***
Проводив Эмму в игровую и сдав на руки взволнованной Гильде, Рей отправился во внутренний двор приюта. Там, на скамейке, его уже ждал Норман, что-то задумчиво рассматривая под ногами. Откашлявшись, Рей дождался, когда друг поднимет голову и поприветствует его кивком, а потом сел рядом: — Как там Эмма? — спросил Норман, откинувшись на спинку скамьи. Рей в который раз позавидовал его стойкости к холоду и если бы сам не был закалённым, то определённо замёрз бы просто от одного вида лучшего друга в осенней вязаной кофте, даже не застёгнутой. — Могло быть и хуже, — отмахнулся он, решив не говорить о привычной безрассудности подруги и очередном её глупом поступке. — Я выполнил твоё задание и снова поговорил с ней о недопустимости раскрытия правды другим. И я не понимаю, ты мог потратить выигранное у меня желание на что-то другое, а не на эту ерунду. Не объяснишь? Рей действительно не мог понять, для чего это было нужно его другу, и зачем для этого тратить ценное желание. О такой мелочи он мог просто попросить. Вместо ответа Норман достал откуда-то из-под бока раскладную шахматную доску и положил её на середину лавочки, прямо между ними. — Сыграем? — предложил он, мягко улыбнувшись. Рей раздумывал не слишком долго: — Снова на желание? Игры на сладости наскучили им ещё несколько лет назад, и чтобы немного повысить градус азарта и добавить мотивации, они начали менять ставки, пока, наконец, не добрались до желаний. Впрочем, именно эта ставка использовалась не слишком часто: банально из-за ограниченности местных ресурсов. А давать друг другу глупые детские задания, например, надеть девчачью одежду или изобразить петушиный крик, было ниже их достоинства и совсем не казалось забавным. — Принято, — согласился Норман, раскрывая доску и доставая фигуры. Первым он по традиции взял белого коня, бережно погладив его подушечкой большого пальца. Именно этой самой фигурой он поставил свой первый мат Рею много лет назад. — И как отреагировала Эмма на твои слова? Рей нахмурился, недовольный тем, что друг проигнорировал его вопрос, заданный минутой ранее, но всё же ответил: — Вроде согласилась, состроив при этом вид, что делает мне великое одолжение. Почему ты сам не поговорил с ней? К тебе она прислушивается больше, чем ко мне. Норман молча протянул кулак, и Рей, вздохнув, сыграл с ним партию в камень-ножницы-бумага. Выиграв, он начал раскладывать по своей стороне поля белые фигуры. — Я боюсь, что мои доводы Эмма тем более не воспримет, да и существует немаленький шанс того, что я сам дам слабину и приму её сторону. Рей только хмыкнул, скептично выгнув бровь. Что-то его друг явно недоговаривал, да и как-то не верилось, что такой рациональный человек мог так вот просто отказаться от своих убеждений. Более вероятно, что он сам наденет трусы поверх штанов и бросится спасать мир, чем сидящий напротив с холодным взглядом и тёплой улыбкой мальчик пойдёт на неоправданный риск. — А что насчет желания? — напомнил Рей. — Почему ты просто не попросил? — Беспокоишься, что они у меня закончатся? — увильнул от ответа Норман. — Если что, я всегда успею выиграть ещё. Он поставил свою ладью на две клетки вперёд, и у Рея задёргался глаз. Но не от хода, игра только началась, а от раздражающего поведения лучшего друга. — Кажется, я понимаю, почему ты дал именно задание, а не подошёл с просьбой, — ухмыльнулся он, проигнорировав колкий взгляд ледяных глаз. — Ты не хотел, чтобы я задавал слишком много вопросов. И если своё законно выигранное желание можно никак не комментировать и не оправдывать, то просьба требует более деликатного и вежливого подхода. — Даже если и так, — пожал плечами Норман, двигая пешку на клетку вперёд. — Ты сам сказал, что я могу не оправдываться, раз это было именно задание. — У меня тоже есть выигранные у тебя желания, — прищурился Рей. — Что мне стоит пожелать, чтобы ты немедленно выложил все свои планы передо мной? Норман