***
Выйдя во двор приюта, я мгновенно поёжилась от прохладного влажного ветра. Зима в этом году началась с холодного противного дождя, который только пару дней назад прекратился. Грязь вокруг успела немного высохнуть и даже кое-где подмёрзнуть. Почесав пластырь на скуле, я глазами нашла пустую лавочку у стены и прихрамывая направилась туда. Рей сказал, что мне лучше пока не бегать и желательно вообще ходить как можно меньше. Ох и досталось мне от него за то, что «перенапряглась в глупой игре». Конечно же, я понимала, что вредный друг был прав. Что вообще на меня нашло тогда в лесу? На миг показалось, что если не оторвусь от преследования, то погибну… Мимо меня с хохотом промчалась группка малышей. Среди них я заметила широко улыбающегося Джона, который что-то яро то ли доказывал, то ли объяснял остальным. Сердце пропустило удар, и я, скривившись, вцепилась в верхние пуговицы белой вязаной кофты. Почему-то стало трудно дышать, даже несмотря на свежий декабрьский воздух. Рядом кто-то сел, но я едва ли обратила на это внимание, прожигая взглядом фигурку маленького шестилетнего мальчика. Я старалась выжечь в памяти его образ, его улыбку и смех. Меня взяли за руку и сжали ладонь в утешающем жесте. И даже тогда я не отвернулась от почему-то расплывающейся компании детей вдали. — Эмма, посмотри на меня, — попросил голос почти умоляюще, и я, наконец, подчинилась. Украдкой вытерев непрошеные слёзы, повернула голову влево: — Прости, я немного задумалась. — Тебе всегда было нелегко провожать их, — понимающе улыбнулась мне Гильда. — Когда ушли Сэм, Мэл и Грег ты тоже плакала. При упоминании последнего имени я вздрогнула и спрятала лицо за волосами, чтобы скрыть резкую реакцию. Гильда, тем временем, продолжила, явно углубившись в воспоминания: — Мэл просто потрясающе шила, помнишь те милые костюмы, которые она подарила нам на шестилетие? Когда ты получила свой на полгода раньше меня, я очень завидовала. Правда, так и не поняла, почему она нарядила тебя в хомячка. Я слегка улыбнулась, вспоминая ту историю. Наверняка выбор этого костюма был напрямую связан с моей легендарной любовью к апельсинам, которые я когда-то имела привычку прятать по всем тайникам дома. Люси вечно удивлялась, откуда я всё время их брала, если уже получила и съела весь разрешённый объём за день. Правда, потом на мой неприкосновенный секретный запас случайно наткнулся Люк и так объелся, что заработал аллергию и провалялся в больничном крыле целую неделю. Вот так меня и прозвали хомячком. — А Сэм сейчас должна быть нашей ровесницей, кажется, она чуть младше тебя и немного старше меня. Вы с ней когда-то столько проказ проворачивали. Если бы её не усыновили четыре года назад, сейчас наш дом, скорее всего, стоял бы в руинах. Гильда тихонько рассмеялась, а я грустно улыбнулась, с силой сцепляя руки в замок. Перед глазами проносились знакомые с детства лица отправленных детей. Отправленных прямо в пасть ужасным чудовищам. — Только вот не понимаю, почему ты плакала по Грегори, — сказала вдруг Гильда, вырывая меня из воспоминаний. Нет, только не это… — Он всё время дразнил тебя и вообще вёл себя довольно высокомерно. А та безобразная сцена перед тем как его усыновили? Он посмел ударить тебя! Тебе же тогда только семь было! Вообще не представляю, кому из взрослых он мог настолько понравиться, что его так внезапно забрали? Хотя, может, это и к лучшему, с его уходом стало спокойней. — Гильда! — резко прервала я её, тут же смягчая голос: — Можешь, пожалуйста, принести мне воды? Мне сейчас нельзя много ходить… — Конечно, — подскочила она, заботливо погладив меня по плечу. — Я ведь так и не спросила тебя о самочувствии, не очень хорошая из меня подруга… — Самая лучшая, — искренне уверила я Гильду, улыбнувшись. Мы с ней довольно сильно сблизились за эти два непростых месяца и теперь проводили вместе довольно много времени. Но некоторыми вещами я не могла поделиться даже с лучшими друзьями. Что уж там, даже Люси не знала обо мне всего. — И со мной всё более-менее в порядке, скоро уже бегать буду. Гильда кивнула и быстрым шагом направилась к входу в приют. Проводив взглядом скрывшуюся в дверном проёме зелёную макушку, я облегчённо выдохнула и обвела взглядом пустынный двор. Группа малышей давно успела куда-то исчезнуть.***
