянет на двадцать пять, — шепотом огрызнулась Карла, наклоняясь, чтобы поправить одеяло, и поймала снизу мрачный взгляд Самуэля. — Такой ты милый монстр под кроватью, конечно, — едва сдержав смех, прокомментировала она и направилась к двери. Теодор, стоящий на пороге, выглядел удивительно бодро для полуночи. — Не спится, папа? — вкрадчиво полюбопытствовала она, не торопясь приглашать его в комнату. — Я уезжаю, хотел предупредить, — сухо отозвался Теодор и невольно осмотрелся в комнате дочери, но на первый взгляд все было как обычно. Он готов был поклясться: из-за двери раздавалось два голоса. Но, может, она и правда просто болтала по громкой связи. Карла удивилась. — Уезжаешь? В двенадцать ночи? Куда? — Я думал, мы больше не делимся друг с другом нашими планами и делами? — ответил Теодор вопросом на вопрос. Карлу так бесила его пробивающаяся пассивная агрессия, что она быстро произнесла: — Точно. Пока. Она потянулась к ручке, чтобы захлопнуть дверь, но отец мягко удержал ее и кивнул в сторону кровати: — Да, не знаю, в курсе ты или нет, но там торчит чья-то нога. Карла невольно обернулась и едва сдержала раздраженный вздох: кажется, Самуэль сделал это специально, потому что еще пару секунд назад его не было видно из-под свисающего одеяла. — Надеюсь, он там живой, — вкрадчиво добавил Теодор и, смерив дочь холодным взглядом, удалился. Карла плотно заперла за ним дверь и, заметив, что Самуэль уже выбрался из своего убежища, возмущенно выдохнула: — Ты нормальный? Не мог подождать еще пятнадцать секунд или что? — Хотел немного побесить твоего отца, — усмехнувшись, честно признался Самуэль. — Сколько тебе лет? — закатила глаза Карла. — И что еще за лав-хейт отношения у вас с моим отцом? Самуэль засмеялся. — У нас чисто хейт, Карла, можешь не переживать. Но знаешь, разговоры о твоем отце немного портят настрой. Карла довольно усмехнулась, в ту же секунду легко ударяясь спиной о стену, к которой ее прижимал Самуэль, и, обвивая его руками за шею, снова ощутила его губы на своих губах. Домой Самуэль вернулся под утро — было уже около пяти, и он решил, что поспит хотя бы пару часов перед работой, иначе совсем не сможет функционировать. Мгновенно сменил костюм на мягкую пижаму и аккуратно, чтобы не разбудить Бланку, забрался под одеяло. Но она, видимо, спала не очень крепко, потому что уже через секунду распахнула веки и сонно пробормотала: — Самуэль? Сколько времени? — Пять утра, спи, — ответил он сдержанно. Последние несколько дней они общались несколько отстраненно: Бланку, видимо, никак не могла оставить в покое та история с кремом, ну а ему, честно говоря, это было только на руку. — Что ты… — Самуэль вдруг ощутил, как она касается губами его губ, и непонимающе взглянул на нее. Она приподнялась на локте и посмотрела на него неожиданно мягко. Самуэль отстранился и, перехватив ее за плечи, быстро произнес: — Бланка, Бланка, погоди… я жутко устал. — Я понимаю, сумасшедшая ночь на работе и все такое, — когда Бланка произнесла это, ему стало так неловко. Он отрывисто кивнул и, взбив подушку, вновь опустил голову. — Я просто… прости меня, ладно? — попросила она, и Самуэль едва сдержал мучительный вздох. — За что? — За все эти дурацкие подозрения, — пояснила Бланка. — Я видела, как ты переживал, но ничего не могла с собой поделать. Пыталась тебя проверить, но потом поняла, как это глупо… — она провела ладонью по его щеке, и Самуэлю вдруг стало так жарко, только на этот раз от стыда. — Ты ведь никогда не давал мне повода усомниться, и я просто хочу, чтобы ты знал: я тебе верю. Если ты говоришь, что между тобой и Лу ничего не было, значит, ничего не было. Заснуть после этого короткого диалога Самуэль уже не смог и решил: чем бы не закончилась вылазка Бланки в дом Карлы, он поговорит с ней сразу после, потому что долго с этими тайными встречами не продержится. 