тихонько рассмеялся, сожалеющим взглядом проводив уплывшего в чужие руки чёрного коня. — Ты так не поступишь из-за чрезмерной гордости, — он не выглядел ни на каплю взволнованным, отвечая на вопрос. — А даже если и поступишь, то прежде хочу тебе напомнить одно мудрое изречение: с мечом напав, будь готов от меча погибнуть. Уловив скрытую угрозу, Рей поджал губы и ничего не сказал. В ярких голубых глазах, смотрящих обманчиво мягко, отчётливо читалось предупреждение с советом закрыть опасную тему. Он уже понял, что друг ничего не расскажет, но всё же зачем ему нужна была очередная лекция для Эммы, которые они и так каждый день для неё проводят? Или… Дело не в словах, а в моменте, когда они должны быть произнесены? О том, что он испытал шок от своей догадки, можно было сказать лишь по дёрнувшемуся уголку губ. Рей только сейчас осознал, что его слова о недопустимости знать остальным правду именно сегодня имели бы совсем иной эффект, чем обычно. А ведь Норман всё продумал! Несколькими будто бы случайными фразами ещё до завтрака заставил Джона впасть в уныние, чтобы тот досрочно покинул столовую на глазах у всех, желая побыть в одиночестве. Сразу же предложив отвлечься от грусти, он толкнул Эмму последовать за мелким, прекрасно зная, что в такой день последнее, чем эта деятельная и сострадательная девчонка займётся — это будет трусливо прятаться от своих мыслей. Прождав где-то около часа, чёртов манипулятор загадал своё желание, приправив его волнением за подругу, и Рей отправился на её поиски. К тому времени она должна была уже поговорить с Джоном и отравить своё сознание виной и самоуничижением. И именно в этот момент слова о том, что нужно сидеть и не рыпаться, пока не найдётся шпион, будут восприняты ею с особым бунтарством и закономерно подтолкнут к единственному шагу: взять всё в свои руки. Особенно если это будет произнесено довольно жёстко и прямо, по-другому Рей не умел. Больной ублюдок тщательно всё просчитал, чтобы прийти именно к этому итогу. Только зачем ему это нужно? Чтобы занять чем-то Эмму? Но ведь сделай она ошибку, это дорого им обойдётся… Или есть иная причина? Так или иначе, если Норман позволяет себе так играть судьбой человека, на которого смотрит влюблённым взглядом, то точно не стоит его ни о чём спрашивать и выдавать тем самым осведомлённость. Ответить не ответит, а вот под прицел возьмёт. И даже звание лучшего друга, скорее всего, окажется бесполезным. Рей внутренне скривился, глядя сквозь доску и не замечая фигур. Пора признать: перед ним, безмятежно улыбаясь и бережно вертя в руках захваченного белого коня, сидел незнакомец. Опасный психопат, от которого не знаешь, чего ожидать, и который давно ведёт свою игру, даже не особо скрывая это. И Рей будет полным дураком с суицидальными наклонностями, если продолжит доверять этому чужому человеку со знакомым лицом, лелея старые связи. — Твой ход, — напомнил Норман, приглашающе указывая на доску, и Рею на миг показалось, что в словах его оппонента был намёк на большее, чем просто шахматную игру. В любом случае, сейчас их путям пора на время разделиться.***
Я пустым взглядом смотрела на Джона, который с печальной радостью обнимал братьев и сестёр и готовился уйти в полную неизвестности и приключений новую жизнь. Норман, на которого я опиралась в попытке удержать равновесие, обнимал меня за пояс и тоже грустно, без улыбки, смотрел на обречённого малыша. Когда тот подбежал к нам, я подавила желание заскулить, как раненый волк, и лишь с силой сжала ладонь друга, другой рукой прижав к себе Джона. Взлохматив его русые волосы, я случайно задела левое ухо, отчего он зашипел как котёнок: — Больно, — пробурчал малыш, потирая болевшее место. На мой вопросительный взгляд он пояснил: — Наверное, поцарапался где-то вчера. Или ногтём зацепил. Пожав плечами, он выбросил это из головы и отбежал прощаться с Гильдой. А я никак не смогла это проигнорировать, переглянувшись