Перед восходом солнца есть момент, когда все небо становится таким бледным, почти бесцветным… Это не совсем серый и не белый, мне всегда он нравился, потому что когда на него смотришь, веришь, что вот-вот случится что-то хорошее.
Лорен Оливер «Делириум»
Я приходил к Кристине два-три раза в день, прежде убеждаясь, что она ещё находится в беспамятстве и не собирается обретать способность мыслить ясно. И каждый раз на пороге в протопленную просторную комнату у меня замирало сердце. Ей не становилось лучше. Ни капли. Доктор приехал на следующее утро, осмотрел пунцовое личико Ангела, выписал какой-то порошок и пообещал приехать чуть позже. В округе сейчас много болеющих, поэтому о желаемом приёме нужно договариваться за неделю. Но Кристина едва ли не при смерти! Разве это похоже на обычную простуду?! Моему негодованию не было предела. Однако мой опыт хоть где-то мог сыграть довольно важную роль, ибо благодаря собранным знаниям я решил сам по мимо обязательного лекарства готовить для бедняжки травяной чай со зверобоем, варить отвары, чтобы она могла дышать ими и получать недостающие элементы через ингаляцию, когда ей это понадобится. По мимо прочего, если что, то у меня есть масла, которыми можно делать растирания. Возможно, всё не так уж и плохо, но разбитая, температурная девушка не давала мне успокоения даже при наличии всего арсенала подручных средств. Сегодня я подошёл к её кровати, приседая на стоящий рядом стул и беря в свои руки её, сухие и подрагивающие. Какие прекрасные маленькие пальчики! У Кристины всегда были осторожные миниатюрные ладони, узкие ступни и запястья. Она являлась для меня эталоном утонченности и нежности, особенно сейчас, мужественно сгорая в лихорадке. Действительно жалко, что она оказалась в такой ситуации. Хлопнуть по ушам господину виконту меньше мне не захотелось, однако все мысли были направлены только на благополучие и выздоровление моей бывшей протеже. Теперь, в дневном свете, я смог, скрепя сердцем, насмотреться на её измученное вытянувшееся личико и убедиться: она уже была далеко не той, которую я когда-то знал. Наверняка, внутри она также сильно изменилась, как и снаружи. Бледные, некогда розоватые и чуть пухлые щечки сейчас мягко впадали внутрь, под глазами залегли тёмные полумесяцы, как будто Кристина была женой лунного божества — Яха. Осторожные кафельные зубки обнажались, когда девушка приоткрывала искусанные, обветренные губы. Я помнил их мягкость, как они прелестно лоснились от масляной маски, потому что она следила за их красотой. Эти самые уста касались моих собственных в забвенном поцелуе во имя свободы. Я впитывал их ласку, собирая её нежно и неторопливо, как пчёлы собирают нектар с хрупких цветков, но теперь, вместо безупречных и живых, я видел и осязал истерзанные и почти что безжизненные губы. Острый, аккуратный подбородочек болезненно вырисовывался, будто был выточен из мрамора. Я, быть может, и дальше продолжил бы оценивать ущерб, нанесённый этой фарфоровой куколке, если бы не наткнулся на шершавые запястья. Осторожно вытащив кисть из-под одеяла, я провел пальцами от ладони до пястья, заходя чуть дальше и обнаруживая ужасные полосы шрамов прямо на тех местах, где виднелись переплетения голубых вен. Злость запульсировала от сердца до висков. Я почувствовал, как кровь начала закипать. Она пыталась убить себя! Я не верю, что настоящая, маленькая, милая, хрупкая Кристина смогла бы решиться на такое! Мысленно оторвав виконту голову, я стиснул зубы до скрипа, пытаясь найти силы, чтобы выдохнуть и хоть немного успокоить поднимающийся внутри ураган. Это была моя единственная радость и любовь, и кто-то посмел довести её до столь низких, греховных помыслов?! А если это ты, Эрик? Если она пыталась вскрыться из-за того кошмара, который ты устроил в своих катакомбах?! Я перестал на мгновение дышать. Обомлев на несколько секунд, я вернул руку обратно, приседая вновь на стул. Моя любимая девочка… Моя ли любовь стала веревкой твоего удушения? Моё ли обожание полоснуло по твоим бархатным запястьям? Моя ли боль отравила