В полночь вселенная пахнет звёздами.
Эрих Мария Ремарк
Это был отлив перед новым цунами чувств, которые накрыли меня уже летом. Я обожала его ещё больше, чем до этого вообще могла обожать. Я скучала по каждой встрече с ним, по томным вздохам, по усталым, почти что печальным глазам глубиной в мировой океан. Эрик все так же раз в два месяца баюкал меня, вновь встречая уже во сне. Я стала доверять своему ведению. Мы разговаривали особенно часто уже под конец солнечных месяцев, когда гулять было приятно и не жарко, а дожди ещё не напрягали сыростью. Я позволяла себе брать Даму, садиться верхом и кататься на ней по нескольку часов, все это время разговаривая с терпеливым другом, нарушившим свой обет и появлявшимся раза три-четыре на дню, вместо условленных двух. Меня это радовало. Радовало осознание, что его тянет ко мне с той стороны также, как меня к нему с этой. Возможно, чуть меньше, но безоговорочно. Так прошла и следующая осень, и зима, и новая весна, венчающаяся летом и новой слякотной осенью, прекрасной в буйстве своих ветров и вечно плачущего неба, а Эрик всё приходил, взращивая во мне кровавые цветки почти чистого наркотика, который я изредка принимала внутрь в качестве сыворотки. Я срослась с вечно расхлябанной погодой, влюбилась в шумные, протяжные дожди, вырисовывая пальцами на запотевших окнах запретные сердечки. Мне нравилось часами сидеть на подоконнике, потягивая из стопки горький, противный виски и млея в собственной апатии. Мне не нужны были какие-то райские тропики, не нужно было солнце, тёплая плёточка ветерка или милые колыхания свежих цветков, полных работящих пчёл и красивых бабочек. По своей природе я — чистокровная шведка, привыкшая к подобным условиям жизни, поэтому совершенно не удивительна моя приспособленность к такой погоде. Сегодня, например, мне исполнилось двадцать два года. Ранний ноябрь во всю хлещет снаружи, издеваясь над растительностью, а я, как жирная, усталая белка, сижу дома, на привычном месте у подоконника, прислонившись горячим лбом к холодному стеклу, и получаю болезненное удовольствие от буйств за окном. Неужели мне уже двадцать два? У меня нет детей, нет родственников, нет любви, нет друзей; я несчастная зависимая алкоголичка, поскользнувшаяся на собственной крыше, как на льду. Очень жаль, что я не ударилась насмерть головой. Ах, да… Чуть не забыла: ещё я замужем. Но, боже мой, видишь ты, как я устала от треньканья рояля, устала от постоянного топота женских ног, от натянутой улыбки, от фальши… Я хочу к папе. Особенно часто я стала пробуждать в себе робкие воспоминания об отце. Он был редким человеком, с добродушной волевой душой, богатой, как Македонская армия после походов. Густав Даае даже пах просто, но на удивление по-родному в равной степени для всех. Отец изредка брызгался недорогим, но стойким парфюмом, когда нам удавалось собрать достаточно денег, чтобы позволить подобную роскошь, как духи и новенькие блестящие башмачки для папы и меня соответственно. Помимо терпковатого аромата туалетной воды, он пропах лаком для обработки дерева, горьковатым цикорием, костром и маслами. Мы играли на улицах родного городка, а после принялись на скопленные средства путешествовать в поисках более «хлебного» места. Тогда мне пришлось отставить златовласого, тоненького друга на побережье. Маленький Рауль сильно расстроился, узнав о моём принудительном отъезде. И я тоже плакала вместе с ним, обняв за талию и прижавшись щекой к груди совсем юного де Шаньи. Мне было очень горестно с ним расставаться, но если бы я знала, что спустя полгода скитаний отец привезёт меня в Париж, оставив на попечение матушке Валериус… Если бы я знала тогда, какой ласковый и нежный зверь запакует для меня свою безгранично талантливую душу, в какую терпкую, но яркую любовь я окунусь и чьи, будто ядовитые, уста мне придётся целовать, чтобы спастись… Как мне тогда надоел северный солёный ветер с моря! Я устала от постоянных туч, от холода! Франция казалась мне истинным домом, пока я не узнала, что через пять ночей после приезда Густав Даае умер от сердечного приступа, прошептав