10 октября 2027 — Папочка, давай зайдем к дяде Омару! Моника была в отличном настроении после субботней ночевки у подружек — летела по мостовой так, что Гусман едва за ней поспевал, и тараторила без остановки, то и дело перескакивая с одной темы на другую. Замереть на месте ее заставила только знакомая вывеска фрутерии Шана. Моника прилипла к витрине, высматривая в пустом магазине дядю Омара, но взгляд как назло цеплялся только за ящики с грушами и апельсинами, которые стояли на уровне ее глаз. — И я хочу клубники! — Она резво обернулась к папе, который, наконец, догнал ее и, поставив коляску со спящим Адрианом на тормоз, едва заметно усмехнулся. Он прекрасно знал, что Монику интересует не столько клубника, сколько клубничные сконы, которые они с Лу делали в свободные дождливые вечера. — Хорошо, кнопка, только не кричи так, — Гусман потрепал ее по волосам, которые сегодня были уложены в два смешных пучка на макушке. Половина прядей уже выбилась, и это придавало Монике особенно озорной вид. — Ненадолго зайдем к дяде Омару и поедем за мамой, потому что нам нужно успеть еще кучу всего. Моника только энергично кивнула и через секунду уже была у стеклянной двери — Шастик из «Суперсемейки» обзавидовался бы ее скорости сегодня, ей богу. Гусман с беспокойством наблюдал за ней, потому что обычно такие всплески активности заканчивались падениями и грандиозным ревом, который было не так-то просто унять. Моника забежала внутрь и, поняв, что в торговом помещении никого нет, подлетела к темному коридору, ведущему в жилые комнаты. — Дядя Омар! — деловито крикнула она, топчась на пороге, пока папа завозил внутрь коляску и осматривался. В отличие от Лу, он был редким гостем во фрутерии, и если встречался раньше с Омаром и Андером, то на нейтральной территории. Здесь почти ничего не поменялось с тех пор, как он заходил вечерами за спаржей, которую на самом деле терпеть не мог, и за «спасибо» убирал весь магазинчик, чтобы Надя успевала делать домашку. На собственную ему тогда было плевать — в Надю он верил, в себя как-то не очень. Из глубины магазина раздался звук открывающейся двери, и уже через несколько секунд на пороге показалась чья-то фигура. Моника растерянно шагнула назад, понимая, что перед ней стоит совсем не дядя Омар, но потом смело улыбнулась, узнав в девушке Надю, с которой они познакомились на похоронах дяди Андера. Надя с удивлением взглянула на свою юную покупательницу, но мгновение спустя заметила у кассы Гусмана, и все встало на свои места. — Привет, тетя Надя! — звонкий голос Моники не дал ей погрузиться в свои мысли. — Мы пришли к дяде Омару и купить клубнику, — сообщила она беспечно. Надя едва заметно улыбнулась, поправляя свои распущенные кудряшки и переводя вопросительный взгляд на Гусмана. Он смутился, явно не ожидая увидеть ее здесь. — А потом мы поедем за мамой и будем ужинать с тетей Карлой и дядей Саму. Может, ты пойдешь с нами? И дядя Омар? — выпалила она все ближайшие планы, и Гусман быстро перебил ее: — Моника, ты хотела выбрать клубнику. Надя тоже чувствовала себя неуютно, находясь с ними в одном помещении. Неловко обойдя Монику, она подошла к кассе и встала за прилавок, словно тот мог защитить ее от дурацкого прошлого. Гусман исподволь наблюдал за ней: она смотрелась так нелепо за кассой в своем безумно дорогом белом костюме, будто ненадолго поменялась жизнями с какой-то бедной девчонкой. — Омар уехал по делам, не знаю, когда он вернется, — сказала Надя, вроде как ни к кому не обращаясь. — Он собирается улететь со мной в Нью-Йорк, — добавила, поднимая взгляд на Гусмана, но он вновь отвел глаза. — Поэтому решает тут вопросы с работой. — В Нью-Йорк? — резво переспросила Моника, и