Мои дьявольские звёзды

      Рассвет… Он прекрасен. Но был бы возможен он без ночи? Так, когда тьма покрывает тебя, помни, — она для того, чтобы пришёл твой рассвет…       Аму Мом

       Я работал в кабинете, делясь мыслями с чашкой кофе и пушистой кошкой, кусающей меня за пальцы. Иной раз я задумывался, зачем взял это диковатое создание из подземелий и перевёз через чертово количество миль сюда. Мог бы просто подкинуть в корзинку к малышке Жамм, как её называл круг подружек, в который входила Кристина, и даже не переживать по поводу Айши, потому что юная любительница кошек окружила бы её невероятной любовью. Однако, должно быть, я был в такой степени отчаяния, что нуждался хотя бы в чьей-нибудь ласке. Теперь мне как-то неловко от этого, но тогда, вероятно, было совершенно не до переваривания своих действий. Сейчас зубастое создание игриво грызет мои пальцы, схватившись когтями за запястье и предплечье. Вечером оно снова придет, но уже будет более смиренным и тихим, устроившись на коленях в позе комочка. Она просидит так со мной до самого утра, а потом, деловито размявшись, как оно всегда бывало, удалиться неспешной походкой в свою комнату. Айша как будто чувствовала, что в позднее время суток мне страшно оставаться одному. Ночью, хранившей ранее моё величие, теперь я ощущал своё ничтожество. Для людей, хлопочущих на благо немаленького поместья и его округи, я был грозным и мрачным господином, встречаться с которым, я думаю, им совершенно не хотелось, однако сам я не ощущал это душевное величие, сворачиваясь трупным червяком на маленьком дивание в кабинете и тихо воя от того, что я имел и не имел одновременно. Находя в этом утешение до пика своего бессилия, теперь, с каждым новым днём, даже не годом, я перестал чувствовать во мраке и тишине уют. Я очевидно старел — одиночество нагнетало, налегало тяжёлым гранитом на сердце и высасывало последнее человеческое. Только внезапный свет из прошлого позволял мне не потеряться в этой непроглядной темноте, сдирая застарелую корочку с раны и заставляя чувствовать новую боль, наркотиком растекающуюся по телу. Я зависел от этой боли, мне нравилась она, как нравилась музыка и архитектура. Наверное, это то единственное зерно, которое останется во мне вопреки приближающемуся покою…       Кристина пришла в чувства, если так можно было выразиться, конечно, потому что до конца не осознавала где она и что. Девушка тяжело дышала. Пришедшая проведать её смотрительница решила, что безымянная миссис, которую притащил в дом до ужаса странный хозяин и взялся безмерно опекать, нуждается в свежем воздухе, но после Кристина приоткрыла глаза, испугав её ни на шутку. У меня чуть не остановилось сердце, когда миссис Уинтер сообщила, что бедняжка очнулась. Про невероятный испуг её подопечной я также узнал от неё. Однако, стоило мне резко встать с места в желании как можно скорее увидеть маленькую нежность, я снова медленно опустился обратно, чувствуя, насколько быстро колотится беспокойная мышца в самом горле. Нельзя, Эрик… Отныне тебе туда нельзя от слова совсем. И вот теперь я пытался заглушить нервы работой, получая удовольствие от укусов питомца. Хотел было я вытащить из маленькой пасти фалангу, но Айша, почувствовав моё сопротивление, впивалась зубами и когтями сильнее, уводя нагнетающие мысли от эпицентра их зарождения. Я решал, что бы такое изобрести, чтобы не терять личного наблюдения за милым Ангелом. Огромных механизированных зеркал в её комнате не было, так что ранее удавшийся фокус теперь не пройдет. И почему я не озаботился этим раньше? Должно быть, тобой овладело смирение, Эрик. Ты ощутил себя наконец-то полноценно немощным, бесстрастным и безвольным, раз не можешь придумать элементарного. Неожиданно в дверь кабинета постучали.        — Да? — Голос мой всё ещё напоминал битое стекло. Вино немного помогло, но всё-таки я простыл. Чрезмерная самоуверенность наказуема.        — Господин, — миссис Уинтер прошла внутрь, остановившись у самого порога и присев в реверансе. Я молча смотрел на это, не зная, что делать: злиться, плакать, смеяться или выть. Всё во мне перемешалось настолько, что лишало всех эмоций и чувств, кроме одного — беспокойства, прячущегося под обманчивой личиной безразличия. Это всё равно что живой мертвец, весёлая смерть и счастливый Эрик. — Госпожа проснулась снова, спросила где она и что происходит, но я не сказала. Немного отойдя и напившись воды, она сразу же уснула так болезненно и быстро, что её даже не успели расспросить о самочувствии и пожеланиях.        — Не смейте её беспокоить… — Тихо выдохнул я, опираясь виском на ладонь. Начиналась нестерпимая головная боль. Ну только дождя со снегом сейчас не хватало до полного комплекта ситуации, — обычно я лезу на стены с мигренью, когда погода значительно ухудшается.        — Разумеется, господин. — Экономка кивнула. Я не удивился, что о таком пришла доложить именно она, а не мой горячо любимый и многоуважаемый господин-плевать-хотел-я-на-хозяина-управляющий. Они состояли в довольно душевных отношениях. Других людей к себе до этого настолько близко я не подпускал. — Господин?..        — М? — Я «крошился», как песочное печенье. Невидимые кандалы, сковавшие запястья и щиколотки, существенно тяготели, голова трещала, мышцы сводило. Да что же это такое?!        — Господин, миссис очень крепко спит, — я отнял голову от ладони, вопросительно взглянув на на женщину. Я правильно понял намёк? Она едва улыбнулась. — Очень крепко, господин.        — Спасибо. — Стало ли мне легче? Отчасти. Я правильно понял намёк.        Я дождался, пока миссис Уинтер ушла, а после смог выдохнуть и улыбнуться так, как не делал этого никогда. Скалы, препятствующие разливу дикого моря чувств, медленно, лениво трещали, и я слышал этот треск собственных преград, глухо отдающийся внутри меня беспокойным биением сердца. Я готов был в тот миг подняться на грозный Олимп, чтобы украсть у богов для своей единственной, маленькой любви как можно больше тепла. Оставив в покое чертежи, я тихо вышел в коридор своего крыла: мрачное и спокойное место, комнат в котором было очень мало. Его можно было полностью считать поистине хозяйским крылом, потому что здесь был мой кабинет, моя спальня, комната с моими инструментами и балконом, на котором я изредка гулял по ночам. Ещё в противоположной стороне коридора от моих комнат была спальня Адриана, потому что мне иной раз требовалась его полуночная помощь. Больше, кроме нас двоих, здесь в обычное время не было ни одной души. Я спустился по лестнице вниз, отпирая небольшую одиночную дверь, ведущую обходным путем в головную прихожую. Но дом не был бы моим, если бы действительно был настолько простым. В тёмной коморке у лестницы был тайный проход в застенки. Я не любил особенно часто появляться в поместье на виду у всяких горничных, поэтому обычно «путешествовал» по «Фантазме» с помощью тайных проходов. Подземные коридоры я обложил камнем. Во-первых, так более надежно, а, во-вторых, выглядит куда эстетичнее. На самом деле, некоторая маленькая система здесь уже была, когда я покупал эту громадину, начинающую разваливаться, но её мне, конечно, не доставало. Пришлось самому хвататься за инструменты. При каждодневной работе по чертово количество часов я смог сделать то, что смог. Сейчас я шел ещё в застенках, направляясь к библиотеке. Шкафы, расставленные в ней с двух сторон полукругом имели обманную стенку сзади, за которой тем же полукругом был коридор. Она отодвигалась в сторону довольно просто, а поэтому я мог не обходить весь дом по сто раз, когда желал взять ту или иную книгу, просто спустившись вниз и убрав в сторонку легкую фанерку. Но на этом мои извращения не закончились. Сделав необходимую ветку передвижений до особенно посещаемых мною мест, я взялся за систему перекрестков, продуманную для перехода из одной части дома в другую. Естественно, под основным полом и, естественно, такую же замысловатую, как и все другие ходы. Возможно, меня поэтому и боялись все слуги, кроме миссис Уинтер и Адриана, — я казался им вездесущ и необычайно таинственен. Не многим довелось меня увидеть, однако не думаю, что они быстро забыли высокую, сутуловатую фигуру в черном халате и маске, появившуюся словно из ниоткуда. Дядя Эрик был очень строг даже с самыми юными трудягами, работавшими на благо поместья. Однако случалось это в те редкие моменты, когда я не работал в кабинете.       