Теперь я понял, что такое мои ночи: за ночь я прохожу в мыслях всё расстояние, отделяющее от Хаоса.
Эмиль Мишель Чоран
Новым побочным эффектом вылезли обмороки. Я случайно провалилась в Чертоги, пока спускалась на первый этаж за бутылкой вина. Муж, поднимавшийся на второй, едва успел меня подхватить. Когда я пришла в себя, обнаружила, что лекарство в этот раз ввели внутривенно. Уж не знаю, дошла ли я до порога безобразия, но мне становится очень страшно. Не думаю, что организм долго продержится, учитывая каждодневную дозу алкоголя и нередкое курение. В глубине я понимаю, что бегу только от самой себя, однако это – всё, на что я более способна. Стимула жить дальше нет совершенно. Помимо прочего, совсем скоро придётся искусственно давить из себя удовольствие от встреч в малой столовой на верхнем этаже с младшей сестрой де Шаньи. Для меня такой расклад равносилен двум пальцам, вставленным в глотку. Сейчас, в самый разгар дня, я просто-напросто лежу в кровати, тихо опустошая стакан с ромом. Язык и горло не жжёт крепость алкоголя, как то было раньше. Зато он помогает мне коротать время до следующей встречи с незримым окружению полюбовником. Я не могу понять, как работает эта вещь с появлениями Эрика. Вроде бы, я сама контролирую своё сознание, материлизую в каком-то смысле свои размышления и желания. Однако сейчас мне тяжело даже вспоминать мастера без истерики. Как будто его никогда не было, и я придумала всё сама. Единственное предположение на этот счёт таково, что лекарство от здоровья как-то способствует слабости восприятия. После принятия раствора внутривенно я ощутила немного другой эффект, заключающий в себе повышенную энергию, практически полное отсутствие сонливости и эйфорию, так что я просидела до четырёх утра, вспоминая балетные позиции. Думаю, здесь скрыта какая-то деталь пазла, составляющего мой психоз, и она выбилась из общей картины. Я чувствую, как сердце то учащает своё биение, то замедляет, клокоча где-то в глотке. Вдруг я услышала на этаже своей спальни какие-то движения. Они заставили меня приподняться на локтях. Как сквозь неплотную стену тумана доносится голос Рауля, ещё двух-трёх незнакомцев и скрип половиц. Должно быть, Диане готовят комнату. Неразборчивая резкая какофония, какая бывает от случайного удара по клавишному инструменту, разлетелась по пространству. Неужели привезли что-то вроде рояля или маленького органчика?! Заставив себя подняться на ноги, я запахнула домашний халат, допила остатки рома и, вставив ноги в тапочки, вышла в коридор. По привычке от прохлады захотелось закурить, но я недавно дала себе слова делать это как можно реже. — Сюда, сюда, — Рауль бодро руководит процессом. На противоположной от комнаты стене играют тени людей. Горделивый профиль мужа красуется на выпуклом камне. — Прошу осторожнее, господа, это фамильное фортепиано! Фортепиано! Моей радости не было предела. Я воодушевлённо вздохнула, тихонько проходя к косяку, чтобы заглянуть внутрь будущей комнаты младшей де Шаньи. Однако мой взгляд не нашёл там кровати – только письменный стол, устанавливаемый инструмент, маленькая библиотека и пара неизвестных мне вещей. Стало быть, у Дианы есть свой личный кабинет. — Что ты здесь делаешь? — я вздрогнула от внезапного появления перед собой супруга, по старой нервно заправляя прядь волос за ухо. Он мягко взял меня за руки, спиной отводя подальше от комнаты. — Что-то случилось? — Я… я... — Сэр, — Рауль обернулся к рабочему, прикрывая мой неважный вид собой, а я со стыда отвернула голову в сторону, добрее запахивая исхудавшее тело в шёлковую ткань. — Всё готово, сэр. — Благодарю, господа, — тихо ответил муж, указывая им на лестницу. — Подойдите к мистеру Брауну, будьте добры. Он оплатит все расходы. Рауль проследил взглядом, чтобы они спустились чётко вниз, а после и сам ушел. Я устало схватила его за запястье негнущимися пальцами, прикусывая губу. — Можно? — я осторожно качнула головой в сторону девичьего кабинете. — Пожалуйста, Рауль… — Конечно можно, — с непониманием нахмурил брови супруг, без особых усилий высвобождая