ее личико разочарованно вытянулось. — Но это очень далеко! Далеко и бесконечно больно — Нью-Йорк для Гусмана был еще и таким. В те дни, когда отношения, на которые он возлагал столько надежд, рушились, и он знал, что виноваты были оба. Не помнил точно, в какой момент радость встречи и уютные вечера в их квартире-студии сменились скукой и одиночеством — не обоюдным, а таким, от которого хотелось поскорее сбежать. Надя сбегала в учебу и стажировки, Гусман — в бизнес и бесконечные любительские тренировки. «Вы немного не compatible, dear, — как-то выслушав его размышления, сказала Лу. К тому времени она уже не игнорила его и без зазрения совести отменяла встречи с Карлой, чтобы посидеть с ним в кофейне около издательства. Они привычно занимали столик у окна, она ругалась на смеси испанского и английского, каждый раз обжигаясь своим американо, и Гусману хотелось, чтобы время в эти вечера шло по-другому. — Я не знаю, как нормально перевести это слово, чтобы отражало суть… ну, в общем, слишком разные. Не в плане инь и ян, которые своими непохожестями идеально дополняют друг друга, а именно разные. Это не хорошо и не плохо, просто с этим нужно работать». Работать, верно. Может, если бы они поработали над отношениями тогда, все сложилось бы иначе; а может, просто была не судьба. — Где же дядя Омар будет жить? — расстроено поинтересовалась Моника и непонимающе сморщилась, вдруг вспомнив, как однажды он сказал ей: мой дом там, где дядя Андер. Но ты, наверное, пока не понимаешь. — Его дом там, где дядя Андер, — повторила она, поймав на себе сразу два удивленных взгляда. — Он сам так говорил. Гусман вздохнул, опускаясь перед дочерью на корточки. Она поднялась на цыпочки, опираясь на его руки, и требовательно добавила: — Как же он может улететь, если его дом здесь, папа? Он больше не любит дядю Андера? Разве можно разлюбиться? — Ох, малыш, это сложная тема, — пробормотал Гусман, понятия не имея, как объяснить ей все это. — Конечно, дядя Омар всегда будет любить дядю Андера, но ему нужно двигаться дальше. И иногда переезд — это хороший выход. Новые люди, новые дела… Возможно, так он быстрее придет в себя. — Как можно уехать, если любишь? — настаивала на своем Моника. Гусман вздохнул снова. — Детка, дяди Андера больше нет. Мы можем вспоминать о нем, но это максимум. Мы ведь говорили с тобой об этом, — мягко напомнил он. Моника ощутила, как щеки начинают гореть, и упрямо покачала головой. — Мне это не нравится, — призналась она. — Я не хочу, чтобы люди разлюблялись. Не хочу, чтобы уезжали. Не хочу, чтобы ты забирал меня только на выходные, как папа Агаты теперь. — Все так смешалось в ее маленькой голове. Смерть дяди Андера с разводом родителей лучшей подруги, переезды, Нью-Йорк и Мадрид. Она сердилась на папу за то, что он не мог пообещать ей, что люди в мире никогда больше не будут расставаться. Сердилась на дядю Омара и на родителей Агаты, которые просто пытались жить дальше. — Ну, этого никогда не случится, я тебе обещаю, кнопка, — Гусман улыбнулся и, пытаясь поднять ей настроение, легко щелкнул по носу, но Моника все еще хмурилась. — Будешь терпеть меня семь дней в неделю, пока не решишь уехать от нас в колледж. — А если ты разлюбишь маму? Или мама разлюбит тебя? Гусман ощущал на себе взгляд Нади — не пристальный, скорее какой-то задумчивый. По-хорошему нужно было свернуть этот разговор, но он не мог оставить Монику без ответа, она и так задавала им миллион тревожных вопросов последнее время, и они не всегда могли адекватно сформулировать свои мысли. Он крепко прижал дочку к себе и шепнул так, чтобы услышала только она: — Я люблю твою маму больше всего на свете, малыш. Ее, тебя и Адриана. Мы можем ссориться, иногда крупно, но даже если сердимся, мы не перестаем любить друг