Тем временем я дошел до распутья, сделанного полукругом за шкафами в библиотеке. Если я пойду направо и пройду немного дальше, то попаду в блок, где живут все те, кто следит за «Фантазмой» и, соответственно, смогу найти чёрный выход с правого крыла. Но туда я не ходил практически совсем. Сделал так, на всякий случай. А вот если сверну налево, то пройду до западного крыла поместья, где находится комната девушки. Впервые с момента премьеры Дон Жуана мысли пчелиным роем жужжали в моей голове и не желали строиться в чёткий план, как раньше. Я был несколько обескуражен произошедшей ситуацией до сих пор и не мог решиться за что мне взяться сначала. Сердце билось все быстрее по мере приближения к комнате Кристины и упрашивало меня остаться с ней. Я чувствовал насколько была неспокойна моя душа, как она пылала, когда разум убеждал держаться подальше и сильнее погружаться в работу, чтобы перебить охоту к посещению девушки. Мне не нравилась та война, которая взбудораживала меня внутри которая призывала делать выбор и которая была слишком многогранна, чтобы я смог так просто согласиться на что-то одно. Я хотел быть только с Кристиной в самой глубине себя, я хотел бы оказаться рядом, когда она откроет глаза, хотел бы видеть на губах её улыбку и радость от того, что я касаюсь этих нежных, ласковых рук! Но я не знаю, чего хочет мой маленький ангел, и решать за неё больше не вправе. Мой суд и так уже с позором сломал несколько судеб, к чему переживать это же теперь? Нет, я не мог пойти на поводу у беспокойной мышцы, отчаянно клокочущей, казалось, в самом горле. Пока я завершал свой путь по небольшим катакомбам, то постепенно начинал находить баланс между собственными сомнениями. Да, я люблю её до сих пор, как любил раньше. Да, я готов был отдать свою жизнь взамен на её благополучие, как и раньше. Однако я раз и навсегда решил не лезть в монастырь её жизни со своим уставом, окончательно сообразив, что как только Кристина будет чувствовать себя более чем хорошо, то я через Мистера предоставлю ей карты местности и несколько мужчин, чтобы те разведали окрестности и помогли ей найти дом виконта. Ещё каких-то месяца два и все, Эрик. Она уйдёт, утечет, как вода сквозь твои тонкие, серые пальцы… Я остановился у самого выхода наверх, прикасаясь ладонью к деревянной балке. Дракон внутри нервно хлопал крыльями. Я чувствовал раздражение сам на себя. Слабый старый неудачник с проблемами и ужасным прошлым. Дитя дьявола и никак иначе. О чем ты только подумал? О том, что мог бы снова попробовать провести мостик до её сердца? О том, что, возможно, был бы не таким уж плохим мужем? Ты был бы ужасен, не ври себе! Слишком старый для неё, слишком тяжёлый и удушливый как чёрный, тягучий дым. Ты — ссадины и царапины на её осторожных ножках, ты — остатки талька между прожилок на её ладонях, ты — тусклый гротеск её прежней жизни в подвалах. Мне потребовалось несколько минут, чтобы сделать попытку успокоиться. Сглотнув, я поднялся с места и наконец-то вышел в небольшую каморку, поднявшись по винтовой лестнице наверх. Она была похожа на ту, что вела в моё собственное крыло.       До комнаты Кристины оставалось всего каких-то пять шагов. Я молился, чтобы она сейчас спала и как можно крепче. Я не мог не видеть её теперь, каждый день, когда она была в доступности одного коридора, как бы не запрещал себе. Вероятно, я перестану врать себе только в том случае, когда между нами разверзнется повторная пропасть. Это-то и будет тревожным звоночком, подавшим знак прекратить такие выходки. Я пообещал себе, что так и будет.       