Мои дьявольские звёзды

— …Ночь — это мир без любви. И без любовных страданий. <…> Десять лет без прошлого, без единого воспоминания; мы только идем сквозь ночь, мы не расстаемся со своими фантомами, ибо мы сами фантомы; мы дети мрака, мы живем по ту сторону, а все остальное испаряется с первым светом зари. Вампиры — они это понимают. Бенаквиста Тонино

       Я надеялся значительно погрузиться в работу до приезда Мистера, однако смел простудиться ещё сильнее, оказавшись на целых два дня прикованным к шёлковым простыням и подушкам. Обедать я мог только в собственной спальне за столом, стоящим напротив кровати. Думаю, раньше кто-то, кто владел поместьем ещё до меня, распорядился поставить шикарный стол для кабинета в спальню, потому что был женат на своей работе. Я могу так полгать, ибо не менял ни стола, ни огромной кровати в той комнате, в которой оставил себе спальню.       Я же, увы, так не мог и всякий раз рвался душой в кабинет, потому что считал, что ценные бумаги, чертежи и справочники должны жить непременно на своём месте, а не там, где обычно отдыхаю я. И так, смею заметить, абсолютно со всеми вещами. Я каждый раз просил Адриана следить, чтобы ноты были убраны по папкам в стеллажах на тех полках, которые им соответствуют, даже когда я сам их перекладываю в минуты сильного эмоционального возбуждения; чтобы крышка рояля обязательно была закрыта, а пюпитр для скрипочных произведений всегда находился в собранном состоянии и стоял в своём углу. Однако это было далеко не всегда. Вспоминая о подземельях Опера, я первым делом думал о Кристине, а уже после о том бардаке, который царил среди безмолвного озера и холодных каменных стен. Ноты новых, ещё незаконченных опер громоздились целыми горами вместе с нотами для органа, флейты и беглых отрывков, придуманных мной, но оставшихся без уточнения инструмента — я мог на одном стане писать сразу и композиции для клавишных и для струнных, переводя с одного «языка» на другой с характерными пометками. Мои книги хранились везде, но только не в деревянных стеллажах — порой я даже находил нужную литературу в кладовой среди худой стопки кулинарных рецептов. Признаться, я умел следить только за состоянием комнаты, отведённой Кристине, и за своими инструментами, меняя по необходимости струны или каждодневно вытирая с них мелкие пылинки. Одному справляться с горами работ и редкими предметами быта было весьма тяжело, чего нельзя сказать о «Фантазме» с не одним десятком слуг. Они «танцевали» с ведрами по всему дому, избегая только правого крыла. Истинно мои вещи мог трогать только я сам и за неким исключением Мистер, как раз таки следящий за чистотой и порядком хозяйского крыла.       Так вот, насколько бы чужеродным мне не казалось нахождение кабинетного стола в спальне, я всё почему-то не мог его убрать. Сначала было не до него, затем снова мои мысли были далеки от интерьера и только лишь теперь, когда я вынужден из-за упрямства сидеть в поту и дрожи в кровати, этот стол оказался настоящим бельмом в глазу. Однако, признаюсь, он избавлял меня от необходимости спускаться в столовую, а в очевидно неважном состоянии это стало весомым плюсом. Я терпел этот резной тяжёлый стол с нефритовой столешницей, как лицемерно терпят неугодных знакомых, иной раз помощь которых очень кстати.       