друга. Понимаешь меня? — Гусман отстранил Монику от себя и поймал ее наконец-то веселый взгляд: как и многие дети, она умела быстро переключаться. — Я понимаю, папочка, — сказала она, нетерпеливо высвобождаясь из его объятий. — Но я уже очень проголодалась, — призналась она наивно. Гусман улыбнулся: — Беги, посмотри, что тебе здесь нравится, и поедем за мамой. Только аккуратнее! — крикнул он ей вслед, поняв, что она восприняла его «беги» буквально и врубила сразу третью скорость. Он поднялся с корточек и встряхнул слегка затекшие ноги. Быстро проверил сына и обратил свой взгляд на Надю, которая все это время с любопытством наблюдала за ними. — Прости, ладно? — Гусман приблизился к стойке и неловко пожал плечами. — Не думал, что ты здесь, и не собирался устраивать воспитательные беседы, просто Моника в последнее время… — Он осекся, снова ясно вспоминая ее «мне не интересна ваша семейная жизнь», и махнул рукой. — В общем, она сейчас выберет, что ей нужно, и мы уйдем. Надя покачала головой: — Брось, не говори со мной так, как будто мы совсем чужие. Гусман снова взглянул на нее, на этот раз так несмело, словно они опять были в школе, и он успел где-то накосячить. — Лу, наверное, рассказала тебе о нашей неловкой встрече здесь, — продолжала Надя удивительно спокойно, и Гусман пожал плечами в ответ: — Ну… в общих чертах. — Я, правда, не имела в виду ничего плохого, просто немного злилась, — призналась Надя, и Гусман вдруг нехотя впустил одну простую мысль: он был рад видеть ее. У Нади была такая непохожая ни на кого вокруг энергия — спокойно-выдержанная, почти как у Карлы, только совсем не холодная. И перед глазами невольно пробежали их последние месяцы, уже в разлуке, и ему снова захотелось раствориться в пространстве от стыда за все, что сделал. Он не помнил, в какой момент вдруг перестал отрицать, что пятнадцатиминутные кофе-брейки с Лу, их вдруг ставшие традиционными походы в Мет, ее бурные возмущения новинками от Netflix, общие воспоминания из детства и все-все-все, что только было связано с ней, делали его счастливее обычного. Нет, черт, не так — это было единственным, что делало его счастливым тогда. Он сначала думал, может, с ним что-то не так. Но потом принял — как факт, без аналитики, — и, честно говоря, стало еще тяжелее, потому что он знал, что без драмы из этой истории не выпутаться. Хотел сделать все правильно, взял перерыв с Надей, чтобы немного подумать — она легко согласилась, понимая, что их отношения начали заходить в тупик, и, возможно, немного одиночества пойдет обоим на пользу. И черт же дернул его поехать в тот вечер к Лу. Осознание того, что он вроде как свободен, ударило в голову, и крышу тогда сорвало обоим — Гусман больше не помнил в своей жизни такой зацикленности ни на одном человеке; он приехал к ней в пятницу, и только к вечеру воскресенья они вспомнили о существовании других людей и о своих обязательствах на учебе и работе. — Jesus, меня выгонят со стажировки, — они валялись в кровати, и Лу в ужасе листала сообщения с правками от шеф-редактора, которые нужно было внести в статью еще в субботу. Гусман усмехнулся, зарываясь лицом в ее растрепанных локонах и крепче прижимая ее к себе. — That’s not funny, Гусман! — она как всегда переходила на английский, когда злилась. — Я планировала поработать с ними хотя бы год. — Сколько ты планируешь поработать со мной? — шепнул он ей, и Лу стало щекотно от его горячего дыхания. Она засмеялась и отпихнула его от себя: — Ай, Гусман, ты что, копил энергию год? Я уже не могу пошевелиться. И у меня сорок два сообщения от Карлы, надо ответить ей, иначе… — что произойдет в этом случае, Гусману так и не довелось узнать: Лу вдруг поцеловала его сама, словно желая убедиться в том, что он рядом, и все это происходит