с хмурым Норманом. — Не похоже на царапину, — шепнула я, вспомнив ровный и глубокий порез. — Да и место как раз то самое… Друг кивнул и, глянув по сторонам, предположил: — Может, это Мама вынула маячок? — Ну, не мог же этого сделать Рей? — спросила я и, получив в ответ неуверенное молчание, робко продолжила: — Или мог? — Спросим его позже, — решил Норман, прищурив глаза. — Но я бы не спешил с осуждением, если это правда он. Я ничего не ответила, опустив голову, чтобы не бередить лишний раз душу видом улыбающегося Джона, ещё ничего не подозревающего. Горе сковывало сердце, и думать о маячках совсем не было сил. Единственное, что сейчас хотелось — чтобы время остановилось навсегда. — Эмма, — тронул меня за плечо Норман, и я подняла взгляд, успев уловить лишь хлопнувшую за Мамой и ушедшим малышом дверь. Я так глубоко ушла в себя, что даже упустила прощальные слова братишки… И что из меня за сестра? Люси бы справилась лучше… — Эмма, — снова позвал Норман, видя, что я застыла, испуганно уставившись на входную дверь. — Идём к Рею, он уже давно ждёт нас в библиотеке. Когда я и не подумала сдвигаться с места, друг вздохнул и встал напротив меня, бережно обхватив моё лицо ладонями: — Мы позволили тебе попрощаться с Джоном только при условии, что ты проведёшь весь остаток вечера в нашей компании, — вкрадчиво прошептал он. — Рей вообще был резко против, чтобы ты находилась здесь — давай не будем нервировать его лишний раз. Это правда. Наш циничный товарищ сначала категорически запретил мне приходить в столовую, видно, полагаясь на болезненный опыт прошлого. Но я, приложив немалые усилия, смогла перетянуть на свою сторону Нормана, который взял на себя ответственность за моё пребывание тут. Хоть мы и смогли уговорить упрямца, но и ограничение мне выдвинули серьёзное: сразу после прощания я должна была подняться в читальный зал, где и провести время до отбоя под пристальным присмотром. — Помоги мне, — попросила я, умоляюще взглянув в тёплые голубые глаза. — Конечно же, я помогу тебе дойти, — улыбнулся Норман, немного отстранившись. Из-за того, что я сегодня снова перестаралась с бегом, было достаточно трудно и больно передвигаться. Я медленно покачала головой: — Ты не понял. Я хочу последовать за Мамой. Стоило произнести последние слова, как мягкое выражение на родном лице сменилось жёстким: — Ни за что! — припечатал Норман, сжимая мои плечи. — Я не хочу повторения прошлого раза, не хочу, чтобы ты снова проходила через это! Я поклялся себе, что больше такого не допущу! Радужки его глаз потемнели, и где-то среди синего льда можно было разглядеть стальную непоколебимость и уверенность в собственном решении. Я внезапно осознала: он будет стоять до конца. — Хорошо, — кивнула я, успокаивающе улыбнувшись. Дождавшись, когда друг неуверенно ответит на мою улыбку, украдкой оглянулась по сторонам и, убедившись, что на нас никто не смотрел, вдруг ударила Нормана с локтя в солнечное сплетение. Несильно, конечно, я же не хотела его покалечить, но достаточно, чтобы он от неожиданности согнулся пополам, припав на одно колено. Наклонившись к нему, я крикнула, постаравшись, чтобы голос прозвучал испуганно: — Сестра Лиззи! Норману стало плохо! Подбежавшая Элизабет приобняла Нормана, и я, воспользовавшись поднявшейся суматохой, поспешно похромала на выход, выпалив, что позову на помощь Рея. Обеспокоенная женщина, занятая осмотром судорожно хватавшего воздух пострадавшего, не обратила на это внимания, позабыв из-за паники о моём состоянии. Норман, конечно же, не скажет, что я соврала, и наверняка нехотя поддержит мою игру. Ведь в противном случае, ему придётся объяснять, почему я соврала и зачем его ударила. Он вывернется, и довольно быстро, но это всё равно даст мне ценное время. Ох и влетит мне потом от мальчишек, но иначе я не могла… Вырвавшись на холодный и свежий воздух заднего двора, я, морщась от боли в теле, подошла к