сказку об Ангеле Музыки. Но Ангел обернулся сначала Демоном, а потом принял настолько человеческий облик, что я не переставала думать о нём после встречи целую неделю. А потом этот метрономный отстук ритма стопой, покачивание головы в такт, блеск туфель, запах кофе, запах крепкого чая с ванилью, бархатные фраки, холодные, длинные пальцы и яркие угли глаз, полыхающие от горячности внутреннего мира мастера. Мастер… не божество. Живой мужчина — не бесполый Ангел. Я улыбнулась, чувствуя, как стекло приятно холодит лоб. И придумал же какой-то бездельник, что люди непременно должны любить друг друга. Не было бы этого мучительного, всепоглощающего чувства, так, может, скольких ошибок бы удалось избежать в этой жизни! Выдохнув, невольно разминаю шею. Всё-таки для женщины важно ощущать себя желанной, видеть, что её ждут, что она нужна и необходима. Мне стало интересно: Рауль до сих пор был бы готов начать наше более тесное сожительство или неизвестная барышня из маленького городка прельщает его куда больше, чем мои бледные обрисовавшиеся кости? Нет, я бы в любом случае осталась верна незримому мастеру! Но внезапно появившийся вопрос собственной привлекательности позабавил меня. В дверь внезапно раздался стук. — Кристина, спускайся, пожалуйста! — Муж весело позвал меня из-за двери. Он как-то странно рассмеялся. Я ничего ему не ответила, прижимая колени ближе к себе и с опаской поглядывая в сторону подозрительных звуков. Видимо, не услышав ничего взамен на приглашение, Рауль решил узнать причину игнорирования и быстро открыл дверь, влетая в комнату и тихо прикрывая за собой проход. Тяжело выдохнув, супруг согнулся, облокачиваясь ладонями на коленные чашечки. — Пошли, пожалуйста… — Горячо прошептал он, наконец немного успокоившись. Пришедший муж оглядел меня с торчащих из-под сорочки пальчиков ног до растрёпанных у корней волос и нахмурился. — Что это за вид?! Почему ты ещё не готова?! — Потому что я останусь здесь, — тихо ответила я, отворачиваясь к окну. Буря и не думала успокаиваться. — Нет, дорогая, ты пойдешь со мной! — прошипел де Шаньи, сцапывая меня за плечо и заставляя спусться с подоконника. Я едва не упала, но тёплые ладони вовремя поддержали за талию, так что я оказалась безвыходно прижата к его напряженному телу, упираясь пальцами в грудь. Он поднял моё лицо за подбородок, заглядывая в глаза. — Ты обещала, милая, что будешь послушной девочкой, когда это от тебя потребуется. У тебя день рождения, если ты забыла. Мы все ждём внизу. — Надоели мне и ты, и твои ханжеские запросы! — Плюнула я, выдергивая руки. — Сколько можно тыкать этим? — Ты забываешься, Кристина, — строго осадил муж. — Ты сейчас же приведёшь себя в считанные минуты в порядок и спустишься к нам, вниз! Не вынуждай меня требовать, а не просить этого. — Ты мне опостылел… — процедила я, сжимая кисти в кулаки. Ногти больно впились в тыльную сторону ладони, но это помогло мне не сорваться на него с яростью бешеной кошки. — Чтоб провалилась вся ваша семейка! — почти крикнула я. — Замолчи! Прекрати устраивать цирк, Кристина. Начинай собираться! — Сам собирайся, — по-детски буркнула я, нервно дергая уголком губ. Рауль нахмурился. — Выйди вон. — Не смей так со мной разговаривать… — Пошёл вон! — осмелилась повысить голос я, делая угрожающий шаг в сторону мужа и отпихивая его руками в грудь. Хлопок. Я опустилась на пол, удерживаясь за пульсирующую щёку. Она горела пламенем, глаза застилала пелена рефлекторных слёз, а губы подрагивали от злости и обиды. Было больно, причем настолько, что я чувствовала отдачу в челюсть. Рауль вдруг перестал воинственно дышать, практически задыхаясь и опускаясь ко мне на пол. Покачав головой, я отшатнулась от него к стене, сжимаясь в комок. Он поджал губы, потирая ушибленную, трясущуюся руку, на подушечках пальцев которой остались красноватые следы от встречи с моим лицом. Я видела, как по бледной, чуть впалой скуле скатилась слеза, выдавшая себя блеском от одиноко горящей свечки. Муж ссутулился, опуская голову на кисти. Хрипловато вздохнув и посидев так несколько секунд, Рауль обратил на меня внимание. В