Вернувшаяся через пять минут со стаканом воды Гильда лишь досадливо вздохнула. Сев на опустевшее ещё тёплое сидение скамейки, она задумчиво уставилась на верхушку жёлтых, уже практически голых деревьев вдали. Где-то там начинался лес. И скорей всего где-то там сейчас грустно бродила её непоседливая подруга. Гильда не была дурой и понимала, что Эмму что-то тревожило. Она замечала и часто кидаемые на небо взгляды зелёных глаз, и беспокойный сон с нередкими кошмарами, и нетипичную рассеянность. На все вопросы подруга лишь отшучивалась с натянутой улыбкой. Но увиденный сегодня замученный и больной вид стал последней каплей: Гильда твёрдо решила узнать, что происходит с Эммой, чтобы поддержать её.***
Под сапогами громко шелестела яркая листва. Шумным призраком продвигаясь между деревьев, я ощущала давящий груз вины на плечах. Гильда наверняка сильно расстроилась, осознав, что её так некрасиво обманули. Я пойму, если она не захочет больше мне помогать и вообще разговаривать. Когда-то я, безусловно, извинюсь перед ней за этот подлый поступок, когда объясню всю правду. Сейчас просто хотелось насладиться тишиной. С удовольствием вдыхая слишком тёплый для зимы воздух, перемешанный с ароматом опавших листьев, коры и влажной земли, я неспешно двигалась вперёд. Всё вокруг навевало воспоминания о весёлом активном детстве. Вот дерево, с которого я когда-то не слишком удачно упала, стараясь научиться передвигаться по веткам. А вот корень, о который я частенько спотыкалась и сейчас. Ещё пару лет назад я свято верила, что он проклятый и даже составила в доказательства этого список аргументов, которые разбил Рей всего одной колкой фразой: «Ну да, весь мир против тебя, даже твой мозг, что так и не научился полезной привычке смотреть под ноги». Свой список я потом вбивала ему в голову, причём буквально. Оттаскивали меня от этого нехорошего человека всем приютом. Добравшись до старого высокого клёна, я несмело подняла взгляд. Последние три года я избегала этого места, боясь собственного прошлого. Перед глазами вновь пронеслась череда воспоминаний, которые я старалась забыть изо всех сил.Три года назад
— Ух ты, Эмма, ты победила! — с восторгом бросилась ко мне маленькая Анна, робко, но радостно улыбаясь. — Как ты смогла? Оказавшись в кольце взбудораженных детей, требующих подробности, я гордо вздёрнула подбородок: — Это всё мои тренировки, а ещё я владею одним секретом… — Каким?! — жадно подался вперёд любопытный Дон. Обведя толпу лукавым взглядом, я шмыгнула носом и широко улыбнулась: — Когда вы играете в догонялки, вам должно быть весело! Только тогда вы начнёте побеждать. Я искренне верила в своё собственное «таинство», а потому, когда окружающие разочарованно загалдели, нахмурилась: — Я говорю правду! — и ногой притопнула для подтверждения. Остальные уважительно замолчали: топнуть ногой — это было сильным аргументом. — Тогда почему у нас ничего не получается? — расстроенно спросил Джеймс. Он был на год младше меня, но уже на полголовы выше и заметно крепче. Несмотря на это, в спорте ему не слишком везло. С сочувствием похлопав мальчика по спине, я обратилась ко всем: — А вы ощущаете крылья за спиной? — Крылья? — заинтересовались ребята, недоумённо переглянувшись. — Ну да, — закивала я, вновь вернув всеобщее внимание. — Когда я бегу, то чувствую, что лечу. Вот так. Я активно замахала руками, имитируя взмахи крыльев. Другие, захихикав, повторили за мной, пихаясь и задевая соседей. Один лишь Рей закатил глаза, не участвуя в этом бедламе. Даже Норман пару раз взмахнул руками, пока не наткнулся на красноречивый взгляд лучшего друга. Неловко улыбнувшись, он сложил руки за спину, притворившись неспособным на полёты пингвином. — Эй, а давайте учиться летать! — с жаром предложил Люк, главный зачинщик всех странных и нестандартных идей. — Птенцы учатся летать, выбрасываясь из гнезда, — невзначай бросил Рей с усмешкой. — Точно! — загорелись