Дрожащими пальцами я дотронулся до дверной ручки, несмело нажимая на её и медленно открывая дверь. Дыхание сбивалось, я терял самообладание. Руки в перчатках начинали потеть. Я проморгался, прежде чем смог заглянуть внутрь комнаты. Робко, неуверенно, как будто в первый раз в жизни, я немного посмотрел на девушку, боясь издать малейший звук. Я сам не понял, как смог оставить в покое ручку двери, как прикрыл её и прошёл внутрь, тихими шагами подходя к кровати. В её комнате было особенно тепло. Я невольно улыбнулся, чувствуя аромат розовой воды, которой обтирали её тело, запах травяных растворов и чабреца с бергамотом. Никогда ничто в этом затхлом и старом доме не пахло так живо. Мне нравилось присутствие Кристины и то, что оно принесло за собой. Нежность лениво растягивалась и расплывалась во мне пушистым мартовским котом, когда я осторожно подходил к девушке и видел, как она безмятежно спала. Я страшился прикоснуться к ней, боялся увидеть ужас в глубоком лазурите, не хотел пугать снова. Но я имел скользкую возможность через пелену полумрака приоткрытого балдахина посмотреть на маленькую принцессу своего сердца. Она тяжело дышала, но действительно спала. На усталом, вымученном лице было подобие безмятежной эмоции, которого не было раньше. Чистый, белоснежный холст как будто приобрел первые штрихи будущей картины. Я нашел на прикроватной тумбе небольшую ванночку с салфеткой и снял перчатки с рук. Вода была прохладная. Выжав как следует салфетку, я сложил её прямоугольником, укладывая на горячий лоб Кристины. С её светлых, опалённых ресниц сорвалась невольная слеза. Я стушевался, не зная, что делать. Какая-то странная сила заставила меня занести левую кисть и прикоснуться к уголкам глаз бывшей ученицы, осторожно утирая солёную каплю дрожащими холодными пальцами. Нежный фарфор её белоснежной кожи, от которого я по крупицам терялся, казался мне настолько хрупким, что я боялся случайно сломать его. Я старался касаться горячей скулы осторожно, как можно мягче, чтобы случайно не нанести ей вред окровавленными, опошленными пальцами. Девушка, к моему удивлению, немного повернула голову в сторону прохлады, прижимаясь губами к костлявому запястью. Она едва ластилась щекой о руку, приоткрывая и вновь закрывая рот, так что проглядывали ровные зубы. Меня же сковали страх и радость одновременно: очевидный страх её пробуждения и радость, что хотя бы так смог быть ей полезен.        — Мой прелестный Ангел, — очень тихо шепнул я, наблюдая за тем, как робко дрожат уголки её губ. — Моя нежность… Ласковый свободолюбивый аистёнок, который не выдержал битвы с хищным безумным орлом.        По другой стороне к виску скатилась новая слеза. Я отчего-то скованно улыбнулся, прикасаясь правой рукой теперь уже ко второму уголку. Я держал в холодных пальцах светлое, горячее личико, утирая с него блестящие солёные капли. Кристина расслабила дуги бровей, вновь приоткрывая сухие губы и через рот захватывая воздух. Я едва вздрогнул, чувствуя, как сердце останавливает относительно размеренный темп биения и резко запускает новый — слишком быстрый и громкий, клокочущий в самом горле. Следующая секунда: её веки лениво приоткрылись, но она больше не чувствовала прохлады и не слышала шёпота. Я тяжело дышал, стоя за не менее грузной стеной балдахина. До сих пор разум мой пребывал в неверии. Я дрожал, как последний лист на старом дереве, закусывая губу, чтобы не издать лишнего звука. И как не мог я понять, что совершал безумство! Разве можно было посметь прикоснуться к чистому, невинному цветку, над которым мне нельзя даже дышать?! Я слишком своеволен и вольнодумен. Всего какое-то мгновение отделяло меня от взора её глубоких, ясных глаз! Всего какая-то жалкая секунда, и я бы предстал перед ней заботливым, добрым Ангелом, которого она любила всё свое детство! Милая, милая Кристина…        — Эрик.? — Едва слышно шмыгнула девушка, судя по звуку, переворачиваясь в постели на бок. Она глубоко вздохнула, слабо отдалась кашлю и заглушила его подушкой.        