Несколько часов назад
За окном начинается мелкий тихий дождь, но что-то подсказывает, что будет буря. Мелодичное стучание пальцев по клавишам рояля в соседнем кабинете скорее раздражает, чем успокаивает, как и стук чашки о блюдце, хруст корочки хлеба. — Передайте джем, дорогая, — ласковый голос Рауля вырывает меня из самозабвенного прислушивания к происходящему. Муж с давно забытым блеском в глазах тянет руку к креманки, пальцем показывая на абрикосовый джем с заметными частичками мякоти. Его любимое лакомство с утра. — Пожалуйста, — я попыталась любезно улыбнуться, передавая сладость супругу. Сама же я терпеть не могу всякие варенья и джемы… До дрожи люблю шоколад, но у Рауля аллергия, так что эта чудесная вещь в нашем доме не частый гость. Только спустя какое-то время я смогла называть застарелый особняк именитого семейства мужа нашим, да и то это длилось не особенно долго. Поместье «Фризерли» действительно соответствовало своему названию, находясь в двадцати пяти милях от небольшого провинциального городка. Мы редко туда заезжали. Исключение составляли лишь походы в церковь по воскресеньям. Даже пару лет назад, когда всё было хорошо, Рауль не часто сопровождал меня туда, а теперь куда проще отправить свою кровную замену — восемнадцатилетнюю Диану, приходящуюся мне младшей названой сестрой. Тот же оценочный высокомерный взгляд, больше любопытство, нежели искреннее желание прошептать молитву о спасении души. — Диана, милая, — муж откидывается на спинку своего стула, силясь заглянуть за косяк малой столовой. Он делает это каждый раз на протяжений всего времени, что она здесь живёт, и никак не может запомнить невозможность своей попытки. Хоть упрись ты, но увидеть кабинет девушки никак не получится. — Заканчивайте, пожалуйста, и садитесь за стол. Музицировать вы сможете после, сколько вам заблагорассудится. И Диана покладисто оставляет инструмент, идя на зов брата. Она кажется приятной и воспитанной, но хватить одного взгляда глаза в глаза, чтобы очарование пропало: если у Рауля и оставалось какое-то тепло, то Диана насквозь «прожигала» своими глубокими голубыми топазами. Её глаза действительно казались двумя горящими драгоценными камнями. В них как будто не было души, только холодная, выученная любезность, бесчувственная красота и искусная женская глупость. Словом, де Шаньи младший в другом обличии, если бы Рауль был статуей. Наверное, мы могли бы стать с ней приятельницами, но родственные связи всё усугубляли. В любом другом сценарии, где я не жена виконта, Диана очаровала бы меня. Однако, настроенная графиней на дурной лад, сестра мужа не принимала меня, казалось, даже за человека. Единственное, пожалуй, что меня не раздражало в ней, так это то, что Диана умела чудесно играть на нескольких инструментах. По мого того она прекрасно рисовала, любила книги и распоряжалась чуть ли не всем интерьером огромного поместья де Шаньи во Франции с непревзойдённым вкусом. Даже здесь, в английской глухомани, где по большому счёту хозяйкой считалась я, девушка позволяла себе некоторые вольности. Что же Рауль? Он просто не вмешивался, каждый раз снисходительно мне улыбаясь и прощая маленькой сестре её прихоти, списывав всё на безобидные шалости. Муж искренне любил Диану, а мне доставалось только тепло, бегущее по телу от очередной стопки алкоголя. — Мадам, — юная леди в приветствии склонилась в лёгком реверансе, приветствуя меня. Она никогда не называла меня по фамилии де Шаньи. Один раз «случайно» даже мисс Даае. Перед братом девушка никогда так не делала, что со стороны лишь подчёркивало несерьёзное отношение к какой-то там певичке. Если бы кто-нибудь увидел это впервые, то наверняка решил бы, что Диане привиты искренняя любезность и уважение к выбору старшего брата, но она делала это только исходя из собственных соображений, приправленных изысканной издёвкой. Наверное, мне не стоило даже думать о таком, однако графиня де Шаньи существовала той ещё мнительной гордячкой, подначивая дочь. Женщина неприкрыто возненавидела меня (иначе мы бы не жили в отчуждении в другой стране, в старом поместье), и старый граф прогнал со своих