Как же так вышло, что всемогущий мрачный господин оказался сражён простудой?! Я презирал свою болезненную слабость, как и любое другое её проявление. Быть может, это даже вовсе была не простуда, но доктора я себе не позову никогда. Если что-то и можно вылечить, то сам у себя я сделаю это прекрасно своими же средствами, а если нет, то и врач не нужен. Я видел смерть уже ни один раз, и столько же она дышала над моим челом. Правда смерть от температуры кажется мне теперь особенно смешной, прям-таки до нелепости. Я смог уйти от обезглавливания в чужой стране, лишив возможности султаншу любоваться моим безносым лицом на мрамором столике в саду, а какая-то простуда сожгла меня за ночь и вскипятила кровь до потери сознания. Именно с такими мыслями я засыпал уже второй день, дожидаясь Адриана. На утро меня ждало менее жестокое повышение температуры, облегчить которое помогли обычная прохладная вода и тряпочка, смоченная в уксусной воде. Уже ближе к вечеру я смог встать с кровати, ибо страшился пролежня от слишком долгого бездействия. Солнце лениво ползло к земле, из последних сил бросая кровавые выплески лучей на небо, которому было совершенно всё равно: освещают ли его холодные звезды или жарят ли эти самые острые лучи. Ветер немного поутих, щадя редкую растительность. Я вздохнул, получше завернулся в тяжелый халат и помолился на скорый приезд управляющего.       Кстати говоря, с того самого нелепого момента я боле не ходил к Кристине, сдержав своё слово самому себе. Ей не становилось ни легче, ни тяжелее от моих посещений, а вот я тяготился думами после, не зная, как извернуться, чтобы разрешить то, что было не в моих полномочиях. Я хотел бы увезти её на море; хотел бы показать ей чудеса Италии, быть личным чичероне и рассказывать о достопримечательностях, в которых влюбился через прочитанные книги. Я был в Италии в самой юности, но воспоминания омрачились кровью и бегством. Теперь я бы смог восполнить их любовью, романтикой и счастьем в её глазах! Хотя, вероятно, господин виконт не поскупился для любимой жены, вырванной из лап чудовища с таким неистовством, на достойный медовый месяц. Месяц, когда она полностью была его… Я кивнул головой, отгоняя такие мысли и присаживаясь на край крепкого подоконника. Моя маленькая мисс, когда же это кончится? Скорее бы ты вернулась обратно в те руки, какие по-истине созданы для твоего процветания. Пошлый, грешный Эрик — непозволительное оскорбление, как для твоего тела, так и для твоей души. Если ты ещё хоть сколько-нибудь оставила для меня снисхождения и жалости… Я дёрнулся как от пощёчины. Да, пожалуй, при всей моей ненависти к этому чувству, я был готов принять его от этой женщины вместо недоступной любви. Если, конечно, у Кристины осталась хотя бы… жалость к своему покорному Эрику — она как можно скорее должна покинуть его. Дьявол хватает за сердце, шепчет о шёлковых верёвках, которыми мы связаны друг с другом, напоминает о тяжёлых железных цепях, которыми мы скованы, сладко просит оставить тебя… Но если я соглашусь, если оставлю тебя, то… Навсегда.       Устав, я вернулся обратно в подостывший плен надоевшего одеяла, подбивая подушку под голову. Утром следующего дня мне должно стать куда легче. Если всё будет в порядке, то я отправлюсь в центр Англии на неделю, потратив на все путешествие вместе с временем на дорогу около месяца. Кристина останется с миссис Уинтер. Мне нужно уехать отсюда, чтобы не сглупить снова. Я боюсь не выдержать новой силы желания видеть её, а ей это совсем некстати. Я не заметил, как снова уснул, мешая мысли с тенью переживания и щемящей любви, сочащейся сквозь трещины в сердце.        Утром я встал удивительно рано, видя, как вчерашнее умирающее солнце теперь вставало с новыми силами, апельсиновым оттенком отражаясь в окнах. Захотелось свернуться клубком под одеялом и задохнуться, но вместо этого я лишь сполз вниз, лениво вытаскивая руку и противно звеня колокольчиком. Молодая смущенная девушка с виноватым видом забежала в спальню, предварительно постучав и уронив голову на грудь. Она смотрела в пол, услужливо приседая в реверансе.        — Оставьте это! — Раздраженно прошипел я, прикрывая безносую часть лица одеялом. — Скорее задвиньте шторы и уходите!        Бедняжка напугалась, но скоро выполнила требование, удалившись вон из спальни. Я с блаженством вдохнул аромат нового дня.        — Вот чёрт! — Я забыл попросить ванну. Закусив губу, я вернулся к дурацкому колокольчику, снова требуя горничную вернуться в комнату. Она постучала, услышала разрешение и с опущенными в пол глазами кивнула в знак повиновения. — Приготовьте ванну, — холодно бросил я. — Скажите, что после я прошу подать в кабинет чашку того самого кофе и ещё… Впрочем, всё. Идите.       Она удалилась. Господи, как мне это надоело! Я почти пять лет шёл рука об руку вместе с Адрианом. Он беспрекословно выполнял все мои просьбы, следил за порядком и тишиной, прекрасно распоряжался слугами. И что теперь? Надо же было заболеть и слечь именно сейчас! Я поморщился от неясного звука, вопросительно смотря на дверь ванной комнаты. Какой-то странный топот, который ни разу не соответствовал тому, что могло там происходить. Это ещё очень хорошо, что ванная комната имеет два входа: один из них через хозяйскую спальню, где спал я, а второй со стороны коридора. Слуги могли хлопотать, особенно не тревожа своего хозяина. Для меня это было лучшее не то что в комнате — во всём доме! И всё-таки что там происходит?! Я неторопливо поднялся с постели, завернулся в халат и надел маску, чтобы не напугать всё ту же кроткую мадемуазель, заменяющую на время Адриана, когда она вновь придет сообщить о готовности ванной. Весёлый топот на сей раз повторился, правда уже в сопровождение писклявого смеха. Я разозлился, скоро дошёл до двери и резко распахнул её, увидев в полутёмном коридоре, как Айша, уже довольно крупная и пушистая кошка, торопливо промчалась мимо меня в спальню, забежав под кровать. Я удивился, потому что обычно её степенности и деловитости можно было позавидовать. Что же заставило это ленное существо так обеспокоенно бежать в страхе быть пойманным? Вглядевшись, я увидел маленького человечка, с хихиканьем бежавшего за животным, но неожиданно увидевшего меня и тут же сделавшего шаг назад, виновато склонив свою головку. Это оказалась курчавая бледненькая девчонка лет пяти в очень простом платье темно-зелёного насыщенного цвета с испачканными кружавчиками на подоле и длинных рукавчиках. Её тусклые рыжие волосы спадали на смущённое личико с румяными припухлыми щёчками. Светлые глаза юной незнакомки были настолько яркие и блестящие, что я увидел в полутьме их ведьминский пленительный зелёный цвет. Она показалась мне настоящим волшебством. Я отвлёкся от неё, слыша какие-то опасливые шепотки и, кивнув в просьбе пройти в комнату, осмотрелся по сторонам. Никого вокруг не было, кроме нас двоих. Девочка улыбнулась, вероятно, думая, что я разрешаю ей таким образом тискать свою кошку, и забежала в спальню.        — Как твоё имя? — Тихо спросил я, закрыв дверь и встав перед маленьким чудом на колени. Я не ждал, что смущённый ребёнок тут же мне ответит, но немного надеялся на это. В комнате было темновато. Рыжая девчонка нетерпеливо выискивала глазами Айшу, шмыгнувшую под кровать. — Тебе очень нужна кошка, правда?        — Я только хотела погладить… — Оправдываясь, она повернулась ко мне, тут же замолчав и заворожённо посмотрев прямо в глаза. Я догадался, что они снова блестели, как у кота. — Извините, — Шепнула она, сделав шаг назад и опустив голову на грудь.        — Биш-биш-биш, — Айша, урча, быстро вынырнула из-под кровати и подбежала ко мне, с опаской посматривая на свою юную обидчицу. Взяв мяукнувшую кошку на руки, я мягко придержал пушистые лапки с острыми когтями, чтобы девчушка не поранилась, и подал рыжей ведьмочке.        — Ого-о, — протянула она, смущённо касаясь гладкой шёрстки. Маленькие бледные пальчики осторожно потрогали ушки моей недовольной персидской подружки. Девочка застенчиво засмеялась, уже смелее проведя рукой по спинке укоризненно мурлыкнувшей кошки. — Какая пушистая! Она очень красивая… Это ведь девочка? — Радостно улыбнувшись, переспросила ведьмочка, снова с детским интересом рассматривая моё лицо и в особенности, что меня несколько обескуражило, не маску, а глаза.        — Девочка, — ответил я, замечая, каким контрастом был мой низкий хрипловатый голос для звонкого почти писклявого, гладкого голоска маленького существа. — Её зовут Айша. Ты хорошо видишь в темноте?        — Хорошо, господин, — смутившись кивнула она. Я несколько набок склонил голову, не сдерживая улыбки. Надо же, какое поразительное существо! Это первый знакомый мне человек, который видит во мраке, вероятно, не хуже моего. Её зелёные глаза загадочно блеснули, как бывало у меня самого. — Я привыкла. Это ваша кошка, да? — Быстро спросила девочка, тут же перебивая саму себя. — Здесь ведь всё ваше, правда? Мама мне говорила, что «Фантазма» — это домик человека в маске, а вы в маске. Я больше не видела никого, кто был бы здесь в маске. Это ведь маска?        — Маска, — кивнул я, впервые с улыбкой произнося это слово. Девочка тоже улыбнулась, не отрываясь от мягко вырывающейся Айши. Кошка чувствовала мою силу, потому делала это не особенно резко, а так, чтобы дать понять, что у неё в переди ещё куча дел и ей срочно нужно бежать. Я должен был узнать, каким образом чужой ребёнок оказался в моём крыле. Без Адриана, казалось, скоро потолок рухнет, не то что слуги перестанут за своими детьми следить. — Кто твоя мама? Это она разрешила тебе гулять по всему поместью?        — Ой, нет, что вы! — Радостно взвизгнула ведьмочка, когда я передал обреченно вздохнувшее животное ей в ручки. — Моя мама внизу работает. Я сама ушла. Сегодня со мной должен был посидеть папа, но так вышло, что ему тоже пришлось срочно идти на работу, и мама взяла меня с собой. Это первый раз. Она сказала мне сидеть рядом, пока она будет заниматься своими делами, но знаете, мне стало так скучно, что я решила выйти на улицу, а там сидела кошечка и такая прехорошенькая! Я забыла, что она говорила мне ни в коем случае не гулять по домику, — девочка вздохнула, но кошачье мурчание от того, что я погладил Айшу за нижнюю челюсть, снова привело её в восторг. Незнакомка улыбнулась и продолжила дальше счастливо щебетать заплетающимся от скорости язычком. — Ещё она тогда повторила несколько раз, что домик этот принадлежит человеку в маске и что он не должен меня заметить.        — Почему? — Шепотом спросил я, поглядывая на ребёнка.        — Он разозлится, и ей придётся искать другую работу, — вздохнув, ответила ведьмочка, как я ласково прозвал безымянную рыжую девочку про себя. — Все вокруг внизу боятся человека в маске. Но вы ведь такой добрый! Нужно сказать им, что вы совсем-совсем не страшный.        — Знаешь, это совсем необязательно. Эти взрослые всё равно тебя не поймут, — незнакомка хихикнула. — Давай ты не будешь говорить всем, что ты меня видела. Взамен, я предлагаю тебе страшно приятную тайну, — она приоткрыла рот, с удивлением посмотрев на меня. Девчонка вся насторожилась, забыв об Айше и дав ей неторопливо улизнуть.        — К-какую? А мама не будет против?        — А ты сама любишь тайны? — Мне нужно было хорошенько заинтересовать это удивительное создание. Во-первых, чтобы милая ведьмочка оказалась в безопасности и её не наказали с той силой, с которой могли, а во-вторых, терять такие лестные слухи между собственных слуг мне не хотелось. Подмигнув притихшей девчонке, я дождался её медленного кивка. Кудрявая рыжая прядка спала ей прямо на глаза. Я осторожно прикоснулся к нежному детскому личику, заправив за испачканное ухо непослушные волосы. Мои пальцы чудом не дрогнули. — Это хорошо, — хриплым шёпотом согласился я, чувствуя трепещущую нежность к этому чужому плоду любви. Маленькая любопытная женщина. Неужели вы такие с самого детства? Кто вас только учит этой страсти к тайнам! Я вздохнул, прерываясь на свои мысли. Прелестный ребёнок. — Тогда сначала я возьму с тебя обещание, что всё, что было здесь, останется только между нами. Ты согласна?        — Д-да, — тихо согласилась она, поджав губки. — А тайна очень-очень страшная?        — Скажи, разве я страшный? — Скованно улыбнувшись, ответил я. — Или я очень напугал тебя?        — Нет! — Быстро воскликнула девчонка. — Нет, вы совсем не страшный и вы нисколечко не напугали меня! Вы такой добрый, и кошка у вас такая прехорошенькая, такая пушистая! — Повторила она.        — Тогда, я думаю, ты согласишься, если я скажу, что сам стану твоей тайной, — я заговорщицки подмигнул изумлённой ведьмочке. — Ты никому-никому не расскажешь о том, что сегодня видела человека в маске, а взамен на это я не только разрешу тебе играть с Айшей, но и гулять по всему домику. Что скажешь?        — Ух-ты-ы! — Протянула она, по-детски мило облизав пересохшие губы. — Вы будете моей тайной?!        — Самой настоящей тайной, — согласился я. — Только ты будешь знать, что на самом деле я добрый и только ты будешь развлекаться с прехорошенькой пушистой кошечкой.        — Я согласна! — Маленькое создание радостно взвизгнуло, едва не бросившись мне на шею. Ведьмочка удержалась от этого, стыдливо опустив голову и переступив с ножки на ножку. — Извините…        — Пустяки, — отмахнулся я, видя в ответ прелестную польщённую улыбку с ямочками. — Теперь ты скажешь, как твоё имя?        — Ана. А вас как зовут? Ведь у вас же есть имя?        — Конечно, у всего есть своё имя, — я кивнул ей, протягивая вперед бледную ладонь. Ана в ответ протянула мне свою крохотную ручонку и радостно улыбнулась, когда я совсем по-взрослому поднёс тонкие пальчики к губам и едва поцеловал их. Смущённо выдернув ладонь, девочка поправила беспорядочные мелкие кудряшки, нетерпеливо ожидая ответ. — Эрик. Можешь звать меня просто Эрик. Я буду твоей личной тайной и, если захочешь, новым другом.        Что-то меня прямо тянет становится тайной для хорошеньких женщин. Я усмехнулся. Пятый десяток, а я всё туда же: какие-то тайны, секретики, вся эта игра в доброго человека в маске, благодетеля всея и всего. Ана улыбнулась, когда я предложил ей свою дружбу. Вообще не знаю, отчего я в самом деле не разозлился, увидя юную любопытную прелесть. Видимо, старею, или, по правде говоря, сам захотел с ней подружиться. Её мать, скорее всего, какая-нибудь прачка, раз работает «внизу», на первом этаже. А, быть может, она кухарка… В любом случае этот чудесный чужой ребёнок не скажет ничего толкового. Какой ей в этом интерес? Я даже не совсем полагаюсь на то, что она в действительности никому не расскажет о бедном Эрике. Дети есть дети, что с них взять. И почему это я опять такой снисходительный до рода человеческого? Я мысленно усмехнулся — добрый дядя Эрик!        Я вздохнул и задумался о том, что, наверное, в самой глубине души отдал бы всё, чтобы иметь такого милого громкоголосого ребёнка. Я бы разбаловал своих детей, будь они у меня. К чему мне все эти деньги, душная тяга к роскоши, когда некому это оставить после?! Только теперь, когда я стоял на коленях перед рыжей девчонкой, в самом чистом вдохновении ломающей свои бледные чуть розоватые грязные пальчики, я понял, насколько по-настоящему хотел бы своё маленькое прелестное подобие, походившее личиком на его мать! Я вечно пропадаю в кабинете за проектами и подсчетами, и никто, кроме Адриана, лично напоминающего об обеде или ужине, никогда не прерывает меня. Раньше мне это нравилось, но теперь я решил, что было бы весьма здорово, если бы смешливое создание с визгом ворвалось в душное рабочее пространство и вытащило меня оттуда. Пусть ребёнок был бы слишком шаловливым или шумным, я бы так любил его, что позволял бы, верное, всё. Но, к огромному счастью, для него мне не представлялось возможности завести настоящую семью. Как бы страдала моя бедная жена, живя с таким чудовищем, как я! Моё проклятье не должно касаться других людей. Я с тоской и щемящей любовью вспомнил о Кристине. Возлюбленная мною и потому несчастная девушка, не знаю, кого благодарить, что всё обернулось для тебя, как можно лучше. Теперь же мне стало очевидно, что не стоит показываться ей. Я должен быть очень осторожным и не глупить так, как сделал это на неделе. Маленькая мисс поправится и скорее уедет обратно к себе, в дом любящего виконта.        — Господин Эрик? — Видимо, Ана слишком долго ждала ответа на свой вопрос, который задала мне. Я так невежественно предоставил юное создание самому себе, что мне стало стыдно перед ребёнком за то, что я ушёл в себя. — Господин Эрик? — Девочка слабо коснулась моих рук, тут же отдёрнув от них свои пальчики, когда я повернул голову в её сторону.        — Прости, Ана, — прежде всего я извинился перед ведьмочкой. Она улыбнулась мне. — Повтори, что ты спросила.        — Вы так странно позвали свою кошечку, — я уверен, она повторила с той же милой задумчивой интонацией, с какой задавала вопрос в первый раз, и ничуть не убавила вложенного выражения размышления. — Очень странно… Что это значит?        — А как подзывают кошек в Англии? — Ответил вопросом на вопрос я, невольно улыбнувшись от выражения лица своей новой знакомой.        — Мама обычно говорит: «пус-пус-пус». Но вот моя бабушка, у которой аж целых три кота, зовёт их: «мью-мью»!        — Попробуй позвать Айшу так, как делают твои мама и бабушка, — тихо попросил я, чувствуя, как ноет колено. Долго так я не просижу, но мне хотелось доставить девочке это удовольствие — без проблем смотреть в мои глаза.        — Я уже звала, — ответила она. — Кошечка испугалась, а потом убежала.        — Но теперь-то ведь она никуда не денется, — заверил я. — Попробуй, пожалуйста, и я тебе потом кое-что объясню, — Ведьмочка послушалась и несколько удивилась, когда кошка даже ухом не повела, призывно вылизываясь возле двери. Айша так деловито просила открыть дорогу и, наконец, выпустить себя на волю, после пережитого стресса. Ана вопросительно посмотрела на меня, без слов прося объясниться. — Айша не английская кошка. Она всю свою жизнь до встречи со мной жила в Персии, где котов зовут совершенно не так, как здесь. Айша привыкла, отзываться на «биш-биш-биш» и никак по-другому. Попробуй, позови её так, как она привыкла. — Ана послушалась и радостно взвизгнула, когда её столь скоро возлюбленное животное дернулось и повернулось в сторону звука.        — Замечательно, господин Эрик! — Возликовала девчонка. — И теперь, если я позже позову её так, она придёт?        — Думаю, после этого за твою любознательность она даст себя погладить без моей помощи, — усмехнулся я.        — А что такое Персии? — Помолчав, вдруг спросила девчушка.        — Персия, — ласково поправил я, вставая с места. — Я обязательно объясню тебе, что это за страна, если мы снова увидимся. Но теперь тебе нужно вернуться, откуда ты убежала. Твоя мама, вероятно, уже сошла с ума, потеряв тебя.        — Это такая страна? — Не слушая моих нравоучений, продолжала девочка с любопытно горящим взглядом. Я недовольно поджал губы, потому что ребёнок не услышал меня. Но оказалось, Ана всё прекрасно слышала. Быстро тряхнув рыжей головкой, она кивнула. — Я слышала вас, господин Эрик, нам нужно вернуться.        Я улыбнулся ей, осторожно подхватывая и сажая на предплечье. Девочка взволнованно схватилась за моё плечо и за воротник халата, испуганно вздохнув.        — Ты не будешь против, если и дальше я понесу тебя так? — Она активно помотала головой, разрешая мне себя нести. Я снова приулыбнулся изумлённому ребёнку, открывая дверь и выходя со своей маленькой тёплой ношей на руках. От того, как распахнулся проход, слегка дунул сквозняк, и я почувствовал дивный аромат, исходивший от девчонки. Ана удивительно пахла: чём-то сладко-молочным и немного пряным. Наверное, все дети имеют тёплый уютный аромат нежности — я не знаю, поэтому и счёл это необычным. Ведьмочка молчала, послушно сидя на руках, и внимательно смотрела по сторонам, когда мы уже спускались по лестнице.        — Вы такой высокий… — Шёпотом пролепетала она.        — У тебя не кружится голова? — Я впервые так волновался за чужого ребёнка (Кристина сразу стала как будто моим собственным), искренне спрашиваясь о его самочувствии. — Ана?        — Нет, — вздохнула девочка, сжимая мой халат чуть сильнее своей маленькой ладонью.        Мы довольно неторопливо спустились по лестнице, и я открыл дверь, выходя вместе с ребёнком в просторный коридор с высоким потолком. Моя новая знакомая теперь могла налюбоваться на стены с большими старыми картинами с моего роста. Ведьмочка приоткрыла рот, заглядываясь на вазы и гипсовые бюсты на подставках. Некоторые из них сделал я сам, особенно тщательно вылепливая нос. У моих работ можно было отметить одну интересную особенность — их носы идентичны — без горбинки, не вздёрнутые и не курносые, а эталонные европеоидные, то есть узкие, прямые, с аккуратно закругленными кончиками и небольшими ноздрями. И размер у них средний. Такой я хотел бы сам себе. Хотя, возможно, небольшая горбинка в качестве индивидуального штриха подошла бы в самый раз. Налюбовавшись, Ана шёпотом рассказала мне, откуда ушла, но я ответил, что наша тайна должна оставаться тайной и будет лучше, если я не буду заводить её прямиком в прачечную комнату — как я и ожидал, её мать оказалась моей прачкой. Девчушка согласилась, предложив оставить мне себя на первом этаже возле входа в крыло прислуги. Я кивнул, улыбнулся радостному рыжему ребёнку и, как она попросила, оставил там, где она захотела. Ана смущённо подмигнула мне, как это делал я, и с тихим хихиканьем убежала к своей матери. Только после её ухода я услышал, как суетились за дверями. Маленькую проказницу, похоже, потеряли намного раньше, чем я думал.        Я быстро вернулся, осведомился готова ли ванна и после утвердительного робкого ответа горничной остался снова один, растягиваясь на мокрой простыне в относительно горячей воде. Порядком отросшие волосы пришлось собрать лентой, чтобы не намочить, — я всегда мыл голову и тело отдельно, используя разную воду. Возле закрученных ножек я нашёл жидкое мыло с маслом ириса, наслаждаясь запахом чудесной пенки. Наверное, это была самая любимая комната во всём доме, после рабочего кабинета. Мне безумно нравилась моя ванна. Сделана она была на заказ из меди. Стоила, правда, как половина настоящего вполне неплохого имения со всеми удобствами, но зато идеально по моему росту, долго сохраняет тепло и ко всему выглядит весьма изыскано. Порой мне даже было несколько некомфортно, что в ней оставалось ещё достаточно места, но после я привык и научился получать от этого удовольствие. Единственное, что по-прежнему доставляло мне некоторый дискомфорт — огромные окна во весь рост прямо параллельно ванне. Пришлось занавесить их довольно плотными шторами, чтобы случайно не сверкнуть мыльным бледным задом, передав тем самым «привет» путникам на дороге, с которой открывался прекрасный обзор именно на чёртовы окна ванной комнаты.        Я улыбнулся от приятного аромата, почти любовно растирая пенку по коже. Каждый доставляет себе удовольствие, как может. Иной раз я ужасаюсь, насколько в самом деле зависим от собственного ублажения. Нищенское детство, пыльная потная юность и кровавая душная молодость напоминали, почему я так себя веду и не могу по-другому. Слишком голодные времена были, чтобы теперь при сносном достатке отказывать себе в таких чертовски приятных мелочах, как отличная ванна или ароматизированное мыло. Закончив нежить собственные косточки, я выбрался на плотный коврик, обтираясь лёгкой белой