руку из моей. — Только, пожалуйста, то, что тебе неведомо или непонятно, не трогай. Хорошо? Я слабо улыбнулась, утвердительно кивая, и повернулась в сторону новой комнаты своего поместья. Муж всё-таки удалился: тихи шаги в противоположную сторону скоро вовсе исчезли. Снизу послышалась очередная возня. Я быстро подошла к дверному косяку, заглядывая в комнату. Ничего не скажешь, она и впрямь замечательна. Мне даже как-то неловко стало наступать на мягкий ворс ковра. Я охнула, войдя в кабинет и увидя его во всей красе: бесчисленные книги, скляночки с какими-то образцами, камин, пространство для отдыха с дорогущим диваном и столиком, лакированное громадное фортепиано белого цвета, массивный стол с такой искусной выделкой, какой я в жизни не видела. Прикусив губу от восторга, я осторожно подошла к полке с литературой, предварительно сняв тапочки перед ковром, чтобы не стоптать его. Не думаю, что «милая Ди» будет так изощряться, но я себе подобного позволить не могу. Мой почивший отец — бедный скрипач, а моим настоящим мужем должен был стать такой же несчастный любитель музыки, но никак не драгоценный парижский аристократ, по которому вздыхала вся ярмарка невест. Я провела подушечками дрожащих пальцев по ряду книжных переплётов, на ощупь читая названия. Здесь такой чудный запах! Однако это не надолго. Я вздохнула — скоро пространство наполнится ярким, сладким парфюмом и постоянным весёлым щебетом младшей де Шаньи. Не думаю, что мы подружимся. Более, чем уверена – будут постоянные намёки о моей профнепригодности в качестве жены для мужчины такого уровня. Ну, собственно, развода мне всё равно не дают, так что вина не моя. Ей-Богу, как будто я его приворожила и насильно на себе женила! Пока я размышляла о супружеской жизни, гуляя по периметру кабинета, незаметно подошла к роялю. Столько приятных, незыблемых воспоминаний нахлынуло единым штормом, что я не удержалась, поднимая крышку. Приятный блеск новеньких клавиш, запах инструмента – дерева, лака, остатков уличной прохлады, – настолько был мне приятным и родным, что я взволнованно набрала воздуха в лёгкие, не смея его выдохнуть. Нажав одну из белых полосок, прикрываю глаза, наслаждаясь звучанием. Незаметно для себя я дрожащими пальцами принялась что-то наигрывать. Оказалось, помнила я немного, но этого хватило, чтобы почувствовать кусочки прошлого в настоящем. Другая рука машинально воспроизвела несмелые аккорды второго голоса. Я начала тихо-тихо петь, больше выдыхая из-за накатывающих слёз. Распевная композиция, которую почти каждое занятие тренькали умелые перста, целовать какие я готова, стоя на коленях, возвращала меня в болезненно приятные воспоминания. Внутри себя я слышала тот самый голос, мой нежный баритон из повалов Гранд Опера. Я сощурила глаза не в силах это терпеть и ощутила, как по щекам побежали горячие дорожки слёз. Сердце клокотало в груди с бешеным приступом, пока рыдания за роялем продолжались под тихое мычание Мастера. Я исчерпала лимит наших встреч, довольствуясь только воспоминаниями. Задворки сознания отпечатали на себе карамельное звучание мужского голоса, лёгкое покачивание головы в такт, ритм, отбивающий стопой, и любовное нажатие по клавишам инструмента. Эрик удивительно сочетался с моим колоратурным сопрано, подобно чёрному ворону то возвышаясь над ним, то плавно поддерживая лёгкость высоты моей партии. Я, казалось, обманчиво ощущаю, как мои плечи сжимают холодные руки, чуть поглаживая шейный позвонок. Призрак подпевает, не останавливаясь, чуть улыбаясь и со всей своей страстью к тому, что делает. О, моя дьявольская любовь была без ума от музыки, смакуя её всеми своими клеточками. Эрик — настоящий фанатик нот, инструментов, вокала и всех подобных музыкальных вещей. Он в совершенстве мог как наслаждаться мастерством кого-то, так и исполнять самостоятельно, будь то песня или просто мелодия. От сладкого фальцета у меня галопами бежали мурашки по всему телу. Харизматичное рычание на некоторых местах могло иной раз заставить меня ментально закатить глаза от блаженства. В пятнадцать я, ей-Богу, чуть не