на самом деле, и он с готовностью ответил. — Что мы делаем? — шепнула она, отрываясь от поцелуя, и Гусман вдруг ощутил, как она мелко-мелко дрожит. — Не знаю, но я бы провел так остаток жизни, — он сжал ее ладони и поднес их к губам. Лу знала его разным, но впервые видела таким нежным, и у нее внутри все переворачивалось от любви, которая никуда не исчезла. — Я серьезно, Гусман. — Я серьезнее, — Он подмигнул, перехватывая ее, прижимая к себе и кутая в белоснежное одеяло до самых плеч, каких-то резко похолодевших. — Это что, снова твоя легкая аритмия? — Это ты, идиот. Гусман засмеялся, и Лу засмеялась тоже. Они еще долго валялись в объятиях друг друга, не в силах поверить, что счастье было так близко, и им удалось ухватить его — может, не в самый подходящий момент, но какая уже разница. А потом была не самая гениальная идея Лу с отношениями втайне, которые, конечно, добавляли огонька и адреналина, но вылились в тот ужасный день, когда они поняли, что скрываться им уже надоело, и Гусману пришлось поговорить с Надей. Ему не хотелось врать, но и правда, когда он прокручивал ее в голове по пути в их старую квартиру-студию, выглядела так глупо и по-детски. Он решил, что не будет рассказывать ей — просто сообщит, что не готов продолжать отношения, они спокойно все обсудят, и она поймет, ведь она всегда понимает. Но как же его выбила из колеи эта встреча. Гусман не ожидал, что Надя приготовит ужин — обычно она не готовила, все время занимала учеба и стажировки — что скажет ему при встрече «я скучала», что ему придется осторожно отстранить ее от себя, когда она потянется за поцелуем. Гусману потребовалось не больше пяти секунд, чтобы понять: они пришли на эту встречу с разными намерениями. Он — расстаться, она — попробовать снова. И как же странно было смотреть ей в глаза, слышать «это были худшие четыре месяца в моей жизни» и с ужасом думать «а в моей — лучшие». Нет, конечно, он не сказал ей такого — у кого бы повернулся язык. Но понял, что правды в этот день не избежать. — Но почему? — Надя не кричала, услышав его «я хочу расстаться», но Гусману, наверное, было бы легче, если бы она влепила ему пару пощечин, воскликнула что-нибудь вроде «ах ты сукин сын!» и ушла, хлопнув дверью. Но это было не в ее стиле: она лишь искренне пыталась понять, что случилось; в какой момент их отношения вдруг надломились так, что он не видел смысла их продолжать. Гусман вздохнул, собираясь с мыслями. — Я… я был с другой все это время. Было бы не так больно, если бы он сказал «с другими». Ничего не значащими девушками на пару ночей, наличие которых она, возможно, смогла бы пережить. Надя закусила губу. Они не обговаривали детали перерыва, и на подсознательном уровне она думала, что Гусман мог встречаться с кем-то, но старалась не пропускать эту мысль внутрь. — Вы все еще… — Мы все еще вместе, — закончил за нее Гусман. Прочитал немой вопрос в ее глазах и добавил: — Это Лу. Надя подумала, он шутит. На лице даже появилась слабая улыбка, но она в то же мгновение подавила ее. — Это что… какой-то долгоиграющий план еще со времен старшей школы? — ей не верилось, что она всерьез спрашивает его об этом. Гусман нахмурился. — Что? Нет, конечно, нет! — Он замялся, думая, как бы обрисовать ситуацию помягче. — Просто мы сблизились в последнее время. Знаешь, стали больше общаться и поддерживали друг друга. Она — когда меня накрывало по поводу Марины, я ее — когда она вспоминала про Поло… Ну и… в общем, так вышло. Мне очень жаль, — добавил Гусман, и Надя грустно усмехнулась, зная, что эти слова ничего не меняют. — Нужно было прийти к тебе раньше, но мы… я… — Оставь это, Гусман, — Надя жестом остановила его несвязные объяснения. Задула пару свечей, стоящих на столе — они еще долго распространяли лавандовый