Eddie (since you have been gone)/Эдди (с тех пор как ты ушёл)

Эдди следовал за этой маленькой полоской тусклого света уже полмили, ноги почти подкашивались, когда он схватился за ноющий живот, желчь поползла вверх по горлу. Его так и подмывало упасть на спину и блевать — что угодно, лишь бы избавиться от этого ужасного, затхлого привкуса во рту — это было всё равно что проснуться с десятью похмельными приступами, и его просто тошнило. Но он ничего не ел уже несколько недель и не мог представить себе, какую физическую боль причинит ему сейчас сухая рвота, несмотря на синяки и кровь. Всё его тело слабо дрожало, и он чувствовал, как пульс дрожит под кожей, болезненная лихорадка охватила его. Эдди тихо застонал, тяжело сглотнул и поплёлся дальше. Пот бисером выступил у него на лбу, практически шипя на разгорячённой коже, когда его тело скрипело и протестовало при каждом падении. Его зрение начало расплываться по краям — глаза отяжелели в своих глазницах, когда маленькие круги света начали танцевать вокруг его поля зрения, как мёртвые огни. Всё его тело болело — тупой и горячий круг боли, распространяющийся по всем суставам. Его ноги казались неуклюжими и тяжёлыми, словно их придавили мешками с песком. У него была упрямая трещина в шее, с которой он слишком устал, чтобы что-то делать, и он был с ног до головы мокрым в сточных водах. Он чувствовал себя полным дерьмом. Он не чувствовал себя так дерьмово с первого курса колледжа, когда напился до чёртиков на студенческой вечеринке, куда его затащил сосед по комнате, и его вырвало в кусты, прежде чем он заплакал на обочине. Он помнил ту ночь обрывками — словно вытаскивал воспоминания из того космического пространства, это бестелесное воспоминание о событиях, плывущих перед его затуманенными глазами. У него болела голова, когда он пытался разобраться в происходящем. Тем не менее, он яростно приводил в порядок свой опрокидывающийся разум, сильнее вонзая ноги в холодный песок пола, как будто хотел заземлиться. У него болела челюсть. Его язык лизнул рану на внешней стороне рта. А потом он позволил себе погрузиться в воспоминания, вернуться в ту ночь, когда… Эдди практически вытащили из спальни, из этой уютной стерильной комнаты в холодную суровую ночь. Воздух кусался, как собака, и Эдди ясно помнил, как протестовал, покидая это безопасное, знакомое здание, в неизвестность. Его поместили с шумным соседом по комнате — настоящим придурком с полным пренебрежением к приличиям и невидимой черте, которая отделяла комнату Эдди от его собственной. Он подобрал достаточно пар грязного нижнего белья этого парня со своей половины пола, чтобы перестать его любить. Тем не менее, под всем этим мачо-отвратительным внешним слоем было в нём какое-то обаяние, и, возможно, именно это помешало Эдди вернуться и закончить домашнее задание, как он намеревался в тот вечер. Или, может быть, и он не поймёт этого ещё лет двадцать или около того, в глубине души он хотел восстать против своей матери. Как бы она возненавидела своего драгоценного Эдди-Медвежонка на грязной, плохо освещённой вечеринке, да ещё на вечеринке братства. Она бы побледнела при виде красных чашек Соло, похожих на большие, ревущие сигналы тревоги, пронзающие стены общежития. Она бы закричала при виде возбуждённых подростков, прижавшихся друг к другу на стенах, как гобелены. Это было всё, что миссис Каспбрак ненавидела, и всё, чего Эдди когда-либо был лишён. И, возможно, именно поэтому он обнаружил, что бежит, чтобы не отстать от своего соседа по комнате в ту ночь, бросив все предыдущие инициации в прохладном воздухе, когда он вошёл в этот душный дом братства. Эдди вспомнил, что через час или два он выбежит из неё ещё быстрее. Но что-то произошло между ними, что-то, о чём он не заботился настолько, чтобы помнить, или боялся настолько, чтобы забыть. Он ещё сильнее зажмурился, вслепую пробираясь через последний отрезок канализации, и попытался вспомнить, что именно произошло той ночью. Они вошли в избитую дверь дома, и Эдди сразу же почувствовал сильный, пьянящий запах дешёвого алкоголя, проникший через ноздри, проникший в кожу. «Разве не вредно вдыхать алкоголь?», отчаянно думал он, мысленно сканируя красные флаги, когда комната вдруг показалась намного меньше. Прежде чем он успел струсить, ему в руку сунули напиток — янтарно-коричневый и пахнущий какой-то смесью пива. Эдди почти никогда не пил и уж точно никогда не напивался. — Ну же, Эд, — сказал его сосед по комнате, грубо толкнув его в плечо, то ли не заметив, то ли не обратив внимания, когда тело Эдди рефлекторно напряглось, — ты что? Слабак? Эти слова резали Эдди, как нож, пронзая его плотное колебание, пронзая нерв глубоко внутри. Голоса детских мучителей звенели в его ушах, но никогда ещё они не казались ему такими близкими, такими опасными. Маменькин сынок, педик, неженка, слабак. Он рявкнул. «Я не слабак», он смутно думал, запрокидывая голову назад, когда глотал напиток, янтарная жидкость противно капала по его подбородку. — Вот это дух! — его друг-сосед по комнате, знакомый? крикнул он, протягивая ему ещё одну красную чашку Соло, прежде чем скользнуть в толпу. Оставшись один и оказавшись дальше всех от своей зоны комфорта, Эдди поднёс чашку к губам и начал пить.