глаз сына и его «плясунью-жёнушку». Не думаю, что ему самому было дело до таких мелочей, ведь Рауль сам мне рассказывал, что Филипп, старший ребёнок в семье, женился на балерине беспрекословно! — Что-то в новостях узнали, милый брат? Муж неторопливо пробежался взглядом по строчкам утренней газеты, отложил её подальше и с приветливой улыбкой поглядел на сестру. Честно, даже у меня самой иногда создается впечатление, что это она его желанная жена, а не я. Однако, что я могу возразить против их прочного родства? Диана гостит у нас уже около года, но с каждым днём мне всё больше кажется, будто она не уедет никогда. Благо новый учитель по биологии прибудет в их парижское поместье уже весной, так что потерпеть приторный запах девичьего парфюма нужно всего каких-то шесть-семь месяцев. Спасибо и на том. — Вы сегодня снова задумчивы, моя дорогая… — Рауль внимательно смотрит на моё отсутствующее выражение лица, поглощая новый кусочек хлеба с джемом. — Позвольте догадаться: ваши сокровенные думы направлены на размышления о сегодняшнем развлечении? — Простите, милый друг, я запамятовала… — и о чём он говорит? — О чём речь? — Сегодня мне нужно отбыть в город, — муж промокнул салфеткой рот, бесшумно отпивая крепкий кофе из своей любимой фарфоровой чашечки. Она настолько нравилась супругу, что тот даже простил ей скол и малюсенькую трещинку. Рауль — прирождённый педант, так что это весьма необычный жест по отношению к какой-то посудинке. — Передавали, будто ночью нас ждёт чуть ли не ураган, так что, милые дамы, прошу вас быть очень благоразумными. Присмотрите друг за другом, закройте окна и оставайтесь дома. Не хочу рисковать, поэтому мне придётся переждать непогоду вне поместья. Я останусь на ночь в гостинице, а утром прибуду, и мы все вместе отправимся на прогулку по ближайшим окрестностям. Кристина, прошу вас, возьмите на себя обязанность хозяйки найти то, чем можно было бы вам с Дианой развлечься, пока я отсутствую. Я знаю, куда виконт отправится ночевать, знаю к кому и истинную причину отъезда я тоже, к сожалению, тайной не считаю. Он встал. Я поднялась следом, закончив свой завтрак и присев в лёгком реверансе, когда муж отправился собираться в поездку. Мы обсуждали это ещё вчера вечером, но я искренне забыла об отъезде. Последнее время меня мутит от этой искусственной радости жить рядом друг с другом. Год за годом я продолжаю мысленно изменять мужу, мечтая жить в собственных снах. Мне уже не доставляет столько удовольствия слушать его ласковые речи, сидя на скамеечке у мужских ног. Беседы не двигаются дальше и дольше формальных тем, а поцелуи в лоб перед сном и с утра в щёку не содержали ничего, кроме любезности ради подглядывающей Дианы. Вся семья де Шаньи воспитана подобным образом, так что я просто не имею права винить Рауля. Он делает лишь то, что привык видеть с самого детства. По крайней мере пытается воссоздать комфорт для сестры. Однако, всего парой годов ранее мне казалось, будто он всё ещё боится меня потерять. Ждёт, когда жестокий соперник появится на горизонте с отравленным кинжалом, приготовленным специально для более удачного оппонента. Сейчас даже не верится в это. Но, признаться, я сама до сих пор не просто вспоминаю своего земного Ангела. Помимо неудачной разлуки нас всё-таки связывало нечто большее, чем можно подумать. Печальное подрагивание скрипки, ароматное имбирное печенье, ловкие пальцы и постоянная поддержка просто канули в лета, оставляя кровавый привкус уюта. Мне потребовалось пять долгих лет, чтобы начать намного весомее ценить любовь Эрика. Да, когда-то он причинил нестерпимую боль, однако я предательски понимала: будь он чуть мягче, чуть терпеливее и менее ревнив, то я бы вряд ли так опрометчиво пошла бы вслед за Раулем. Теперь мне приходиться только лишь довольствоваться отпечатками в памяти, закусывая губу от того, что никак не получается ощутить лёгкий запах кофе со сливками, нотки ванили, чай с которой так любил мастер, и бархатную ткань грудок под подушечками пальцев. Кофе и сливок, конечно, в этом доме было просто вдоволь, как и ванили, зарекись я хоть раз о ней, но всё равно будет не