аромат, и с тех пор она терпеть не могла этот запах. Он казался таким тяжелым и чужим. — Можешь ответить на один вопрос? — добавила она, поднимая на него взгляд. Гусман опустил глаза и пробормотал: — Конечно, на любой. — Почему Лу? Ответ был на кончике языка — он произнес эту фразу тысячи раз за последние четыре месяца. Вспомнил изумленный взгляд Лу, когда сказал ей это впервые. Ведь в их прошлую попытку в отношения она так и не дождалась от него этих слов и потом, мысленно прокручивая свои признания, умирала от разъедающей изнутри горечи. Жаль, не знала тогда, что услышит его простое, но важное «я люблю тебя» уже через пару лет, когда они будут гулять по центру Нью-Йорка в поисках ее любимой мексиканской стрит-фуд, и он, аккуратно стирая острый соус с ее носа, улыбнется и не сможет больше держать это в себе. — Слушай, я просто хочу, чтобы ты знала: вина полностью на мне. — И что с этого, Гусман? Надя отказывалась понимать. Заблокировала обоих в Инстаграме, потому что их счастливые фото в ленте делали слишком больно. Как назло, лето они проводили с ее братом, Андером и Самуэлем, поэтому приходилось игнорировать и их социальные сети. Омар ворчал, постоянно скидывал ей свои посты и напоминал о лайках, и Наде хотелось ударить его на расстоянии. Но когда она увидела Лу в университете в сентябре, все вдруг встало на свои места. Она сидела в компании своих американских подружек, которые как обычно щебетали обо всем и ни о чем. Надя старалась не прислушиваться, но мелькавшее в каждом предложении слово baby насторожило ее. «We’re having a girl, can you imagine? — донесся до нее отчетливый голос Лу. — Guzmán is so excited, he’s gonna be an amazing dad!». Надя не поверила своим ушам и, окинув Лу внимательным взглядом, едва сдержала удивленный вздох: даже стильный оверсайз-пиджак не мог скрыть ее округлившийся живот. Надя долго боролась с собой, прежде чем написать Гусману, но в итоге решила, что эта информация поможет ей спать спокойнее и перестать уже анализировать их неудавшиеся отношения. Зашла в переписку, которая не обновлялась слишком давно, и на выдохе отправила одно-единственное «ты ведь остался с ней из-за ребенка, да?». Гусман увидел это уведомление, когда они с Лу валялись в кровати и смотрели очередную новинку от Netflix — он чувствовал себя каким-то особенно счастливым, слушая ее критические замечания, вбрасываемые вперемешку с жалобами на малышку, которая в тот вечер была слишком активна и отбивала ей все ребра. «Ну хватит тебе мучить маму, кнопка», — усмехнулся Гусман, кладя руки на талию Лу и чувствуя, как дочка пинает его прямо в правую ладонь. Лу умиленно улыбнулась: ей так нравилось наблюдать за ним в эти минуты, и она уже невольно представляла, каким заботливым папой он станет для их малышки. Сообщение, пришедшее в ту секунду, показалось ему таким нелепым, что он мгновенно удалил его. Ему не хотелось ничего доказывать и оправдываться; хотелось только подольше не выбираться из этого маленького уютного мира, который они постепенно выстраивали с Лу. Из задумчивости Гусмана вывел странный треск, раздавшийся из противоположного угла магазина. Следом послышался знакомый рев, и он вздрогнул всем телом. Моника попадала в переделки примерно всегда, но он все равно переживал каждый раз как в первый. Они с Надей вдвоем бросились на крик, и Гусман успел оценить ситуацию на ходу: Моника, видимо, на скорости врезалась в один из ящиков, не удержала равновесия, и через пару секунд тот приземлился на ее вытянутые ноги. Гусман резко поднял ящик и тут же заметил, как далеко не через дизайнерские дырки на джинсах в районе ее коленок проступает кровь. — Я хочу к маме!! — рев Моники перешел в недовольное всхлипывание, пока он поднимал ее на руки. — Больно, папочка. — Я