яркие карие глаза. — Давайте взберёмся повыше и… — Только после тебя, — перебив мальчишку, любезно предложил Рей. Природа их давней неприязни была никому неизвестна. Сколько я себя помнила, они всегда враждовали. Может, погремушку в младенчестве не поделили? — Никто никуда не пойдёт! — строго предупредила Люси, кинув на остряка укоризненный взгляд. — Люди не умеют летать, Люк, и если прыгнешь с высоты, то просто упадёшь. Сестрёнка была здесь за старшую. Исполняя свои обязанности по присмотру, она на корню задавила опасную инициативу. — Давайте побегаем по двору и попробуем почувствовать крылья так, — мирно предложила я, в воздухе ощутив напряжение между Люком и Реем. Первый тут же отвлёкся от вражды и, откинув со лба золотистые вьющиеся волосы, с энтузиазмом ухватился за эту идею. Он и стал ведущим в салках. Убегая и прячась от вездесущего товарища, я внезапно в кого-то со всей силы врезалась, сбив с ног. — Прости! — повинилась я, поднимая глаза и замирая. На траве, с шипением потирая живот, куда и пришёлся удар моей крепкой головой, сидел Грегори. — Смотри куда прёшь, малявка, — процедил он, со злостью смотря на меня. — Мы просто играли, — кинулась на мою защиту Гильда, подойдя с остальными. Спиной почувствовав защиту от ребят, я смогла набраться смелости и выпрямилась: — А ты почему шёл не глядя, Грег? Неужели о чём-то задумался? Наконец-то появилось чем? Мальчик стиснул зубы, пронзая меня озлобленным взглядом. Возможно, я перегнула палку, наступая на больную мозоль, но очень уж трудно было сдержаться при воспоминании о пренебрежении с его стороны. Наверняка ему было непросто жить с тем фактом, что ребёнок на три года младше, да ещё и девчонка, уверенно набирала на тестах триста баллов, тогда как он сам еле вытягивал двести. Что тоже было отличным результатом, но не в сравнении с нашей тройкой… И если с вечно что-то читающим Реем и гением-Норманом можно было смириться, то меня, редко сидящую в библиотеке, он принять не смог. Сам-то Грегори из храма знаний почти не вылезал, частенько ходя с тёмными кругами под глазами и огрызаясь на всех подряд. Родившемуся со средними способностями, но высокими амбициями, мальчику, наверное, было горько и больно осознавать, что кто-то идёт впереди него только за счёт прирождённого таланта. Причём особо не прилагая усилий. Спустя несколько лет, став его ровесником, я начала понимать этого несчастного и одинокого паренька намного лучше. Но тогда я была просто маленькой глупой девочкой, утопающей в собственной гордыне. — Или ты искал друзей и задумался именно о них? — продолжила я, неприятно ухмыльнувшись. — Ах да, у тебя же нет друзей, как я могла забыть? Мы слишком низкого статуса для Вашего Величества? Несколько ребят за моей спиной рассмеялись, остальные просто улыбнулись. Грег действительно не имел здесь друзей. Единственного его друга, одиннадцатилетнего Томаса, усыновили полгода назад, и с тех пор мальчик остался совсем один. Ни одного его ровесника, а также кого-то старше, больше не было. С «малявками» же он водиться отказывался, до отбоя сидя за учебниками или же тренируясь, наматывая круги вокруг дома. Остальными это воспринималось как высокомерие. — Заткнись, — прошипел Грегори, поднимаясь с травы. Ребята вышли из-за моей спины и окружили его, не давая уйти. Никто не любил острого на язык вспыльчивого мальчика. Тот обвёл презрительным взглядом толпу, останавливаясь на мне. — Думаешь, если победила меня в догонялках, ты вдруг стала лучше? — Ну-у, — протянула я, раскачиваясь с носка на пятку. — Но я же правда пишу тесты на более высокий балл, а теперь и бегаю быстрее тебя. Я искренне верила в то, что говорила. Конечно, парень передо мной был взрослее, но разве не тесты выявляли показатель интеллекта? Вдруг мои глаза удивлённо расширились: — Так ты что, из-за проигрыша переживаешь? — губы разъехались в лукавой улыбке. — Теперь у тебя больше нет права гордиться чередой побед в догонялках. Грегори сжал кулаки, спрятав взгляд за тёмно-синей чёлкой. Я знала, что он тренировался, как сумасшедший, чтобы хоть в чём-то быть лучшим. Знала и о его