то. И чувство не то, ситуация не та, не тот муж и не та любовь, раз уж на то пошло. При каждом случае, когда в здешних местах шёл неторопливый, прохладный дождь, я мысленно погружалась в наши с Эриком дни. Кстати, такая погода была в этом районе девять месяцев из двенадцати. Двести семьдесят четыре дня в году, не обходившиеся хотя бы без единой крупицы моего учителя, друга, отца и покровителя, без толики сумасшедшего обожания, музыки и тёплых разговоров. Мне не хватает его. Сердце всё требовательнее стучит под грудной клеткой, ругая меня. Оно куда красноречивее доказывает, что было отдано совершенно не в те руки. Увы, пять лет не смогли усмирить его, напротив, распаляя любовь намного сильнее. — К сожалению, я вынужден вас покинуть, дамы, — супруг склоняет голову, стоя практически у самого порога. Диана подлетает на носочки, притягивая брата к себе. Девушка любя целует его в щёку, поправляет шейный платок, выглядывающий из-под накидки. В которой раз показывает свои права на Рауля, хотя я никогда не стремилась облизывать суженного. Исключение составили первые полгода брака, которыми мы обоюдно наслаждались. Сейчас же просто попытка уважения, учтивости и попытка скрыть проблему наших отношений от маленькой сестрёнки. — Вернусь завтра, прошу не скучать. Милая Ди, — он улыбается ей, отправляя мне лишь десятую часть этой улыбки и поклон. — Дорогая Кристина… Я ответно приседаю в реверансе, аккуратно оставляя холодноватый поцелуй на ароматной, гладковыбритой щеке мужа. Раньше мы могли час прощаться, когда благоверный уезжал, обнимаясь и целуясь как в последний раз. Воспоминания вызвали во мне странный привкус, нашедший выход в улыбке уголками губ. — До скорой встречи, любимый друг, — иронично, но я не лгу. Он всегда есть, был и будет моим другом. Досадно, что для понимания этого пришлось пройти через брак. Правда, в каком-то смысле супруг и должен являться опорой, приятелем, товарищем и любовником. Насчёт последнего, думаю, даже пояснять не стоит. Общепринятые минуты любви практически не увенчивались успехом. По крайней мере детей у нас нет. Но, может, оно и к лучшему. Пелёнок мне не очень-то хотелось, как и сюсюкаться с ещё одной копией ребячьего отца. Рауль скоро вышел из дома. Диана подбежала к самому близкому окошку, весело махая рукой отъезжающему экипажу. Ради приличия я тоже посмотрела вслед сигналящему мужу, задумываясь о своем. Названая сестрёнка весело взбегает по витиеватой лестнице, с благоговением садясь за белый, лакированный рояль и начиная тренькать разминку для пальцев. Подарок Рауля «поёт» неплохо под её правлением, но на меня звучание клавишных нагоняет тоску, потому что за инструментом не сидит его единственный властелин. Эрик чудесно играл на органе в подземельях, особенно, если это было что-то нежное, напевное и мягкое. Как сейчас помню: едва кудрявые чёрные локоны постоянно спадали на фарфоровую маску, от очередного кивка головой. Стопа метрономом отбивала ритм, пока руки в блаженстве скользили по октавам. Он поворачивал ко мне лицо с тёплой улыбкой, вскоре отрываясь от своего инструмента и торопливо подходя ко мне. Живописные ладони в перчатках из тонкой кожи боязливо дотрагивались до моих лопаток, пока я в смущении рассматривала пол гостиной, как будто надеясь нати там что-то новое. Взгляд натыкался на мужские лакированные туфли с загнутым носком, на небольшом каблуке. Всегда блестящие и начищенные, они сверкали даже в полумраке и безумно шли его высокой, худощавой фигуре в выглаженном иссиня-чёрном фраке. Запах кофе со сливками в минуты таких полуобъятий слышался ярче всего. Насколько я знала, Эрик не курил, почти никогда не пил алкоголь и благоухал только лишь слегка терпким парфюмом. — Твоё упрямство стоило того, чтобы бесстыдно продолжать призывать меня в своих мыслях, правда, любовь моя? — Призрак ярким образом проходится по малой столовой, в дверях которой я застыла, точно вкопанная. — Твоё наказание за малодушие, милая Кристина… — Я знаю, что через тебя сама себя каждый раз убиваю, — устало рассматриваю эту чёрную фигуру, что деловито сложила руки под грудью, с придирчивой искрой в глазах