его глубоких, маслянистых глаза не было и намёка на то, что произошло всего минутами ранее. Я уловила в этом взгляде ограниченность и безразличие, почти что кукольное. Он как будто был не живой. Вся душа замерла во мне, пока супруг смотрел в одну точку преткновения, которой стало то самое затухающее пламя свечи. Мы были в упадке. Казалось, что точка невозврата уже давно пройдена, но почему-то всё вокруг до сих пор трещало на последних нитях. И мне думалось в тот момент: это не я… Это не мой милый друг, поднявший на меня руку, не чувствующий за это вины. Это не моя бесцветная, траурная жизнь, не мой одинокий дом, не моё тело, голодное до ласк, не мой разум, жадный до истерик. Ведь всего лишь недавно мне было только семь лет, я занималась балетом и любила петь… Я до сих пор бегаю с Мэг Жири где-то по коридорам театра и боюсь Призрака Оперы, а не скупо плачу на холодном полу от удра собственного мужа, которого я и вправду ненавижу. Нет, это не я… Это кто-то другой может так страдать, это кто-то другой блуждает в собственном лабиринте, но это не я! Не я, не я, не я! И вот я почти задыхаюсь от слёз, до сих пор не чувствуя собственного существования. Почему я не в Гранд Опера? Где мой Ангел Музыки, где папа, где Мэг? Почему напротив сидит разбитый, опустошённый Рауль? Где его веселость и добродушность, почему он молчит? Так тихо… Я поднялась с места, подходя к зеркалу и видя себя, как будто в первый раз. Взяв в руки расческу, провожу по длинным, выгоревшим волосам. Их концы сухие, да и сами они какие-то инородные. Почему пальцы дрожат? Мне показалось своё лицо чужим. — Не забудь воспользоваться пудрой. — кинул Рауль, прежде чем уйти. Я послушно открутила крышку маленькой пудреницы, доставая пухленькую, мягкую кисточку и начиная водить по месту удара. Неужели я докатилась до того, что он смог поднять на меня руку? Я никогда себе не представляла, чтобы Рауль, терпеливый, любящий Рауль решился одарить меня пощёчиной. Возможно, заслужила, а, возможно, — нет. Мысли смешались в кучу, так что я сама не заметила, как горячая солёная дорожка опалила край глаза. Я не должна больше закатывать такие скандалы. Мне двадцать два — я слишком взрослая для таких истерик. Вот так и полетели все предубеждения. Я буквально почувствовала всю ту грязь, которой обросла, в которой я сидела столько времени. Если бы у меня под руками оказалась та бритва или любой другой осколок, наверное, я бы… — Миссис де Шаньи… Анна занесла красивое, спокойное платье из крепдешина. Мне понравился сам цвет платья — нежно-нежно кремовый, практически незаметный, но всё-таки не классический белый. Оборки нежно смотрелись на почти что свободной юбке. Я отметила лёгкие, невесомые рукава с редкими кружавчиками и то, что сам по себе фасон был приталенный. Служанка помогла мне надеть наряд, утянув корсет и поправив открытый ворот. Анна заботливо расчесала длинные волосы, уложив их у корней и немного смазав концы, чтобы они не секлись. Собрав всю копну у висков лентой, девушка подобрала челку и часть с макушки, увязывая всё в красивый, пышный бантик с переплетением темной ленты и моих полуживых светлых локонов. Мне понравилось, что платье подчеркнуло бледность кожи. Чтобы Диана не увидела страшные порезы на запястьях, Анна подала тонкие перчатки, помогая их осторожно натянуть и подпрятать под крепдешиновые рукава. На шею пришлось надеть ожерелье из черного жемчуга — дорогущее и невероятно необычное. Его достал еле как ещё дед Рауля, отдав за драгоценность чуть ли не полпечени. В целом, я выглядела довольно элегантно. Сроду не скажешь, что смогу на спор опрокинуть на время пять стопок рома и занюхать всё крепкой сигарой с привкусом какао бобов. — Вас ожидают, миссис де Шаньи. — робко сообщила девушка, сопровождая меня до выхода из комнаты. Она закрыла за мной дверь, направляясь следом, но чуть позади. — Мистер де Шаньи очень печален? — Шепнула я личной помощнице. — Я не заметила, миссис де Шаньи, — так же тихо ответила Анна. — Спасибо, — я посмотрела на молодую, хорошенькую девушку, останавливаясь перед спуском с лестницы. — Ты свободна, Анна. Она