знаю, малышка, потерпи минутку, — Гусман поцеловал ее в висок и свободно выдохнул: раны оказались совсем не серьезными, можно было обойтись одним антисептиком и парой пластырей. — У тебя есть аптечка? — Он обернулся к Наде, и та кивнула. — Сейчас принесу. Гусман усадил Монику на прилавок и осторожно закатал ее джинсы. Она тихо вздыхала, но уже не плакала: так часто падала, что уже немного привыкла к этому состоянию и заревела изначально скорее от испуга. — Как ты умудряешься, кнопка? — Гусман благодарно кивнул Наде, которая уже протягивала ему смоченный в антисептике ватный диск. Невольно вспомнил, как мама задавала ему тот же вопрос в детстве, когда он из раза в раз приходил с прогулок с новыми синяками, ссадинами и вывихами. — Приготовься, сейчас будет щипать, — привычно предупредил он, и Моника заранее сморщилась. — Только подуй, папочка, — выставляя ладошки вперед, напомнила она. Гусман набрал побольше воздуха в легкие и, обеззараживая раны дочери, принялся активно дуть на них, чтобы антисептик щипал не так сильно. — Ай, ай, ай!! — Ну все, все, — Гусман быстро залепил ее боевые ранения парой пластырей и мысленно похвалил себя за скорость. Он и так раньше отлично управлялся в подобных ситуациях, потому что с Андером и Поло в детстве не приходилось скучать, а с появлением такого траблмейкера, как Моника, и вовсе превратился в профессионала. — Я хочу пластырь с Паскалем, — пробормотала Моника, рассматривая скучные оранжевые полоски у себя на коленке. Гусман поцеловал ее в заплаканные глаза и ответил: — Мама наклеит тебе его вечером, хорошо? — Пластырь с Блезом Паскалем? — искренне удивилась Надя. — Такие делают? Гусман усмехнулся: — Нет, с Паскалем из «Рапунцель». Ну знаешь, этот зеленый ящер с огромными глазами… — Он осекся, заметив, как Надя улыбается. — Что? — Ничего, просто никогда не представляла тебя человеком, который разбирается в диснеевских принцессах. — Папина любимая принцесса — Жасмин. Он говорит, что она напоминает ему маму, — мгновенно сдала его Моника и с любопытством посмотрела на Надю. — А твоя какая? Надя не успела ответить: рядом вновь раздался плач, только теперь это был проснувшийся Адриан. Пока Гусман разбирался с капризами сына, Надя помогла Монике спуститься, и они вместе собрали нужные ягоды и фрукты в большой бумажный пакет. Моника болтала без умолку, и Надя едва успевала вставлять стандартные «да что ты!» и «как здорово», исподволь наблюдая за Гусманом, который казался ей непростительно повзрослевшим и — одновременно — все тем же старшеклассником, благодаря которому она влюбилась впервые в жизни. Ее взгляд невольно упал на полку с консервами, где в ряд стояли такие знакомые банки со спаржей. Она поколебалась, прежде чем потянуться к ним, но затем, подгоняемая каким-то неясным чувством, опустила в бумажный пакет одну банку. — Приходи к нам на ужин! И ты, и дядя Омар! — светски сказала ей Моника, вспомнив, что мама всегда говорит так друзьям на прощание. — Ты придешь? Гусман, одной рукой крепко прижимая к себе капризничающего малыша, а другой — держа пакет с покупками, ногой подтолкнул коляску к выходу и поторопил дочку: — Моника, пойдем, мама уже ждет нас, — обернулся к Наде и кивнул: — Спасибо. За ягоды и первую помощь, — усмехнувшись, пояснил он, и Надя едва заметно улыбнулась: — Не за что, заходите еще. Гусман невольно отметил ее доброжелательность и подумал, что Лу, наверное, преувеличила их встречу во фрутерии. Может, вспомнила старые обиды — он понимал и просто надеялся, что они больше никогда не вернутся к этой теме. Когда они подъехали к ресторану, в котором Лу планировала юбилей отца, Гусман совсем расслабился. Моника тут же подлетела к Лу, и та, подхватив дочку на руки, закружила ее в объятиях и крепко поцеловала в обе щеки. — Мамочка!! — Привет, любовь