отдала свою душу раньше времени, однажды увидев исполнение какой-то там композиции из уст своего учителя. Клянусь, слёзы едва не пролились целым водопадом, пока Эрик улыбался, впитывая эмоции после выступления. Когда я очнулась от воспоминаний, то поняла, что из-за солёной пелены ничего не вижу. Поднявшись с места на подрагивающие ноги, я решила закончить пытку, но стоило только ладонью облокотиться на стену, как перегородка между спокойствием и морем слёз дала трещину. Я скатилась по стене, захлёбываясь в чем только было можно. Прикусив губу до искр из глаз, чтобы не всхлипнуть на весь дом, я зарылась пальцами в волосы, сворачиваясь в комочек. Грудину рвало от чувств на мелкие кусочки. Навязчивый, болезненный голос продолжал внутри меня тянуть мелодию, добивая с каждой секундой. Гланды драло от немого крика, выражающегося сипом дикого зверя, вдруг запертого в клетку. Я думала, что самую боль уже пережила, проглотила, как горькую пилюлю. Оказалось, самое страшное ещё впереди. Голова трещит, грозясь разлететься во все стороны. Эрик… Мой милый, ласковый Эрик, я так тебя люблю. Знал бы ты, как мне не хватает тебя сейчас, как я скучаю и болею по твоим рукам, по твоим объятиям. Я слабая, ничтожная лицемерка с трясущимися губами, посмевшая тебя предать и воззвать вновь. Я уже задыхаюсь от нехватки воздуха, но, может, оно и к лучшему. Я грёбаная эгоистка, но видит бог, как мне плохо без тебя. Выгорание, как моральное, так и физическое всё ближе и ближе. Паническая атака перерастает в истерию, вынуждая меня биться в конвульсиях и дрожащими руками пытаться ухватиться за пол. Я так хочу к тебе… Ты нужнее мне, чем сам кислород, чем вода и еда. Ты моя потребность, моя необходимость, моя… Жизнь. Чувствую, как на языке перекатывается металлический привкус, свидетельствующий о том, что я добротно прикусила губу до самой крови, если не до мяса. Так мне и надо. Хотя чем я могла заслужить это всё? Парадокс пульсирует в сознании. Да, я ошиблась, но разве я не человек? Разве я не могу обмануться, ошибиться?! Я не ангел, не машина и не вещь с определённым функционалом! Я человек. Просто обычная женщина… Прислонившись лбом к холодному полу, я молча сморгнула пелену солёной воды, горячо выдыхая жгущий лёгкие воздух. Я почти не осознаю, как снова начинаю захлёбываться в слезах. Внезапно, чьи-то тёплые руки коснулись моей спины, успокаивающе поглаживая позвонки. Я трясусь, не пытаясь унять душевную боль. Чувствую, как ватное тело приподнимают, почти сразу укутывая в тёплые объятия. Рауль садиться вместе со мной на банкетку, крепко-крепко прижимая к себе, осторожно зарываясь в волосы. Я цепляюсь за сильные плечи, как за спасательный круг, позволяя себе жалобно всхлипнуть и зарыдать во весь голос. Пальцы продолжают успокаивающее путешествие по талии, не смея отнять меня от кусочка заботы, дарованного мужем. Я и сама жмусь к нему с невероятной силой, прикусывая до искрящей боли собственные фаланги. Истеричка. Соль неприятно щиплет глаза, вынуждая меня держать их закрытыми и рыдать, рыдать, без конца плакать, поддаваясь вулкану нерастраченных эмоций. Наверное, червивому яблоку не так паршиво, как мне. У него хотя бы есть червяк. А где мой червяк?! Он даже ненастоящий! Лживая выдумка, которую я ненавижу! Отчаянно ненавижу и предательски болезненно обожаю… — Тише, любовь моя, тише… — тихо выдыхает супруг, поглаживая лопатки. — Я с вами, моя дорогая Кристина, я здесь, я весь для вас. — Он прижимается виском к моему, чуть крепче сжимая руки. — Ты не одна, слышишь? — шепчет он так, что я чувствую какое-то отчаяние. — Ты никогда не будешь одна, слышишь меня? Отняв лицо от обслюнявленного плеча пиджака, я с вопросом заглядываю в глаза Рауля и вижу в них… Слёзы? Да, это определенно та влажная пелена, с которой мы срослись воедино. Он плачет? Но почему? Де Шаньи едва заметно улыбается. Я замечаю, что даётся ему такой манёвр через конскую силу. Муж прикусывает губу, сглатывая ком и смаргивая солёную каплю. Она блестит на его побледневшей щеке. Рауль снова пытается улыбнуться, но выходит это как-то