благодарно присела в реверансе, удаляясь дальше по своим делам. Я выдохнула, чуть заглядывая за перила, чтобы оценить ситуацию. Стояла странная тишина. Наконец я решила спуститься, осторожно минуя винтовую лестницу. Муж и его сестра сидели внизу, в главной столовой, друг напротив друга, тепло переглядываясь. Диана встала со своего места, приседа передо мной. Я аналогично ответила на этот жест, поджидая пока Рауль поднимется с места и склонит голову в приветствии. Супруг взял меня за руку тёплыми, чуть влажноватыми пальцами, какие я чувствовала даже сквозь тонкую ткань своих перчаток. Он помог мне присесть на стул, любезно его отодвинув и придвинув. — Я поздравляю вас, Кристина! — тихо мурлыкнула Ди, салютуя бокалом с шампанским. — Прошу прощения, господа, — едва не плача от досады происходящего, нашлась я. Ты — кукла, Кристина, красивая сломанная кукла, которой играют, которую наряжают и используют для своих целей. Самовольно заключила себя в этот фарфор, дорогая. Терпи и молчи. — За то, что опоздала. К сожалению, так вышло. — Ничего, дорогая, мы все люди здесь и все прекрасно понимаем, что есть некоторые нюансы в нашем существовании. — Поддержал Рауль ровным голосом, после мило улыбнувшись. — Чудесно выглядите, Кристина. — Это всё платье, — кивнула я, для приличия улыбнувшись на комплимент мужа. — У вас прекрасный вкус, милый супруг. — Каким вы нашли мой подарок? — Тут же спохватился он, отпуская в рот кусочек мяса. — Посмотри, милая Ди. — Это наша фамильная драгоценность… — как бы невзначай выдохнула девушка, видимо, думая, что я не замечаю в этих словах подначку: Рауль, как ты мог?! А главное — кому?! — Вам очень идёт, Кристина. — без зазрения совести солгала младшая копия мужа, сделав глоток шампанского. — Ожерелье требует изящной, тонкой шеи с фарфоровым оттенком, чтобы подчеркивать белизну кожи. При свечах на вас оно выглядит привлекательно. — Спасибо, Диана, — улыбнувшись, ответила я, после смотря на мужа. — И вам большое спасибо, мистер де Шаньи. Если уж ваша сестра оценила, то у меня совершенно нет вопросов и возмущений по поводу вашего подарка. Он чудесен. Они улыбнулись больше друг другу, нежели мне и приступили вновь к еде. За такими тягомотными беседами прошло около двух часов. Мы редко болтали действительно от души, скорее придерживаясь приличий, нежели комфорта. Было всего пару тем, на которые я смогла действительно достойно ответить и любезно защитить свою позицию по поводу поставленного вопроса. Остальной трёп предоставлялся господам-аристократам, не спеша жующим кукурузу и запивающим её шампанским. Праздничный ужин скорее походил на какое-то заседание или обсуждение важного документа, чем на весёлые уютные посиделки. Они мне не семья, чего я ждала? Непонятно. Интересно, а если бы напротив меня сидел Эрик, то как бы он вёл себя? Мы обедали вместе пару раз от силы за всё знакомство, однако ела всегда только я. Мастер смотрел за тем, чтобы всё было вкусно и на моём лице читалось выражение удовольствия, или же с недовольной физиономией читал последние новости, кривя уголок губ и ругаясь на фарси. Мне всегда было смешно, когда он так делал. Призрак в подобные моменты странно косился на меня, и я начинала откровенно смеяться, прикрывая рот салфеткой. «Что случилось, маленькая мисс? — с прищуром спрашивал он. — Разве вы заметили на мне колпачок с бубенцами или дурацкий гримм шута?». А я давилась смешками и быстро извинялась за такое поведение, через пару минут снова начиная смущённо улыбаться. Тогда фантом сам не мог скрыть довольного выражения, кратко поглядывая на меня полыхающими в радости глазами. Их пламя как будто распылялось ещё больше, когда мы вместе дурачились. Ещё мне нравилось невзначай касаться его. Мне было где-то четырнадцать или пятнадцать. Я могла быстро схватить Эрика за руку, а потом отпустить и смотреть, как он затихает, загораясь смущением. Мне и невдомек было, какую боль я приносила бедному мужчине, позволяя себе подобные шалости. Я-то смеялась про себя, глядя на забавно ссутулившегося учителя, а вот он, похоже, пугался и даже расстраивался, пряча