моя, — Лу улыбнулась, заметив, что Моника была в отличном настроении. — Как вы провели день с папой? — Он меня слушался, — радостно доложила Моника, и Лу засмеялась, переводя взгляд на Гусмана, который как раз успел подхватить сына из детского кресла и подойти к ним. Она поиграла пальцами на животике Адриана, и он впервые за этот вечер заулыбался, увидев рядом маму. — Капризничал? — полюбопытствовала Лу. — Немного, но мы справились, — Гусман легко ущипнул малыша за щечку, и тот недовольно запыхтел. — Как с организацией дня рождения? — Никто ничего не понимает! — Лу закатила глаза. — Все приходится делать самой. Гусман усмехнулся: сколько бы праздников не организовывала Лу, заканчивалось это одинаково. Она брала бразды правления в свои руки, и все оставались довольны. Работники агентства чиллили, она наслаждалась своей властью, и мир постепенно восстанавливался. — Это еще что такое? — Она вдруг заметила свежие дырки на джинсах Моники и нахмурилась. — Я упала, но у тети Нади была аптечка, мамочка, — сообщила Моника беспечно. — Только у нее не было пластырей для детей, но ты же наклеишь мне их вечером, да? Лу на автомате кивнула и, покрепче перехватив дочь, вкрадчиво переспросила: — У тети Нади? Гусман поморщился, услышав раздраженные нотки в ее голосе. — Лу, мы зашли во фрутерию, чтобы проведать Омара, но его там не оказалось. — М-м-м… — протянула она. — Ну, хорошо. Он знал по ее интонации, что все на самом деле совсем не хорошо, но обсуждать этот вопрос при детях ему не хотелось, поэтому он только кивнул: — Ну что, мы поедем уже? Карла и Саму наверняка нас заждались. — Думаю, они найдут, чем заняться вдвоем, — хмыкнула Лу, спуская Монику на землю. — Чем? — немедленно переспросила она, переводя взгляд с мамы на папу. — Будут накрывать на стол, — Гусман потрепал ее по волосам. — Давай, запрыгивай в машину, кнопка. — Но я хочу клубники! — Моника помотала головой. — Я ничего не запачкаю, папочка! — Нет, Моника, сначала ужин, потом клубника, — Гусман открыл перед ней дверцу. — Вперед. — Вообще-то я бы тоже перекусила чем-нибудь, умираю от голода, — призналась Лу и добавила: — Посмотри на часы, мы все равно попадем в пробку. — Да! — мгновенно встала на ее сторону Моника. — Ладно, вас обеих я все равно никогда не переспорю, — хмыкнул Гусман. — Возьми, она там, в багажнике, — добавил он, оборачиваясь к Лу. — Я пока пристегну мелкого. Лу послушно открыла багажник и, заметив высокий бумажный пакет, выделяющийся на фоне игрушек и бесконечного количества детских вещей, потянулась к нему. Подхватила пластиковую коробку с клубникой, на крышке которой значилось «готово к употреблению», и вдруг застыла на месте, увидев под ней банку со спаржей. Не то что бы это был какой-то из ряда вон выходящий продукт, но они редко покупали его — дети терпеть не могли спаржу, а сами они редко могли придумать с ней что-нибудь интересное. К тому же, иногда видя эти банки, Лу невольно вспоминала, как на первом курсе Надя рассказывала ей о заходах Гусмана в ее магазинчик. «Он приходил за спаржей, каждый раз, — смеясь, говорила она, и Лу тоже смеялась, из вежливости, а внутри все сжималось от боли, когда она думала, что он выбирался из ее объятий, только чтобы зайти в эту чертову фрутерию и перекинуться с Надей парой слов. — И мы до сих пор вспоминаем это, и иногда я даже покупаю здесь спаржу, чтобы не скучать по нему так сильно». Лу сжала в руках злосчастную банку и растерянно выдохнула. Скосила взгляд на Гусмана, который отвлекал малыша попавшимися под руку погремушками, и тот, наконец, довольно смеялся, с восторгом наблюдая за папиными простыми действиями. «Да ну нет, просто идиотское совпадение», — подумала Лу, возвращая банку на место, и они, наконец, отправились к особняку Карлы.