простынёй с мягкими кружевами. Не у каждой светской барышни была такая изящная простынь… Вообще, вся эта странная тяга к дорогому комфорту началась с качественной одежды модного покроя, продолжилась эфирным нижним бельём, которое я хранил в шкафу вместе с открытым флакончиком весьма недурного парфюма, и вот, наконец, дошла до ванных простыней. Кто-то скажет, что это слишком несерьёзно для бывшего убийцы и морфиниста, кто-то сочтёт это глупым — не Зефир же ты, в конце-концов! Но когда мне было дело до других людей? Всю свою жизнь живу так, как могу или как хочу. Никто из них в минуты трудности не протянул ребёнку Дьявола руку — теперь и нечего судить его.        Хорошо промыв волосы, доходившие в высушенном состоянии до ключиц, я слегка сбрызнул расчёску разбавленным миндальным маслом, осторожно расчёсывая смольные влажные пряди. Начинал я всегда с концов и не доходил до корней, чтобы по итогу волосы блестели, но не выглядели грязными, не сильно путались и были хоть немного крепче обычного. Не повезло мне с ними, так уж вышло! Единственное, что мне нравилось, так это насыщенный вороной цвет и лёгкие природные кудри. В остальном же они проиграли по всем фронтам. Мало того, со временем ещё и поседели у висков.        Когда я вошёл в кабинет, переодетый в чистую свежую одежду, с убранными чёрной шёлковой лентой волосами, то на столе обнаружил заказанную кружку любимого кофе и на блюдце черный шоколад, аромат от какого невесомо летал по всей комнате. Шоколад закончился неделю назад, я записал его в список покупок, передав тот перед отъёздом Мистеру. Значит, Адриан уже вернулся. Не успел я сесть за стол, как в дверь постучали.        — Да? — После ванной и глотка ещё горячего кофе голос звучал куда приятнее.        — Доброе утро, господин, — лёгок на помине заглянул внутрь, поклонился и приготовился отрапортовать поездку.        — Здравствуйте, Адриан. Миссис Уинтер приехала с вами?        — Да, господин, всё в порядке. Она просила меня передать вам, что ваш заказ, порученный ей, доставлен в полном наборе. Спрашивает, когда вам угодно посмотреть.        — Перед обедом, — тихо ответил я. — Адриан… — Я помолчал, соображая стоит или нет совершать затеянное. — Как там дороги?        — В порядке, господин. — Кивнул управляющий. — Мы доехали без проблем. Прошу прощения за задержку, но это вам объяснит экономка, если вы пожелаете выслушать.        — В порядке, говоришь, — вздохнул я, обращаясь больше к самому себе.        — Совершенно, сэр.        — Хорошо, Мистер, идите отдохните немного, а после начните готовиться.        — К чему, позвольте спросить, сэр?        — Завтра мы отправимся с вами в Лондон, Адриан, — хрипловато сказал я, тихо играя ложкой в чашке. — Только вы и я. Вы же помните, мы с вами уже были там два года назад?        — Помню, господин.        — Помните, что мы там делали?        — Помню, — выделил управляющий, — господин.        — Значит, вы избавите меня от очередных объяснений. — Адриан кивнул. — Вы свободны.       Мистер вышел вон, а я поднялся со своего места, мысленно радуясь встрече со своим главным камердинером. Удивительно, как я привязался к нему. Никто никогда не исполнял моих поручений так полно и послушно. Иногда, конечно, он позволял себе некоторые вольности, но что это, — капля в море! — по сравнению с тем, какую работу Адриан проделывает в обычное время.        Я подошёл к окну, окидывая взглядом улицу: сегодня слабо светит солнце, то выплывая из дыма облаков, то снова туда окунаясь. Ветер не такой сильный, что уже радует, ибо слышать завывания в огромном пустом доме меня убивало. Но я не долго смог любоваться пейзажем — на ум приходили совершенно другие мысли. Что же, если всё пойдёт так же хорошо, то за время моего отсутствия Кристина сможет хоть сколько-нибудь выздороветь и уехать отсюда. Желательно, навсегда.