самой дальней от входа скамейке. Достав из-под неё чёрный тканевый комок, я расправила его и облегчённо выдохнула. Я заранее сложила сюда эту мантию, прекрасно понимая, куда сегодня пойду. Накинув пыльную и даже местами дырявую одежду, я спрятала яркие волосы за капюшоном и побежала в нужном направлении. Молясь, чтобы успеть, и трусливо надеясь, что опоздаю... Прострелившую ноги тупую боль проигнорировала. До ворот я добралась за рекордные пятнадцать минут, сократив дорогу через лес. Спрятавшись в ближайших от них кустах, осторожно выглянула наружу: решётки были подняты вверх и открывали вид на мрачноватый коридор, однако ни демонов, ни Мамы нигде не наблюдалось. Прищурившись, смогла рассмотреть в тени кузов какой-то машины. Вроде бы, грузовика, но точно я сказать не могла, так как никакого транспорта до этого видеть не приходилось. Неужели демоны умеют водить автомобиль? Подойти ближе я не решилась, поняв по открытым воротам, что ничего ещё не закончилось и нужно просто ждать. Стиснув зубы, я закрыла глаза и вызвала у себя в голове образ Джона: маленького пугливого шестилетки с пылким сердцем и задорной улыбкой. Он появился в нашем Доме почти шесть лет назад, и я отчётливо запомнила тот день: стоило только мне впервые взять его на руки, как испуганный младенец лихо описался мне на рубашку. Как ехидно сказал Рей: «Пометил территорию». С тех пор я не могла не выделять этого мальчика среди других, всегда вспоминая тот забавный эпизод раннего детства. Вытерев слёзы со щёк и легонько помассировав пальцами горло, стремясь разбить застывший там ком, я открыла глаза и, убедившись, что за поднятыми решётками ничего не изменилось, вновь погрузилась в воспоминания. Все братья и сёстры были для меня особенными, ведь являясь сейчас одной из самых старших в этом приюте, я помнила многих из них ещё младенцами. Не то чтобы я как-то много общалась с ними или проводила время, но место в сердце они занимали значительное. «Вы моя семья!» — зазвучали в голове голосом Джона твёрдые слова. Семья — это защита, поддержка, любовь. Почему же сейчас я могла лишь беспомощно сидеть в кустах, когда моего маленького братишку жестоко лишают жизни всего в паре десятков метров? Почему даже в такой момент не могла быть рядом с ним, показав этим, что он не один? И даже в груди вместо светлых чувств адским разъедающим пламенем пылали гнев, обида и бесконечное горе. Ни защиты, ни поддержки, ни любви. Я ничего не способна ему дать. Лишь свои слёзы. Что бы сказал Грегори, увидев меня сейчас? Наверняка лишь презрительно посмеялся бы с жалкого вида сломленной, некогда самоуверенной девчонки. Я и сама ненавидела себя в этот момент, понимая, насколько он был когда-то прав. Ни высокие оценки, ни выдающиеся результаты в спорте никак не помогли бы в этой ситуации. — Прошу, позаботься о нём, — умоляюще прошептала я в чёрное беззвёздное небо. Ветер что-то прошелестел в согласии, ласково смахнув в лицо маленькие жёлтые листики с куцего куста. Впереди раздался какой-то звук, и я, тихонько шмыгнув носом, затаилась. В поле зрения появилась тень от идущих фигур, и я слабо порадовалась тому, что моё убежище достаточно плотно обросло ветками и даже без густой кроны способно хорошо скрыть от посторонних взглядов. Тени между тем приблизились к грузовику, и я, разглядев среди них четырёхметровых существ, еле успела зажать рот, чтобы не выдать себя криком. Но через мгновенье вид этих тварей перестал волновать меня, ведь у одного из них в когтистых лапах я заметила крошечное, безвольно повисшее, тело. Сердце пропустило удар, когда под светом тусклых ламп сверкнули светло-русые пряди таких знакомых волос. Неужели он всё-таки… Слёзы снова скатились по щекам, едва я поняла, что всё же надеялась на благополучный исход. Наивно, в глубине души, думала, что мы с Норманом не так поняли, что Джона не убьют… Реальность оказалась жестока, превратив осколки моей же собственной