тебя настолько, что яд полыхает до сих пор, выбравшись наружу и превратив тебя в подобие тени собственной красоты? — И-и… — маленькая мисс едва слышно пролепетала губами. — Кристина? — Переспросил я, поднимаясь с места и наклоняясь ниже, чтобы услышать, о чем просит моя нежность. — Ди-а… — Выдохнула она, намного хрипло и болезненно. Я едва разобрал, что пыталась сказать бывшая протеже. — Ди-а-Ди-н… Ди-а… Я быстро взял с тумбы бокал с водой, осторожно приподнимая белокурую головку, чтобы девушка не захлебнулась. Кристина слабо нашла губами бортик посуды, немного цепляясь за него верхней. Я медленно склонял бокал, следя за количеством проникающий внутрь юной женщины жидкости. Создалось впечатление, что я поил какого-то желторотого птенчика, полностью контролируя весь процесс. Она и вправду, как крохотное существо, неловко поглощала воду, в конце неосознанно облизнув влажные губы. Оставив в покое и бокал, и бывшую ученицу, я снова чуть приблизился к её бледному личику, жадно вслушиваясь в беспокойное дыхание. — Ди-на… — Вновь прохрипела Кристина, немного приподнимаясь в желании встать. Её веки трепетали, но были по прежнему закрыты. Даже если сейчас их тонкая мраморная кожа с переплетением лиловых капилляров распахнётся, явив моему взору глубокий, практический бездонный омут лазурита, то взгляд, вряд ли, будет на чем-то сфокусирован. Прошло всего три дня, температура не становилась меньше, дыхание по-прежнему колебалось от почти несуществующего до бешенного, так что о быстром выздоровлении и речи быть не может. Нет, она не узнает меня ни за что. Откинув панику, я едва присел на кровати, рядом с содрогающейся фигуркой. — Ди-а… — Тихо-тихо, маленькая мисс… — Прошептал я, коснувшись сухих потрескавшихся костяшек на вылезшей из-под одеяла кисти. — Ангел рядом, ангел здесь, дорогая Кристина. — Она престала дергаться, как-то даже удивительно расслабившись. Девушка как будто больше спала, нежели гуляла мыслью по пространству собственного разума. Однако такой реакции я насторожился. Либо эта прелесть дошла до того состояния, что видела детство, когда её покорный Ангел Музыки был действительно милым другом, либо… Я не знаю. Вдруг, сухие губки вновь чуть приоткрылись. Кристина выдохнула, едва ли что-то шепнув. — Что? — практически неслышно переспросил я, снова наклонившись ближе, но так и не услышав заветного слова. — Ангел с тобой, маленькая мисс. Он будет рядом. Тебе не нужно ничего бояться. — Эрик… — чуть громче вздохнула девушка. Странно дрогнули уголки её губ, и она отвернула голову, потеряв силы на новый приступ бреда. Я обомлел, прикрывая глаза на долю секунды в попытках переосмыслить ею сказанное. Эрик? Неужели, она так спокойно отнеслась и к этому проклятому имени, и к его чудовищу-носителю? А, может, Кристина имеет в виду совершенно другого Эрика? Того, кто смог убедить её в том, что всё дело далеко не в имени, а в самом человеке. Эрика, который умеет правильно любить, который заботился о своей маленькой мисс и случайно упустил из виду? Но, наверное, он бы уже был здесь. Если бы тот Эрик очень любил Кристину, он бы, несомненно, пришел за ней! Я бы обязательно пришёл. Хотя нет, во-первых, я бы не проглядел её, а во-вторых, даже если бы и случилось что-то подобное, то я бы в Ад спустился, но нашёл свою Кристину. Я смотрел на эту прелестную, хрупкую куколку, и сердце моё наполнялось бесконечной нежностью. Наверное, я любил Кристину совершенно во всех аспектах. Мне нравилось заботиться о ней, спрашивать как дела в труппе, обижает ли её кто-то или, быть может, наоборот появляются новые подружки. Однако вместе с тем она предательски превращалась в хорошенькую девушку. В этом мне даже стыдно признаться самому себе. Сразу становится как-то неловко: огромная разница в возрасте, постоянное невольное кокетство с её стороны, желание понравится, чтобы учитель отметил, какая она молодец и как старается, уничтожили единственный барьер во мне между человеком и диким зверем. Последнему я обязан жизнью, ибо давно уже был бы где-нибудь забит до смерти камнями. Хотя, возможно, это — самый лучших исход из существующих. Кристина снова неровно вздохнула. Я отвлекся от мыслей, по-лучше укрывая её теплым одеялом и подбивая его у дрожащих членов ласкового тела. Не удержавшись, я осторожно прикоснулся подрагивающими пальцами девичьего лица, проводя по скулам и лбу. Они были уже не такие горячие, но всё такие же бархатные и прелестные. Во мне всё замирало, стоило только вспомнить о том, как она произнесла это запретное, мрачное имя — Эрик. К сожалению, мне остается надеяться только на то, что сожители маленькой мисс всё-таки соизволят приехать за ней. Она ни за что не сможет принять тот факт, что за ней столь долго время ухаживала причина самых страшных кошмаров. Я был уверен, что они ей снились. Нет, верно, Кристина никогда не сможет меня ни простить, ни принять назад в свой круг общения. Я сделал всё, чтобы навсегда оттолкнуть от себя этого милого, ласкового Ангелочка, задушив в ненужном ей обожании. И я понимаю её. По крайней мере, сейчас я точно не стану ни за что требовать от девушки рокового выбора, вновь ломающего несколько судеб подряд. Старость, однако, пришла не только в виде седины на висках, но и в проявлении какой-то смиренности что ли. Но, возвращаясь к воспоминаниям минувших дней о той странной любви, я задал сам себе вопрос и удивился, когда обнаружил ответ на него очень просто. Смог бы я тогда, те пять лет назад, внушить, что она обязана полноценно стать моей женой, если бы не проникся к ней и не отпустил? Желал ли я заставить её делить со мною постель? Что это было — тот миг, когда я сдался перед маленькой юной женщиной… Мой демон сложил оружие, принял добровольное рабство. Эрик, грозный и бездушный Призрак Оперы, не знавший ни жалости, ни смирения в своих деяниях, вдруг стал детской сказкой, попав ликом в личину света и пропустив его неосознанно сквозь дикое сердце. Я стоял на коленях перед сильной, милосердной личностью и точно знал, что не посмел бы никогда в жизни варварски осквернить храм её свободного тела. Даже если бы упрямство взыграло в крови, и я смог через писк и недовольство жениться на ней, то после мнимой свадьбы мне бы всё равно пришлось снова завоёвывать доверие Кристины, начинать сызнова более явные ухаживания; доказывать, что те нежные и теплые чувства, какие наполняют увядшие сады моей души при одном только упоминании её ласкового имени, действительно настоящие, и я могу быть покорен и смирен, не смешивая того с полудиким желанием обладать всецело. Но всё случилось так, как случилось, и девушка оказалась в ужасном состоянии опять у меня в руках. Осторожно огладив полыхающие щечки спящей Кристины, я несмело поднялся на ноги, нехотя оставляя маленькую мисс одну. Я не мог вечно сидеть с ней, к сожалению. По мимо разбора месячных счетов, которые я не смел доверять даже экономке и управляющему, меня с нетерпением ждал очередной архитектурный проект. Его нужно отправить в следующем триместре, полностью сделанный и прописанный на постройку довольно большого, но лаконичного поместья. Мне нравились такие камерные заказы для одного человека, присылающего чеком треть суммы и нужные коррективы в сам план постройки. Как правило мне не приходилось контактировать с ним лично. Я обходился перепиской с различными предложениями, зачастую находя на них положительный ответ, что не могло не радовать. Таким образом, когда я понял: на одних деньгах с шантажа свой век мне не прожить, я начал заниматься давнишним делом проектирования, в короткий срок собрав пару заказчиков, рассказавших своим знакомцам о нелюдимом, но эффективном мастере. По мимо прочего я старался подбирать и сами текстуры камня или дерева, чтобы здание прослужило дольше, как можно длительнее сохраняло свой вид и одновременно являлось моей визитной карточкой. Уж просите мне это смешное тщеславие, но я просил приватизировать свои работы, оставляя на какой-нибудь из стен небольшую табличку с росписью и псевдонимом архитектора. Я не мог работать под своим именем, что логично. В обычном мире меня звали как месье или мистер Илер де Браун. По