тайной мечте поступить в Итон. Догадывалась, как ему было больно слышать от Мамы частые сравнения со мной. Как горько он сносил её снисходительное поглаживание по голове, до хруста сжимая в руках результат кропотливого труда, лист с оценкой, где большими цифрами значилось «224». Тогда как нежный материнский взгляд провожал лишь гениальную троицу, небрежно размахивающую тестами с 300-бальными, ничего не стоящими для них, оценками. Зная всё это, я всё равно старалась задеть побольнее, мстя за прежние насмешки: — Может быть, потренировавшись лучше и приложив больше усилий, ты сможешь догнать семилетку? Я намеренно выделила интонацией эти слова, прекрасно зная, что он и так старался больше всех в этом приюте. Меня почему-то злили его попытки стать лучше нас, будто мы все были мусором, а наш дом — помойкой, с которой поскорее хотелось сбежать. Почему нельзя просто быть нормальным ребёнком и веселиться со всеми? — Или ты, наконец, перестанешь задирать нос и спустишься к нам, простым смертным? — съязвила я, протягивая руку в сторону застывшего, будто изваяние, Грега. Хотелось встряхнуть его, заставить раскрыть глаза на уют нашего общего дома, остановить его сумасшедшую гонку непонятно за чем и даже предложить дружбу. Мою руку грубо оттолкнули. Янтарные глаза светились злостью и каким-то безумием. — Я не такое ничтожество, как ты, Эмма, — выдохнул он, сделав шаг вперёд. — Такая добренькая и всепрощающая снаружи, и такая лживая внутри! Весь твой образ, вся ты целиком состоишь изо лжи. Тебе никогда не понять меня, моих чувств и моей жизни! Ты можешь сколько угодно набирать высшие баллы по тестам, это не изменит твоей гнилой сущности. Ты живёшь, как стрекоза-однодневка, и никогда не проникнешься страданиями трудяги-муравья. Привыкнув получать всё с лёгкостью, ты когда-нибудь столкнёшься с ситуацией, когда, несмотря на все приложенные усилия, ты не сможешь изменить реальность. И уж тогда посмотрим, кто будет смеяться последним. Грегори развернулся, чтобы уйти, благо растерянные дети испуганно расступились в стороны, но его догнал мой дрожащий от злости и обиды голос: — Я веселюсь вместе со своими друзьями и наслаждаюсь каждой минутой детства. Для меня каждый день наполнен смыслом, радостью и надеждой. А чем живёшь ты, Грег? Чем наполнено твоё существование? А я скажу, чем: пустотой. Ты живёшь бессмысленной и серой жизнью. Если я ничтожество, то ты просто пустышка. Щёку внезапно обожгло болью и я, как пушинка, отлетела в сторону от сильного удара. Не слишком удачно приземлившись, с шоком посмотрела на тяжело дышащего Грегори, с удивлением взирающего на свою ладонь. Машинально облизав губы, я почувствовала металлический привкус: из носа тонкой струйкой потекла кровь. — Что здесь происходит?! — прогремел на весь двор громкий голос Люси. Она, издали заметив неладное, примчалась сюда со скоростью ветра. За ней паровозиком спешили Норман и Рей, не принимавшие участия в игре, а потому не наблюдавшие всю сцену изначально. Так как мы, как главные действовавшие лица, промолчали, свидетели поспешили просветить сестру: — Грегори ударил Эмму! — Это из-за сегодняшнего проигрыша в догонялках. — Он та-а-ак разозлился! А ещё он назвал её ничтожеством! — Да-да, обозвал и ударил. Зелёные глаза Люси гневно вспыхнули, когда она злобной фурией повернулась к Грегу: — Ты что, с ума сошёл?! Она же ещё маленькая! Как ты вообще мог ударить её, идиот?! Мальчик проигнорировал тираду и, молча развернувшись, направился прочь, кинув напоследок какой-то сожалеющий взгляд. — Эмма, ты в порядке? — обеспокоенно спросил Рей, садясь передо мной на корточки. Он сжимал кулаки от ярости, но поворачиваться в сторону моего обидчика не стал, явно расставив приоритеты. Было видно, что сейчас его больше волновало моё здоровье, чем месть. Неуверенно кивнув, попыталась подняться с земли, но тут же покачнулась. Сильно кружилась голова, а трава под ногами как-то странно колыхалась и расплывалась. Рей придерживал меня за плечи, пока я немного расфокусированным взглядом провожала спину синеволосого мальчика. Собираясь отвернуться к сестре, я