разбитой надежды в оружие, что острыми гранями впилось мне прямо в сердце. Я почувствовала, что перестало хватать воздуха… Тем временем в центр груди бездыханного тельца безжалостно воткнули какую-то тонкую вещь, то ли ветку, то ли цветок, и без особых церемоний забросили в кузов. Это вызвало во мне такую глубокую вспышку ненависти, что пришлось до боли вцепиться пальцами в твёрдую замёрзшую землю, чтобы погасить в себе суицидальный порыв броситься вперёд. Даже после смерти никакого бережного отношения… Демоны вместе с Матерью снова куда-то отошли, а я всё продолжала впиваться ногтями в почву, душа в себе рыдания. Почему? За что?! Мы ни в чём перед этим небом не провинились! — Нравится? — вдруг произнёс кто-то сзади, и я, чувствуя, как душа ушла в пятки, резко встала и обернулась. Рей стоял держа руки в карманах и с бесстрастным лицом меня разглядывал. Он тяжело дышал, видимо, от быстрого бега. О спешке говорила и лёгкая домашняя одежда, в которой он бездумно выскочил на улицу. В его чёрных глазах, как ни стараясь, я не могла ничего прочитать. — Присядь! — шикнула я, потянув Рея за рукав рубашки. Тот фыркнул, бросив мимолётный взгляд на фургон: — Они вернутся только через 10-12 минут, — ответил он, поразив меня своей осведомлённостью. Значит, он здесь не в первый раз?.. Сколько ещё я не знаю о своём друге? — Так что, нравится за этим наблюдать? — Что за ерунду ты несёшь? — гневно процедила я, в который раз вытирая слёзы. — Другой причины, почему ты сюда пришла — я не вижу. Ты или мазохистка, или садистка. Звонкая пощёчина оборвала его слова. Вместе с громким хлопком черноволосая голова дёрнулась в сторону. — Значит, всё-таки второе, — ухмыльнулся Рей, схватив запястье моей гудевшей от удара руки. Я недовольно зашипела, но зрительного контакта не прервала. — Может, и первое тоже правда? С этими словами он до боли сжал мою конечность, заставив слёзы вновь брызнуть из глаз. Только пусть сильно не радуется: внутри всё равно было больнее. — Зачем ты сюда пришла? — жёстко спросил он, продолжая причинять мне физические и моральные страдания. — Я же ясно сказал, попрощалась и в библиотеку! — Я и пришла попрощаться! — пискнула я, безуспешно пытаясь вырвать руку из захвата. — Ты думаешь, я просто так был против этого?! — шёпотом заорал Рей, не обращая внимания на мои попытки освободиться. — Думаешь, это всего лишь мой каприз?! Я замерла, пристально уставившись в сверкавшие безумной яростью чёрные глаза: — Даже если и нет, даже если у тебя были причины запрещать мне сюда приходить… У меня были свои причины этот запрет нарушить. Мой спокойный, пустой голос окончательно вывел из себя Рея, и он, тихо зарычав, потянул меня за многострадальное запястье, и спиной впечатал в рядом стоящее дерево, выбив дух от удара. — Ты не понимаешь! — прошипел он, пока я откашливалась. — Не понимаешь, на что идёшь, приходя сюда! Какую травму причиняешь своей дурной психике! Я расширенными от страха глазами смотрела на своего друга, впервые видя его в таком гневе, направленном на меня. Смешок помимо воли сорвался с моих губ, потом ещё один, и в итоге я истерически захихикала. Буду как мои друзья — с протёкшей крышей ходить. Должна же им как-то соответствовать. — Как ты и сказал — это моя дурная психика, — заявила я, широко улыбнувшись. Ухватив растерявшегося товарища за воротник рубашки, приблизила его лицо к своему: — И ты не имеешь права что-то мне запрещать, ясно? — Да что ты говоришь? — прищурился тот, быстро выйдя из оцепенения. Вторая моя рука тоже была схвачена, и он прижал обе мои ладони к коре над головой. — Я могу всё. Знаешь, почему? Не дожидаясь ответа, он продолжил: — Потому что я сильнее. Я вскинула брови: — И что, всё будешь решать через силу? — Какая поразительная догадливость, — иронично протянул Рей. — Её бы да в правильное русло. И тут он резко вскинул голову, глянув в направлении ворот: — Уходим. Не успела и я рта раскрыть, как