легенде я был всё тем же французом, даже парижанином, но с немецкими корнями. На самом же деле я нормандец, отсюда и имя — Эрик. Однако часть слуг либо знает меня по инициалам на конвертах, которые сюда приходят, либо совсем не знает имени, но, по-моему, так куда лучше. Сегодня предстояло отправить заключительные доработки по последнему плану. Я вернулся в свой кабинет, разобрал кое-каки бумаги и попросил Мистера съездить в город, чтобы отослать те самые наброски. Я всегда называл Адриана Мистером, потому что их сложные английские фамилии никак не хотели запоминаться. Или же мой мозг всё время считал такую информацию лишней и самостоятельно забывал её, освобождая место для очередной примитивной оперки или нового архитектурного проекта. Так со мной иногда бывало и раньше. Думаю, можно считать такое поведение одним из аспектов жизни затворника, дышащего одними лишь своими работами. Но, к счастью, молодой мужчина понял это и нисколько не обиделся на мою просьбу называть его просто Мистером или по имени. Ну, по крайней мере, печати обиды на его лице я не заметил, хотя не лишен некой внимательности, даже дотошности. Тем не менее, я был ему благодарен. В кабинете меня уже ждала привычная чашка крепкого кофе с сахаром и без сливок, которую я ввел неким клише в утро «Фантазмы». Я любил такой кофе, особенно он доставлял мне удовольствие с десяти до одиннадцати часов утра, когда я мог по-настоящему закрыться ото всех и побыть с собой наедине. В это время я ненавидел любой шум поблизости. Благо, после нескольких грубых и громких нагоняев штат прислуги понял моё нетерпение и перестал заниматься положенной уборкой в «часы шепота». Признаться, я несколько даже удивился, случайно услышав это от парочки молоденьких горничных. До того случая они ни разу не видели своего хозяина, а после него их вовсе как будто ветром сдуло. Быть может, миссис Уинтер даже уволила товарок по несчастью, но это не варьируется от разницы моего восприятия их пропажи. Скажу честно, к ней я нисколько не причастен. Ну, по крайней мере, напрямую. Отчего-то мне стало смешно и я улыбнулся. Когда-то давно я заключил сделку с умирающей совестью и совершил свою самую дорогую и лучшую кражу, своровав прямо с премьеры собственной оперы Кристину Даае. Вряд ли, она мне это хоть когда-нибудь простит. Был бы я, правда, чуть наглее, то даже принял бы такой поступок за некую победу, но, увы, я лишь могу с легкой тоской и самобичеванием припомнить те времена. Спустя года мне стало жаль её, жаль мою маленькую мисс. Если бы не та слепая пелена гнева и личного восторга, если бы не безумное желание понравиться ей, превратившееся в последствии в удавку только-только зародившихся чувств, то я, возможно, мог бы остаться для милого Ангела другом. А так я только враг, самый кровный и опасный. Ещё и кофе ужасно горячий. Похоже, я обжёг язык. Сегодня относительно приятный день. Солнце тускло светит и уже не греет, но хотя бы не будет этих тяжелых и мрачных туч. Я на самом деле люблю дождь, но порядком устал от него. И от этого поместья я тоже устал. Наверное, я даже устал от жизни, раз сидя за большим, могучим столом на мягком, бархатном кресле вытянув ноги во всю длину, пью кофе без былого удовольствия. Возможно, так и пришла моя старость. Страшно даже представить, что будет дальше, если я обычно-то прелестью характера не отличался. С увеличением возраста, пожалуй, совсем превращусь в ворчливого сутулого и никому ненужного старика. Рой посторонних мыслей, чтобы убежать от воспоминаний прошлого. Да, сознаюсь сам себе. Меня не волнует на самом деле ни кофе, ни чертово солнце за окном. Я не могу дальше жить так, как будто ничего не произошло, потому что она рядом. Моя маленькая, любимая мисс рядом и ей нездоровиться, а значит и я не могу спокойно дышать. Господин Призрак снова почувствовал знакомую гирю на сердце, стоило только увидеть её лицо. Немного отвыкнув от любви, я вновь невольно привязываю себя к ней. Нет, Эрик, так делать нельзя. Только не в очередной раз в ту же пропасть, из которой ты выбирался все пять лет.