случайно наткнулась на неподвижно стоящего Нормана, тоже смотревшего в сторону Грегори. Что-то мне тогда в друге показалось странным. Может, застывшая поза, может, потемневшие голубые глаза или поджатые губы. Но я сразу же выбросила это из головы, стоило Люси кинуться ко мне: — Как ты, солнышко моё? Я улыбнулась. Так меня называла только сестра, но довольно редко и только в моменты, когда ей казалось, что я обделена нежностями. Не дождавшись ответа, они с Реем переглянулись. Или это был Дон? В общем, кто-то с кем-то переглянулся, и чёрное пятно осторожно подняло меня на руки. Не знала, что Дон такой сильный. Или это Рей? Голова закружилась ещё сильнее, и отдельные пятна превратились в непонятную размытую мешанину цветов. Сначала, мигнув, пропала картинка, потом и окружающие звуки, превратившись в непонятный гул, сменились тишиной. Резко проснувшись от непонятного беспокойного чувства, я обвела мутным взглядом едва освещённую звёздным светом палату в больничном крыле. Голова всё ещё кружилась, но зрение уже практически пришло в норму. Когда привыкшие к темноте глаза выцепили высокую фигурку мальчика, задумчиво стоящего перед окном, я почувствовала, как сердце забилось чаще. — Ты никогда меня не понимала, — внезапно заговорил гость, и его тихий голос шелестом прошёлся в тишине комнаты. — Мы оба родились здесь*, но будто живём в разных вселенных. Он немного помолчал, пока я завороженно следила за тем, как путались лунные лучики в густых синих волосах. — Понимаешь ли ты, что такое неравенство? — снова продолжил он, и я вздрогнула от той недетской горечи, которая прозвучала в юном звонком голосе. — Понимаешь ли ты, что даже при рождении в, казалось бы, равных условиях, одному даётся больше, чем другому? Разве это справедливо? У тебя всё получается с такой лёгкостью, когда я, даже прикладывая кучу усилий, не могу догнать тебя. И через несколько лет разрыв между нами станет ещё более очевидным. Скорей всего, я тебя и не рассмотрю на горизонте, настолько ты будешь далеко. Мальчик снова замолчал, пока я задумалась над его словами. На этот раз тишина длилась гораздо дольше, пока вновь не была прервана тихим голосом: — В этом мире нет равенства, нет свободы, нет права выбирать свою судьбу. Он целиком и полностью состоит лишь из бесконечных очередей. Кто-то впереди, кто-то позади. И каждый мечтает занять место того, чью спину наблюдает, до ужаса боясь жаждущего взгляда сзади. Проклятый замкнутый круг. На последнем предложении голос мальчика дрогнул, и я с запозданием поняла, что он плачет. — Я на самом деле не считаю, что ты состоишь лишь изо лжи. Ты просто наивный глупый ребёнок, которому повезло родиться с талантом. Наверное, я по-чёрному завидую. Но и ты меня пойми, я просто хочу кем-то стать, выбиться в люди, полагаясь лишь на себя и свои силы. Я не слишком умный, не слишком спортивный, не обладаю никакими талантами и удачей, но, тем не менее, мне будет легче, чем тебе. Ты не привыкла к тяжёлому труду, не знаешь, каково это — изо всех сил добиваться своей цели. Если не избавишься от своей гордыни, рано или поздно она погубит тебя. Жаль, что ты сейчас не слышишь моих слов и легкомысленно спишь под снотворным, пока я распинаюсь здесь перед самим собой. Тяжело вздохнув, Грегори невесомо провёл по стеклу перед собой. Я могла лишь догадываться, какими мыслями было наполнено его сознание, когда он молча смотрел в далёкое пространство. Замечал ли холодную преграду под пальцами, что отделяла его от мира вечных очередей? Видел ли красоту и равнодушие огромного необъятного неба над головой? Загадал ли желание на падающую звезду? В отражении окна мне были видны лишь его яркие янтарные глаза, но вот какое выражение в них застыло, я понять не могла. — Я не буду извиняться за тот удар, — снова заговорил он, обращаясь, скорее, к себе, чем ко мне. — Надеюсь, когда ты проснёшься, то осознаешь случившееся и сделаешь выводы. Может быть, этот урок в будущем поможет тебе. Или утопит окончательно в твоей же собственной обиде и ненависти. Резко развернувшись, он, не глядя на меня, прошёл к двери, но в проходе остановился: — Честно говоря, я буду надеяться на второй вариант. Едва слышный хлопок входной двери оставил меня в одиночестве с тяжёлыми мыслями во всё ещё кружащейся голове. По правде говоря, к Грегори у меня никаких негативных эмоций не было. Та пощёчина будто расставила всё на свои места и убрала, наконец, розовые очки, через которые я прежде смотрела на мир. Я была даже в какой-то мере благодарна этому мальчику. В конце концов, удар действительно был заслуженным в полной мере. Завтра нужно будет обязательно извиниться перед ним и, наконец, нормально протянуть руку дружбы, а не снисходительно, из жалости. Протянуть как равному или даже как старшему. Заглушив подобным решением внутренние терзания, я повернулась набок, чтобы спокойно уснуть. Вот ребята удивятся, когда я первая мириться подойду. Сон почему-то не шёл, и я, поворочавшись в кровати, раздражённо села. Что-то не давало покоя: какой-то навязчивый то ли образ, то ли мысль, крутились в сознании. Пару минут поломав голову, я смогла уцепиться за смутное воспоминание и вдруг нахмурилась: — Зачем Грег держал в кармане бельевую верёвку? Грегори мне повезло встретить сразу же на выходе из дома. Он стоял посреди двора с поднятой головой и с раскинутыми, будто для объятий, руками. Глаза были скрыты в тени густой чёлки, а потому я не могла понять, любовался он звёздами или наслаждался, зажмурившись, свежим весенним ветерком. Я не решилась подойти к нему, решив дождаться, когда он, закончив обниматься с природой, вернётся в кровать. Проведу его и пойду, наконец, спать. Однако Грегори не спешил разворачиваться в сторону дома. Постояв ещё минут десять под луной, он, вздрогнув, несмело повернул голову в сторону леса. — Нет, нет, нет, — прошептала я, мысленно прося его вернуться в здание. Грег не послушал. В сомнении тряхнув синими волосами, он уже смелее направился в сторону деревьев. Я тихонько выругалась и последовала за ним, костеря на все лады. Ну, ничего, вот подружимся, и ты мне ответишь за эту прогулку. Грегори шёл быстро, но как-то неестественно. Он то и дело останавливался, нервно оборачиваясь, а потом снова продолжал путь. Первые пять-шесть раз здорово пугало, когда янтарные глаза проходились по тому месту, где я пряталась. Но вскоре стало понятно, что он боялся не преследования и слежки. Он будто… колебался. Было видно, что ему не слишком-то хотелось куда-то идти по темноте, но потом его взгляд становился каким-то остекленевшим, и он вновь углублялся в лес. Уже гораздо позже, вновь вспомнив эту историю, я пойму, что Грег своим поведением отчаянно просил помощи, умолял остановить его. Но тогда это было мне неизвестно, и я с всё растущим недоумением следовала за старшим товарищем. Тот снова замер, и я устало подумала, что это очередная из его многочисленных остановок, потому удивилась, когда он вместо того, чтобы обернуться, подошёл к старому клёну. Грубо проведя пальцами по шершавой коре, Грегори резко ударил его кулаком. А потом ещё, и ещё. Удары были отчаянными и наверняка крайне болезненными. Я с ужасом следила за этим самоистязанием, прикрыв рот ладонями. Видно, не добившись своей цели, Грегори упал на колени и в каком-то безумии схватился за голову. Когда он отнял руки и обернулся, в его ладонях я с шоком заметила оторванные тёмные пряди. Хотелось вскочить, остановить, привести в чувство. Но я лишь беспомощно замерла под взглядом горящих ярких глаз. Только через несколько лет мне суждено было понять, что они горели невероятной жаждой жизни. Но в семилетнем возрасте мне не с чем было сравнивать, и я просто подумала, что старший сошёл с ума. Именно страх и неверие не позволили мне вмешаться, когда его взгляд вновь потух. Медленно поднявшись с колен, Грегори достал из кармана верёвку и с прыжка перекинул её конец через толстую ветвь клёна, ближайшую к земле. Мне было невдомёк, чем он занимается, даже мелькнула нелепая мысль о странной игре. Пока мой взгляд наполнялся растерянностью, Грег закрепил верёвку и сделал из другого конца что-то типа петли. Ничего подобного мне раньше видеть не доводилось, а потому я лишь непонимающе хмурилась. Но