Я не знал, что чувствует это обессиленное создание, но меня распирала злость на самого себя. Что она имела в виду, когда сказала это? Я был нужен ей или до сих пор ненавистен? Она возрадовалась холодным рукам и голосу или топила их в мысленных ругательствах и ненависти? Какие глупости! Она не может желать тебя. Ты слишком отдаешься самомнению. Я неслышно выдохнул, чувствуя, как под маской от переизбытка чувств дорожкой скатилась слеза, дошла до уголка губ и медленно спустилась по подбородку на воротник. Ткань рубахи убила её, растворила в себе и впитала всю влагу, оставив только соль. Мне было страшно и обидно. Настолько страшно, что руки холодели ещё больше, а туловище покрывалось липковатым потом. Настолько обидно, что я хотел бы быть этой проклятой каплей, чтобы так же раствориться, оставив никому незаметный след своего существования. Я закусил до боли фалангу пальца, слыша, как тяжело и хрипло дышит Кристина, как она вздрагивает, как начинает плакать. Вдруг дверь в комнату с тихим скрипом отворилась, и в спальню вошла миссис Уинтер, удивленно на меня взглянувшая. Я представил, как она видит меня с испугом на открытой части лица, как какого нибудь жалкого вора, которого поймали с поличным. Она опустила очки на переносицу, по инерции хотя что-то сказать, однако я вовремя приложил палец к губам, прикрывая глаза и молча прося сохранять тишину. Женщина распахнула дверь, головой кивая мне, что я могу выйти. Я кивнул ей в ответ, осторожно, чтобы не заскрипел деревянный настил, двигаясь в сторону спасительного коридорного полумрака. И нет, я не злился на неё: не мог, потому что был занят более опасным, мучительно-приятным чувством. Для злости элементарно не было больше места. Миссис Уинтер прошла в комнату по скрипучей половине, о чем-то тихо шепча. Она принесла свежую ванночку и новую салфетку. Кристина подала неспокойный признак того, что не спит, и женщина попыталась выяснить причину беспокойства.       Я не слышал, о чем они могли разговаривать, потому что уже медленно отходил от комнаты Северного Соловья дальше и дальше, прикрыв за собою дверь. Но я не смог даже дойти до главной лестницы, забыв о наличии тайного прохода, опустившись по стене прямо на пол и как в бреду рассматривая собственные руки. Ещё минуты назад к ним прижималось самое красивое создание в мире, а теперь пустота, заполнявшая ладони до краёв, казалась невероятно тяжелой. Что было бы, если бы не успел спрятаться? Я ненавидел себя за такое легкомыслие, ненавидел за уязвимость. Глупый Эрик, поплывший от того, что никогда не будет твоим. Сердце билось в висках. Я остро чувствовал, насколько переволновался, потому что в конце-концов оно прихватило. Как будто через грудь медленно пропустили тонкую огромную иглу, вводя её до конца и вытягивая обратно. Я ненавидел себя за то, что стал причиной новых слёз Кристины, глубоко внутри мечтая, чтобы сердце вовсе остановилось. Но это слишком просто. Господь не должен упрощать мне жизнь за все сотворённые кровавые деяния, однако я и не прошу у него сыскания капли милосердия ко псу Эрику. Только милосердия для нежной Кристины, для милого Ангела. Она не должна так страдать, потому что ни в чем не виновата! Я настолько задумался, что не сразу понял, как скоро и когда возле меня оказалась миссис Уинтер. Женщина подошла так тихо, что я даже не заметил, находясь вне этого существования. Она протянула мне перчатки, опуская их на костлявую ладонь. Я натянул бархатные оковы, поднимаясь с места и проверяя плотность прилегания маски.        — Бренди, господин? — Неожиданно заговорила она. Я едва улыбнулся, нервно дернув уголками губ. Хотел сказать, чтобы она нашла для меня четыре бутылки односолодового, чтобы напиться и больше не просыпаться. Никогда.        — Подогрейте молока. — Хрипло ответил я, поджимая губы. Женщина кивнула и скоро направилась вдоль по коридору, спускаясь по главной лестнице.        