взирая на наполированный стол. — Второй год ощущаю себя сумасшедшей. Почему именно ты, Эрик? Почему не матушка Валериус? Почему не отец? — Потому что, любовь моя, именно передо мной ты чувствуешь себя больше всего виноватой. Хотя я никак не могу понять: отчего? — Эрик проводит по волосам рукой, собирая непослушные локоны и закидывая назад. — Даже твой разум принимает факт моих чувств, пусть и спустя столько времени… А ещё тебе обидно, что поняла ты это только сейчас. Копирую твои же размышления, так что извини за тавтологию, но я сам сплошь состою из твоих воспоминаний… — Почему бы тебе тогда не пойти к чёрту? — выгибаю бровь, с привычной усмешкой, облокачиваясь на косяк прохода. — Я хочу, чтобы ты меня сейчас же оставил. — Ну так отпусти меня! Прекрати думать, сожалеть… Всё равно этим ты меня не вернёшь… — Призрак снова обходит стол, медленно подходя ко мне. Пальцы от сжатия в кожаных перчатках чуть скрипят, невысокий каблук надменно отстукивает по полу. Он поджимает губы, хищно улыбаясь, и, не прикасаясь к моему лицу, жестом заставляет поднять подбородок выше. — Приятно, чёрт возьми! До дрожи приятно хотя бы так владеть твоими грешными мыслями… Правда жаль, что я издох где-то в подземельях театра, как последняя чумная крыса. И ты даже не можешь это опровергнуть, моя маленькая, своенравная любовь… Чертёнок под маской ангела, липовая и сладкая, точно мёд! — Хорошо, что ты запал в мою душу именно таким ласковым и нежным зверем, любимый учитель. Боюсь, плач возле ног я бы не пережила… — Твой язычок с каждым месяцем всё острее, дорогая. Но не забывай, что дерзишь ты сама себе. Будь я здесь, состоя из плоти и крови, ты бы не посмела произнести ни единого фельетона в мой адрес… — он бархатно смеется. Болезненное эхо этого переката, врезавшееся в сознание довольно прочно. Настолько, что я могу воспроизводить его при каждой воображаемой встрече. Единственной из всех доступных. Самое интересное, что эта невозможная копия права: будь настоящий Эрик прямо здесь, у порога, то я расстелилась бы, как персидский ковёр, под его пятой. — Грустно, что не могу прикоснуться к тебе, хотя, полагаю, обжёгся бы моментально… Слишком вспыльчивая, усталая и всё так же невероятно обольстительная маленькая фурия, моё личное помешательство и моя же угнетающая скоропостижная погибель… Но что это я? Муж только за порог, а любовник тут как тут. Всё удивляюсь: ты не лишила меня совести. Наверное, при жизни меня вряд ли бы это беспокоило, но раз уж тебе угодно так думать, полагаясь на мою честь, то не стану тебя расстраивать. Повинуюсь, моя маленькая любовь… — Я люблю тебя, Эрик… — шёпотом выдохнула я, наблюдая его шутливый услужливый поклон. Слёзы предательски подкатили к горлу целым водопадом. Каждая кровная стрела подобных мыслей всё больше добивает меня, подталкивая ближе к пропасти с каждым днём. — Если бы мне пришлось отправиться за тобой в самую гущу ада, я бы танцевала для Сатаны бурре, но выторговала бы твою душу… — Имея — не ценим, а потерявши плачем, Кристина… — Эрик тоскливо улыбается, пожимая плечами от того, что сжать меня в объятиях до писка всё равно не получиться. — Моя драгоценная дьявольская звёздочка! Как много зависело тогда от твоего выбора… В любом случае, даже не будучи вымыслом твоего воспалённого, необузданного сознания, я бы вряд ли стал жалеть, что петля затянулась этими прекрасными, нежными пальчиками. Я тоже люблю тебя… Всегда любил и буду продолжать. Пусть и так, но буду. И я медленно скатываюсь по косяку двери, почти захлёбываясь в нарастающих с каждой минутой слезах. Улыбаюсь, рассматривая плод собственных фантазий. Призрак со вздохом наблюдает подобную картину уже как минимум раз в третий. Но он безволен, бездейственен. Только лишь неторопливо опускается рядом, прикасаясь живописными пальцами к кольцу на своей шее. Я ещё яростнее утираю слёзы, вспоминая, как сама же вручила перед его смертью изящную драгоценность с красивым аквамарином в элегантной оправе. Если, конечно, бездушный швырок рядом с трупом можно назвать вручением. Как же сейчас я ненавидела себя за это всё. Ненавидела, что бросила его, не смогла