когда он влез на дерево и там, на ветке, просунул голову в этот кружок, до меня начало доходить, что это не игра. Да и вообще, это же чертовски опасно! Плюнув на конспирацию, я вывалилась из кустов и со всех ног помчалась на выручку этому идиоту. Если бы я не заняла позицию так далеко от клёна, я бы успела. Если бы я тренировалась лучше и бегала быстрее, я бы успела. Если бы я училась усерднее и читала больше, с первого взгляда поняв весь страшный замысел, я бы успела! А так, всё, что я успела, — это уловить последний, ещё живой, отчаянный взгляд ясных глаз, прежде чем тело, странно задёргавшись, замерло окончательно. Если бы я предложила одному одинокому мальчику свою дружбу раньше, я бы успела…Нынешнее время
Вынырнув из воспоминаний, я отчаянно помотала головой, с остервенением утирая слёзы. Клён передо мной совсем не изменился за эти три года. На коре даже были видны частички засохшей потемневшей крови, где Грег разбивал кулаки. Даже дожди и снега были не в силах стереть этот печальный след. Тогда я ещё долго сидела перед мёртвым покачивающимся телом, не в силах поверить в случившееся. Перед самым рассветом вернулась в палату, решив, что это просто глупый страшный сон. Однако он не заканчивался. Ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю. Нам сказали, что Грега просто усыновили раньше срока. Дети быстро забыли о нём, и я даже начала думать, что выдумала его. Выдумала односторонний разговор в моей палате, последующую слежку в лесу и страшную концовку тоже. В семь лет я ещё не до конца осознавала, что такое смерть, и, возможно, именно это спасло меня от безумия. Однако даже это неполное понимание заставило меня измениться и пересмотреть свою жизнь. Повзрослеть, стать мудрее и терпимее. В глубине души я всегда знала правду, осознавала свою вину и последствия сказанных в запале слов. Именно я подтолкнула одинокого изгоя к этому шагу, именно я в семилетнем возрасте стала убийцей, именно мне ещё полтора года после этого чудилась кровь на ладонях. Или не чудилась: она правда была там, пусть и не физически. Я не могла изменить прошлого, но могла не допустить подобного впредь, а потому сплотила остальных детей ещё больше, не допуская, чтобы кто-то страдал от одиночества и непонимания. Стала дарить больше тепла, внимания и любви своим братьям и сёстрам. Никто не должен быть обделён. Остальные, конечно, заметили изменения в моём поведении, но, вероятно, списали это на последствия конфликта с Грегом. Чихнув и шмыгнув носом, я с большим усилием поднялась с колен. Для ставшего вдруг прохладным ветра моя вязаная кофта вовсе не была серьёзной преградой. Это уже не говоря о короткой юбке, под которой пусть и были колготы, но предназначались они, скорее, для активных игр, где не особо замёрзнешь, чем для сидения на холодной декабрьской земле. Тут мой взгляд упал на красивые яркие листья, что ковром устилали всё пространство под деревьями. Подобрав самые красивые и целые, я, хромая, подошла поближе к клёну. Поёжившись то ли от холода, то ли от тяжёлых воспоминаний, я возложила на крепкие корни свой импровизированный букет, присев на корточки: — Прости, что не навещала тебя так долго, Грег. Ветер зашумел оставшимися на деревьях листьями, и если прикрыть глаза, можно было даже представить в этом шелестении тихое приветствие. — Ты, наверное, ненавидишь меня. Конечно, сложно любить своего убийцу. Тишина стала мне весьма красноречивым ответом. — Я не буду извиняться за свои слова, всё равно уже ничего нельзя вернуть. Скажу только, что ты был прав. Ты, на самом деле, всегда был умнее меня. Видел дальше и шире. Смотрел вперёд, за пределы решётки этой тюрьмы. Искал своё место в этом мире, пока я легкомысленно довольствовалась тем, что имела. Ты говорил, что в будущем я столкнусь с ситуацией, когда, несмотря на все усилия, реальность оставит меня в дураках. Что ж, теперь ты можешь вдоволь посмеяться, наблюдая за моими мучениями. Кроны деревьев вновь зашумели, и в этом шелесте я, и правда, уловила приглушённый смешок. Так и сходят с ума, наверное. — Я не смогла спасти тебя, но изо всех сил