Я мимолётно глянул в сторону двери гостевой спальни, натопленного уютного мирка, и медленно поплёлся вслед за уходящей экономкой. Я клялся себе больше никогда не трогать дверную ручку комнаты, где лежала девушка. Я не должен её видеть. Я причиняю ей только боль, снова и снова отдаваясь повелению внутреннего демона, тянувшего скользкие ручонки к чистоте настоящего ангела. Миссис Уинтер убежала быстрее моего. Когда я её встретил вновь, она уже хлопотала на кухне. Я завалился туда, садясь за стол, за которым обычно ели слуги. Миссис Уинтер уже ничему не удивлялась, либо скрывала это очень умело. Когда это господа распивали молоко за простым деревянным столом, накрытым тоненькой скатертью в пятнах? Я почти смог привыкнуть, что стал господином, а она, видимо, приспособилась к моим причудам. Экономка персонально для меня помешивала в кастрюле молоко. Она немного улыбнулась, когда увидела, что хозяин сидит на стареньком стуле без привычного черного халата, без сюртука, закинув длинную ногу на сидушку стула. Положив на острое колено голову, я на пару секунд прикрыл глаза. Женщина налила в кружку теплого, почти горячего молока, оставила передо мной и собиралась уходить, но я остановил её неожиданно для себя. Нужно сквозь стеснение и стену неудобства распорядится насчет благ Кристины. Теперь, когда я был виновником её печали, мне хотелось, чтобы для маленькой мисс привезли только лучшее, что можно сделать в местном ателье. Я был бы счастлив, если бы милый ангел смог хотя бы ненадолго избавиться от своих мук. Кристина, в первую очередь, очень бережливая девочка, знающая цену хорошим вещам. Мне казалось, будто её обрадуют новые платья и сорочки, пусть хозяин дома и страшится лично их вручить. А когда ей станет легче, я узнаю, какие книги Кристина предпочитает теперь, чего бы ей хотелось самой. Я бы отдал всё, чтобы снова иметь возможность разговаривать вживую с этой удивительной молодой женщиной… Какова всё-таки была её сила на заинтересованного мужчину! И чёрт возьми, мне было приятно ощущать это, как будто со стороны.        — Господин? — Переспросила миссис Уинтер.        — Что с мадам? — Как бы невзначай справился я, не отрывая головы от рук, которые положил, как подставку, на колено.        — Я решила узнать что не так, господин, — виновато ответила экономка. — Однако госпожа, по видимому, была очень опечалена чем-то. Она посмотрела на меня пустым взглядом, господин, а потом отвернулась и беззвучно зарыдала в подушку. Думаю, это доведёт её до мигрени. На всякий случай я послала блюсти ситуацию Беллу с микстурой от головной боли. Она поможет, если понадобится помощь.        Я закатил мысленно глаза. С одной стороны, внутри я сжирал себя от того, что произошло, но с другой чувствовал как будто доселе знакомое, но непонятное безразличие. Волна самоненависти сменилась нежностью и виной, а те в свою очередь пустотой. Я делал всё, жил воспоминаниями и сохранял в себе любовь, чтобы не ощущать этого! Эгоизм борется с человечностью, взывая новую войною. Но как же...        — Скажите Адриану, что я закончил работу и чертёж ждет на столе в кабинете. Пусть запакует. — Задумчиво вздохнул я, прикрывая веки, чтобы попытаться отогнать неприятные мысли о собственном духовном иссушении. — Завтра мне нужно, чтобы он поехал с самого утра в город и отправил его.        — Я сообщу ему, господин.        — Но это ещё не всё. Вы поедите с ним. Я позже отдам управляющему список покупок, которые поручаю сделать именно вам. Однако, по мимо прочего, мне нужно кое-что особенное. — Миссис Уинтер была вся внимание, а я начинал медленно, но верно волноваться от той просьбы, которую должен был произнести. — Купите… — Пальцами постучал по столу, затем по кружке с молоком. — Несколько комплектов белья, пожалуйста.        — Какого, господин? — Переспросила женщина, пока я сгорал от неловкости.        — Лёгкого, миссис Уинтер. — Я сглотнул, чувствуя, что губы немного пересохли. Крайне неловко было с ней это обсуждать, но я, в некоторой мере, мог положиться на четкое и немногословное выполнение заказа. — Нужно что-то необычное, понимаете? Эм, что-то интересное, но… Сдержанное. Чтобы было…        — Я поняла, господин. — Совершенно спокойно ответила она. — Какой цвет желаете?        — Цвет? — Неуверенно переспросил я. — Откуда же я знаю? — Я усмехнулся, чувствуя, как шея покрывается румянцем. — Возможно, что-то нежное… Чтобы было красиво, но спокойно… — Ладони слегка покрылись влагой. — Наверное.        — Хорошо, господин. — Невозмутимо кивнула экономка. — Бантики, ленточки или, может быть, оборки? Что вам нравится?        — Что мне нравится?! — Я несказанно удивился, не сдержав эмоций. — Что у вас за вопросы? В конце-концов, не мне его носить, откуда же я могу всё это знать?        — Прошу прощения, господин, — она кивнула, еле удержавшись от улыбки. — Всякие прихоти бывают у господ, моё дело лишь исполнить. Если ваша просьба для женщины, то я вас услышала и поняла.       Для женщины? Господи, ну не себе же я его выбираю! Прочистив горло, я попытался незаметно восстановить сбитое дыхание. Ну и ну, чего только про меня не думали, но такое в первый раз. С каким спокойствием она это спрашивала! Видимо, на кого только ни приходилось работать. Я вздохнул. Что происходит с этой жизнью? Я точно сойду с ума окончательно, если подобные повороты не прекратятся. Мне? Женское бельё?! До сих пор никак не укладывается в голове. И возмутительно, и смешно одновременно. Конечно я иной раз делал Кристине подобные подарки, но только через мадам Жири. Сам я никогда не ходил открыто за приобретением женского белья или платья, да и к тому же как бы я это сделал без самой девочки? Сейчас, правда, была немного иная ситуация.        — Вы думали… Оно… Мне? — Я сдал позиции, скованно рассмеявшись и покачав головой. — Вы работаете здесь уже три с половиной года и ни разу ничего подобного — возмутительного! — от меня не слышали. Конечно это всё для женщины! Будь оно для меня, я бы попросил Адриана.        — Не мне вас судить, господин.        — Час от часу не легче, — я отхлебнул молока, чувствуя, как сердце колотится, словно испуганный кролик в тупике. Я нервно выдохнул. — И ещё закажите четыре платья, миссис Уинтер. Раз вам требуются уточнения, то они тоже для женщины. - Не удержался от шпильки. Что за стервозный характер, боже мой? Почему я не мог быть более кротким и спокойным? - Возьмите миниатюрную модель с небольшим лифом, относительно узкой талией и не перегружайте фасон. Простые, но милые будут в самый раз.        — Как же я вам угадаю с размером, господин! — Женщина развела руками.        — Как-нибудь. — Миссис Уинтер озадаченно молчала. Я мысленно вздохнул, поджимая губы. Господи, хоть самому садись и делай это всё. — Хорошо, помогу вам: возьмите с собой какую-нибудь свою девушку, которая больше походит фигурой на мадам. Наверняка, найдется кто-то миниатюрный и худенький. Я видел мельком несколько таких.        — Что-то ещё, господин? - Кивнула миссис Уинтер.        — Вы свободны, — промычал я в руки, закрывая нижнюю часть лица. — Дайте столько денег, сколько потребуется, чтобы за сутки всё было сделано, и вы послезавтра вернулись вместе с Адрианом сюда. Возьмите с собой человека, чтобы вам помогли.        Женщина согласилась, оставляя меня одного на небольшой кухне. Теперь мне по-настоящему захотелось выпить, а потом покурить от всей души на крыльце дома. Жил себе спокойно, прятался от последней мыши в поместье, ел раз в день в полумраке и спал в собственном кабинете. Отчего же я теперь не могу так поступить? Почему работа погружает в нежеланные мысли ещё глубже, хотя всё должно быть наоборот? Я как будто существую на большой пороховой бочке, которая вот-вот взорвется, но этого не происходит. Когда я допил своё молоко, оно было уже очень холодным.       За окном ползли тучи, таща за собой сумерки. Они и вынудили меня выйти на улицу и поглядеть на свой ленивый величественный караван. В действительности оказалось довольно прохладно, но я не чувствовал этой прохлады. Во мне открывался какой-то новый мир, какое-то странное ощущение расплывалось в груди и влекло за собой мою дырявую душу. Я не сразу понял: это-то и был тот самый свет, о котором я думал, но всю силу которого испытал только теперь. В горле пересохло, дыхание сбилось, а я уныло улыбнулся наступающему закату. Солнце окуналось в грязное молоко облаков, на улице пахло свежестью и будущим дождём. Суровый ветер, казалось, карал меня за нарушенный покой девушки, трепля свободную домашнюю рубаху. Спустя минуты он почудился мне тёплым и не таким уж пробирающим. Благодаря этому я хотя бы хорошо освежился, без удовольствия перекурил возле крыльца и поднялся через привычный проход наверх, в кабинет, чтобы запереться там и снова работать до приезда Мистера.