достойно похоронить и и искренне оплакать. У меня даже нет какой-то толики любимого мастера. Символ сильнейшей любви на свете, разбившейся о страхи и неуверенность семнадцатилетней девчонки покоился на дне подземелий. Горячие дорожки обжигают щёки, когда я вижу на растворяющихся губах мужчины ласковую улыбку. Сердце разрядами отбивает: предатель, предатель, предатель… Я предала его, сама же убила, а теперь нагло выгрызаю у несуществующего образа признания в ответных чувствах. Видимо, недальновидность определённо моя сильная черта. Лёгкие как будто что-то изрядно припекает, сдавливая, сжимая, а после нехотя отпуская. Мне всего двадцать два года, правда ощущений на все сорок с лишним. Что же, возможно, будь мне тогда действительно хотя бы за тридцать, то догадалась бы поставить в приоритет не смазливый идеализм, а откровенность чувств и живость намерений. Просто дай я тогда время, оно, возможно, вышло бы по-другому. Глупая, маленькая, наивная Кристина, испугавшаяся мужчины! Настоящего, верного мужчины. — Не бросай меня, Эрик… Умоляю, только не покидай ещё раз! — Но я мёртв, моя девочка. И, напомню, я просто вещь из твоей фантазии, так что вряд ли отстану, если сама не захочешь. — Спасибо… — я всхлипнула, как-то по-детски притягивая коленки к груди. — Мадам де Шаньи, с вами всё в порядке? — горничная потрясла меня за плечо, Эрик ушёл так же, как и пришёл, а я осталась в ступоре с дурацкой улыбочкой на губах. Разве может быть всё в порядке, когда продолжаешь медленно, но верно катиться на своей же крыше вниз? — Господи Боже! Вам плохо, мадам?! Не приведи господь, я сейчас, сейчас! Только порошок захвачу… Я, не веря, качаю головой, едва удерживаясь от постыдных соплей. Пол холодный, но для полыхающих ладоней это — не проблема. Контраст холодного и горячего я замечаю уже после острых мыслей, навязывающих пленительный образ бывшего учителя. До дрожи пальцев обидно называть Эрик бывшим. На языке горький привкус, перекатывающийся недоброй сладостью. Начинает немного подташнивать. Я и вправду почти разучилась совладать с эмоциями и с телом, предпочитая обычному миру сны или часы мечтаний. Мечтаний о своей обезображенной любви, без гнилого особняка и восковых эмоции виконтессы. С тупой улыбкой я уронила лицо в более менее прохладный десяток пальцев, еле сдерживая крик. Мне нужен порошок, чтобы держать себя, держать Эрика… Своего подсознательного монстра, самого любимого из всех возможных на этой земле. — Пожалуйте, мадам де Шаньи, — чашка с напитком послушно переходит в мои руки. Глотаю чуть горьковатую отраву, вдыхая сыроватый воздух этого огромного дома. Никогда не понимала зачем строить такую громадину, которую протопить-то едва получается. — А теперь пойдёмте со мной, милая госпожа, пойдёмте… Горничная любезно отводит меня в библиотеку на первом этаже. В спальню на втором я точно не смогу подняться, а вот подремать на софе вполне себе не сложно. Надеюсь, спина не будет потом весь вечер ныть. Смиренно опускаюсь на мягкую сидушку, подбивая под голову бархатную думочку. Прислуга ушла, грузно переступая по скрипящему полу и охая. Дверь за ней едва прикрылась, но кроме меня и мужа всё равно практически никто никогда не заходит в эту обитель познания. Конечно, библиотека не такая большая, как мне бы хотелось, но вполне подойдёт. Пополнялась она тоже не часто — не было возможности регулярно добавлять туда книги. За окном всё стучал мелкий дождь. Рауль наверняка уже не успеет добраться до города сухим. Только более менее утихнув, стихия вновь набирает обороты. Вместе с приглушённым громом где-то в степи с крыши съехала ещё одна партия облезлой черепицы. Я слышала сквозь начинающийся сон, как та с грохотом упала в лужу под окном. Поместье разваливается на глазах, а я рушусь вместе с ним, слипаясь в пелене мыслей. И всё-таки интересно, как я докатилась до того, что безмерно изнываю в обожаниях к человеку, которому раньше готова была расцарапать лицо ногтями? Эти два года измотали меня невероятно. Два года, давшие мне понять: от любви до ненависти действительно один шаг, как и обратно…Часть первая: закат.
30 августа 2020 г. в 20:56