постараюсь спасти остальных. По крайней мере, я не оставлю их в одиночестве, как тебя когда-то. Я понимаю, почему ты всегда отталкивал мою дружбу. Мне не хватило ума и доброты предложить её нормально, я протягивала руку снисходительно, смотря сверху вниз. Поверь, я очень изменилась с тех пор. Той гордыни и избалованности, которые мешали нам поладить, больше нет. Я усвоила твой урок, Грег, спасибо тебе. По щекам потекли горячие слёзы, которые я не смела останавливать. Те слова, что вертелись в моей голове последние три года, были высказаны здесь. Те слова, которые я отчаянно, но напрасно мечтала сказать живому мальчику. Теперь я, наконец, имела смелость признать, почему недолюбливала его в детстве. Я была слишком разбалована всеобщим вниманием, любовью и умилением. Ко мне тянулись ровесники, меня воспринимали авторитетом младшие, обо мне заботились старшие. Люси обожала меня, Норман оказывал знаки внимания, даже Рей беспокоился и всегда подставлял плечо. И маленькой капризной, даже высокомерной, девочке всегда было невдомёк, почему на неё, такую хорошую и всеми любимую, один мальчик смотрел с равнодушием. Это сильно било по самолюбию и заставляло её искать пути к тому, чтобы его глаза зажглись симпатией. В конце концов, поняв, что хороших эмоций не добиться, девочка пошла от обратного: главное — не равнодушие! Мелкие подлянки, насмешки, хвастовство оценками перед Мамой на глазах у Грега. Типично детское поведение глупого ребёнка, жаждущего всеобщего внимания и не понимающего, что даже неосторожно кинутое слово может причинить кому-то боль. А этих слов было много, очень. Она добилась своего: мальчик её возненавидел. Теперь, куда бы она ни пошла, её провожал горящий неприязнью взгляд. Пусть не симпатия, главное — не равнодушие! Эмма, любимица всего приюта, талантливая и яркая девочка, просто не могла у кого-то вызывать безразличие! Гордыня разгоралась в ней всё чётче, и если бы не резкий щелчок по носу, кто знает, какой бы она сейчас стала. Какая всё-таки ирония, самый главный и важнейший урок в жизни ей подарил единственный люто презирающий её человек. И я, правда, была ему благодарна. Ветер подул сильнее, и мне пришлось зажмуриться от бьющего в лицо шквального потока. Почувствовав холодное прикосновение ко лбу, я распахнула глаза. С недоумением сняв с головы большой кленовый лист, подняла взгляд. Ветер резко затих, и лишь голые ветви вокруг напоминали о странном секундном урагане. Ещё минуту назад деревья имели хоть и куцую, но полноценную жёлтую крону. Рассмотрев поближе прилетевший с клёна «дар», я неуверенно улыбнулась: — Надеюсь, это означает, что ты всё-таки поверил в меня… Умиротворяющая лесная тишина стала мне ответом. — Эмма! — прогремело внезапно на весь лес совсем близко. Я машинально втянула голову в плечи, пытаясь понять, в чём я провинилась перед Люси на этот раз. Но потом вдруг нахмурилась. Сестра ведь… — Сначала сбежала в таком состоянии, а теперь сидишь на голой земле! Я с шоком смотрела на гневно раздувающую ноздри Гильду, не смея подать голос. — Я почти весь лес обошла в поисках тебя, — выдохнула та, сбавив обороты. В светло-карих глазах за стёклами тонких круглых очков я разглядела нешуточное беспокойство. — Давай вернёмся домой. Хватит на сегодня прогулок. Она помогла мне встать и придерживая, повела к выходу из леса. Весь путь мне пришлось выслушивать о своём безрассудстве и ужасном поведении. Глядя на немного увлёкшуюся подругу, я счастливо и ностальгически улыбалась. Видно, не только я сегодня что-то осознала, внутренне изменившись. Мы шли через лес, ни разу не обернувшись в сторону старого клёна и лежащего у его корней букета из опавших листьев, почему-то незатронутого тем шквалом. Грегори покинул этот мир ранней весной, однако сейчас, смотря на контраст уцелевших жёлтых крон на фоне синего сумеречного неба, я с горечью подумала, что поздняя осень подошла бы этому мальчику гораздо больше. Гильда не оборачивалась, потому что сосредоточенно смотрела вперёд. Я же, бережно прижимая к груди большой кленовый лист, не повернула голову… как ни странно, по той же причине.