всё за куском фарфора. Дурочка, маленькая дурочка Кристина. А потом, после одного из уроков, я решилась обнять Призрака, сжав сухой торс в крепкой хватке. Эрик весь замер, неловко поглаживая меня по спине, не смея задерживать руки на талии и лопатках слишком долго. Я помню, как он перестал в тот миг дышать, едва проводя ладонью по волосам. Тогда мне было шестнадцать. Мастер уже начинал влюбляться или, быть может, во всю вынашивал в сердце кровавые вешние сады безумной любви. Запретной, невозможной и бесстыдной любви наставника к своей юной протеже… Вспомнив, как бледная, мраморная шея заливается розовой краской от волнения, я тепло усмехнулась, смотря, но не видя еду на тарелке. — Вам смешно от этого? — недовольно спросила девушка. — М? Что? — я очнулась, обращая внимания по очереди то на Диану, то на удивлённого Рауля, переставшего на несколько секунд жевать пищу. — Мы разговариваем о нашем покойном прадедушке, а вам смешно? — Нет-нет, прошу прощения! — Я вспыхнула, понимая, что вышло не очень удобно. Диана покачала головой, с выражением посмотрев на брата. Рауль сделал вид, что ничего не было и ужин продолжился. После того, как мы закончили есть, то супруг любезно согласился проводить меня до спальни. Сначала мы все добрались до комнаты Ди, пожалели ей спокойной ночи и направились непременно в коридор с нашими комнатами. Как только фигурка сестры хозяина поместья скрылась за дверью, а закрытый замок брякнул, я вырвала локоть из хватки мужа. Он всё равно последовал за мной дальше, упорно пытаясь провести до почивальни, как планировал. Уже у самого входа супруг снова цепко взял меня за плечо, заставляя обратить на себя внимание. — Кристина, — прошептал Рауль. — Ты ведешь себя очень неосмотрительно. Пожалуйста, научись контролировать поток мыслей и немного сдерживать эмоции. — Конечно, дорогой, — послушно согласилась я. — Можешь меня ещё на цепочку возле ног прицепить, и тогда вообще проблем не будет. — Я понимаю, ты зла на меня, но, прошу, не стоит. Я виноват перед тобой. — И? — Прости меня, — бесцветно ответил мужчина, тяжело вздохнув. — Пожалуйста, прости. Я не думал, что ты когда-нибудь настолько меня разозлишь. Я не контролировал себя сам. — Я не думаю, что от моего непрощения ты не сможешь спать, — таким же шёпотом парировала я, отворачивая лицо в сторону спальни. — Спасибо за праздник, милый. Чудесное настроение, чудесный вечер. Не дождавшись очередных поруганий в свой адрес, я вытащила из ослабленной хватки руку, уходя в спальню и запирая дверь. Этот день ужасно вымотал меня. По мимо осенней хандры ещё и истерики… Не удивительно, что мы вместе обтекали друг перед другом пару минут назад. Стянув с волос ленту, я распустила непослушную копну на волю, чуть перебирая локоны руками. Мне захотелось раскрыть окно. В комнату рванул холодный, дикий ветер, трепля занавески и все более менее лёгкие, свободные тряпицы в спальне. Я вдохнула запах ночи, подставляя новому порыву лицо и придерживая раму окна, чтобы она, не дай бог, не разбилась. На улице царила безмятежность. Деревья вдали почти неслышно шуршали кронами и ветками, сухая трава колыхалась из стороны в сторону, создавая приятный убаюкивающий шум. Всё вокруг с царственным спокойствием отдыхало или погружалось в транс сна. Пространство перед домом и в его окрестностях казалось глубинным, мрачным океаном, воды которого черные и вязкие, как смоль. Я вдруг посмотрела на небо, невольно забывая о зябком холодке, пробирающим тело сквозь неловкое платье, теперь напоминающее, наверное, медузу. Я никогда их не видела, но Эрик рассказывал о них. Это такие вязкие, несуразные существа, почти что невидные в воде. И вот я стояла в крепдешиновом одеянии в полном уединении с природой и мыслями и глядела в бескрайнее, тёмное небо, напольное иссиня-черным свечением. На нём выстраивался чуть ли ни целый парад загадочных звёзд, собирающихся в незамысловатую линию. Не помню, что бы хоть когда-то в жизни знала ночи прекраснее и величественнее. Дьявольские светила постепенно выровнялись друг за другом, указывая путь какому-нибудь заплутавшему путнику.