меня бесцеремонно, даже грубо, ухватили за локоть и потащили через лес по направлению к дому. Сумев обернуться, я не увидела фигуры врагов у грузовика, лишь их размытые приближающиеся тени в глубинах коридора. И как он только смог услышать?.. Мы шли молча и достаточно медленно из-за моего плачевного состояния, лишь усугубившегося благодаря вечернему экспромту. Однако, несмотря на это, в глубине души я была рада, что побывала здесь, не оставила брата одного хотя бы мысленно. Пусть эта радость и была отравлена скорбью. Рей не произнёс ни слова с тех пор, как мы покинули запретную территорию. Периодически вглядываясь в его бесстрастное лицо, я не знала, чувствовал ли он то же самое, что и я, вспоминал ли малыша Джона или обдумывал план побега. Когда мы вышли из леса, и на холме стали видны очертания нашего дома, я остановилась: — Почему ты так не хотел, чтобы я прощалась с ним? Рей замер на пару шагов впереди, и я была вынуждена целую минуту лицезреть его спину, прежде чем он обернулся: — Потому что после этого уже нельзя остаться прежним. — Но ведь постоянно прятаться от реальности — это трусость! — горячо возразила я. — Невозможно стать сильным, живя самообманом… Рей прохладно усмехнулся, сунув наверняка замёрзшие руки в карманы: — Ты считаешь меня трусом? Я густо покраснела, поняв, что мои слова товарищ принял на свой счёт: в последние годы он вообще не провожал уходящих детей, закрываясь от всего мира в библиотеке. — Не всегда самозащита — это трусость, — продолжил он, пока я судорожно подбирала слова. — Находился бы я сейчас в своём уме, будь во мне эта самая «храбрость»? Или упал бы на самое дно и потерял разум от тяжести бремени? Опустив взгляд вниз, я ничего не ответила, понимая, что не мне, всего три раза пережившей боль утраты, судить человека, который смог сделать это сорок шесть раз, не сломавшись. Тогда как в себе я уже чувствовала надлом. Мне стало стыдно. — Прости меня, — громко и чётко сказала я, поднимая голову к удивлённому другу. — Я была не права насчёт своих слов о трусости. Ты очень смелый и сильный, Рей, раз можешь идти вперёд, несмотря на то, что произошло. Спасибо, что пытаешься уберечь меня. Я светло улыбнулась ему и зажмурилась, когда на мою макушку опустилась ладонь и в грубоватой ласке потрепала волосы. В чёрных глазах, тепло смотревших на меня, таилась мудрость отнюдь не десятилетнего мальчишки: — В следующий раз ты не пойдёшь к воротам. Я кивнула, соглашаясь: — Это потому, что мы сбежим до следующего раза. Что-то мелькнуло на бледноватом лице друга, но я не успела обдумать это, отвлёкшись на другое. Подставив ладонь, я со сжавшей сердце грустью поймала несколько крупных белоснежных хлопьев. Первый снег в этом году. Жестоко опоздавший, ибо нетерпеливо ждущего его ребёнка больше не было в этом мире. Рей тоже поднял взгляд в небо и как-то совсем по-детски словил языком пару снежинок, покосившись на меня. Я же могла лишь заворожённо смотреть, как белые точки, словно пёрышки, плавно опускаются на взъерошенные тёмные волосы. Мы молча стояли под пасмурным вечерним небом и предавались каждый своим мыслям. Я, глядя, как твёрдую землю постепенно покрывает пушистый холодный ковёр, чувствовала скорбь, горе, вину и сожаления. Мой друг, нисколько не беспокоясь по поводу влажных волос, подставлял лицо с каждой минутой усиливающемуся ветру. О чём он думал, с улыбкой наслаждаясь ледяными потоками? Вспоминал ли о своём равнодушии к снегу или ненависти к белому цвету? Я тоже закрыла глаза и, раскрыв руки, позволила беспощадной метели запечатать всю мою боль в глубины сердца, не тронув только всё то светлое, что оставил после себя братишка Джон. Возможно, это было трусливым самообманом. А может, необходимой самозащитой. В любом случае, в тот миг мне стало чуточку легче дышать. А снег всё падал, игриво подхватываемый ветром, и плевать ему было на душевные терзания двух маленьких ничтожных людей.