виновато. Вторая слеза срывается с его ресниц, нагоняя первую и повторяя влажную дорожку. — Мне так плохо. — шепнула я, прикрывая глаза и утыкаясь лбом в лоб мужчины. — Я знаю, — кивнул он. — Я представляю, моя дорогая. — Бросай меня, Рауль, — выдохнула я, глотая очередную партию слёз. — Рауль, бросай меня, я умоляю тебя. Пожалуйста… Бросай… Пож-жалуйста… — Кристина, ты даже не представляешь, о чём меня просишь. — Я так хочу к нему, Рауль, — выжала я, утыкаясь щёкой обратно в плечо мужа. Соль по-новой опалила веки. — Будь он жив, Кристина, дыши он на этом свете, я бы даже слова не сказал. Но он мёртв, моя дорогая. Если бы у меня была возможность воскресить его, я бы не колебался. Однако это невозможно. Устало выпустив из лёгких воздух, я снова прижалась горячим лбом ко лбу мужа, пропуская через себя очередной болезненный комок. Супруг ласково очертил кончиком носа мой, удерживая в объятиях. Я чувствую, что мы выровняли своё прошлое и теперь дошли до той точки, о которой недавно твердил виконт. Один шаг, который предопределит, чем или кем мы будем друг для друга. Мужчина хочет обратной приятности, взаимной ласки, наверное, потому, что действительно любит. Он любит, но не я. Перед глазами встаёт образ возлюбленного Мастера с расплавленной солью янтаря в глазах, в любимой позе: ноги наперекрест, руки в карманы. Я едва удерживаю в себе новую истерику. Через силу, превознемогая состояние развалюхи, закусываю губу, мотая головой. — Я не могу, Рауль. — я просто призналась мужу в правде, отнимая лицо. — Спасибо, что помогаешь, что заботишься, однако больше от меня ты этого не услышишь. Лучше бы ты дал мне возможность подохнуть в ванной. Сейчас я лишь отравляю и тебя, и себя. За свою теперешнюю жизнь я не стану тебя благодарить. — Партнёры по семейной жизни? — Рауль понял отказ. Вымученно улыбнувшись, он протянул мне руку для пожатия. — Нет. Я ненавижу тебя за то, что ты спас меня. Прости, но притворяться для тебя у меня элементарно не хватит сил. Для твой сестры — пожалуйста! А вот ты сам обрёк себя на лицезрение моего распада. Кивнув, я слезла с него, на ватных ногах двигаясь к проходу. Мысли не хотели униматься, так что мне придётся выпить, и выпить чего-то очень добротного. Вино здесь, увы, не поможет. — Кристина! — шёпотом окликнул меня муж. Я обернулась, рассматривая молодого разбитого мужчину, разом постаревшего на несколько лет. Мне не совестно, нет. А ещё меня раздражает фраза: «Я хотел, как лучше», которая читается в его взгляде. Если хотите сделать, как лучше, не делайте того, о чем не просят. Зачастую именно псевдоисточник добра является корнем самого горького зла. — Спасибо. — Я возьму коньяк? — ответив на слова благодарности лёгкой улыбкой уголками губ, я выложила своего валета на поле битвы. — Ради бога. — согласился супруг, опуская подбородок на руки. Я вышла в коридор, чувствуя, как снова начинает кружиться голова. Ему во век не понять моей души! Во-первых, он – не женщина, своеобразие непостоянности Раулю вряд ли знакомо. А во-вторых, муж просто духовно выше. Мне уже не поможет простое «держись», «возьми себя в руки» и так далее. Если кто и может меня как успокоить, так и довести, так это я сама. При чём и то, и то чаще бывает в мужском обличии, с маской и вечно задумчивой миной. Я остановилась, ловя странную мысль. Почему-то я вспомнила собственную мать. Я не знала её лично – она умерла почти сразу после моего рождения, но отец рассказывал много и долго, какой та была. Я бессовестная, потому что в своих страданиях совершенно забыла о родительнице, о том, что помимо Эрика в небытие живёт и её нежная, светлая душа. Господи, как бы мне хотелось, чтобы она сейчас была рядом! Наверняка, как и любая другая мама, моя погладила бы меня по волосам, напомнила о забавных моментах детства и вовремя вразумила. Тускло шмыгнув носом, я достала из фальшивого глобуса бутылку коньяка, дрожащими пальцами вытаскивая пробку. Гулять так гулять, пить так пить! Спокойствие уже где-то далеко, так что я могу лишь помахать ему рукой, как улетающим диким уткам, покидающим осеннее озеро.