***

Одурманенный вкусом алкоголя и согретый медленными каплями пива в организме, Эдди расслабился, хотя бы на мгновение. Он откинул голову на потёртую кушетку, прижался раскрасневшейся щекой к прохладной коже, наблюдая за происходящим вокруг, слегка одурманенный и неуютно пьяный. При обилии алкоголя иногда может наступить приступ тревоги. Эдди, у которого однажды случился приступ паники после двух рюмок в первом классе средней школы, должен был это знать. И он бы так и сделал, если бы человек, распростёртый на диване, был хоть немного похож на Эдди. Он был разгорячён, взъерошен и пропах пивом. Он принимал глупые решения, например, ходил на студенческие вечеринки. Он забыл позвонить матери и сказать, что сегодня не вернётся домой, хотя всегда приходил. Нет, мужчина на диване не был Эдди, но когда он выбежал из комнаты, сжимая аспиратор, как спасательный круг, он никогда не чувствовал себя более похожим на себя. Он нашел тихий, незанятый коридор змеиного дома, неуклюже прижимаясь спиной к прохладной стене, когда он хрипел в свой ингалятор, серия задыхающихся, захлёбывающихся кашлей выпала из его рта, когда знакомый вкус наполнил его рот. Он не помнил, как долго стоял там, склонившись над ингалятором, пытаясь избавиться от тяжести в лёгких и звёзд в глазах. Он не мог определить, сколько времени прошло, прежде чем кто-то вошёл в комнату. — Вечеринка в другую сторону, не хочу тебя расстраивать, приятель, — сказал мужчина, и глаза Эдди распахнулись, а руки прикрыли его надёжный синий аспиратор. И тут он увидел игривую улыбку на его лице. — Я пытаюсь уйти с вечеринки, — бесполезно объяснил Эдди, потирая руки и прерывисто вздыхая. — Тогда тебе придётся нелегко, если ты столкнешься со мной, — сказал парень, а затем плюхнулся напротив Эдди, как будто на самом деле не имел это в виду, — Я бунтарь. Эдди закатил глаза, пробормотав, — Я уверен, что это так, — прежде чем сделать паузу, а затем, жалуясь больше себе, чем мальчику в этот момент, небрежно сказал, — Разве у парня не может быть приступ астмы посреди вечеринки братства в мире? Мальчик рассмеялся, вспомнил Эдди. Сплошные зубы и яркий блеск в затуманенных глазах. — Нет, ты действительно не можешь, — сказал он, выхватывая аспиратор из руки Эдди, прежде чем тот успел возразить, и поворачивая его в ладони, — знаешь, люди здесь подумали бы, что это наркотик, если бы увидели это, — честно сказал он. Эдди только нахмурился от отвращения, и мужчина вернул ему ингалятор, с любопытством глядя на него. — Это ведь не твоя сцена, не так ли? — спросил он, лениво откинув голову на бледную стену. Эдди крепче сжал свой ингалятор, — Нет. Честно говоря, я даже не знаю, что здесь делаю. Конечно, всё это было утончённой версией того, что было сказано на самом деле, вытягивая любые чувственные фрагменты из этого невнятного, томного потока слов. — Разговариваешь со мной, — сказал парень, лениво улыбаясь. — Что? — тупо ответил Эдди. — Разговариваешь со мной, — продолжал он, — вот что ты делаешь, не так ли? Эдди смотрел на него затуманенным взглядом, волосы растрепались, когда он провёл по ним рукой, виски пульсировали, — Я не знаю… я? Парень снова рассмеялся, искренне под этим туманным облаком выпивки, — Чувак, ты так пьян. Эдди сосредоточился на том, чтобы попытаться хоть как-то вернуться к этому, когда густой запах травки проплыл мимо него, и он оглянулся, чтобы увидеть парня, курящего косяк, тонкая струйка дыма просачивалась прямо ему под нос. Эдди резко вдохнул. Когда он успел это понять? — О, не смотри так шокировано, — усмехнулся он, небрежно пыхтя, — твоя мама, должно быть, была настоящей задницей, хах? В этот момент мозг Эдди словно призывал его убраться отсюда. Найти своего соседа по комнате, поблагодарить его за чудесную ночь, а затем убраться отсюда к чёртовой матери, смывая ночную грязь в часовом душе. Но он только ещё сильнее прижался к стене, прежде чем прямо сказать, — Ты даже не представляешь. У мужчины был такой вид, словно у него появилась идея. Или нет, и ему просто было всё равно. Что бы это ни было, он ничего не сказал, просто подтолкнул тлеющий косяк поближе к себе, предлагая. — Хочешь затянуться? Удивительно, но не по собственной воле, как будто его тело было захвачено кем-то другим, Эдди поймал себя на том, что тянется к косяку и подносит его к губам. — Кстати, меня зовут Мэтт. — Эдди, — тихо пробормотал он в ответ. Всё, что он помнил — это как его рука медленно выскользнула изо рта, когда он возвращал сигару, выдыхая белое облако дыма, и, наконец, хорошо разглядел парня. У него была такая яркая и озорная улыбка, что Эдди захотелось потянуться за поясной сумкой, где лежала крошечная аптечка. Его волосы были непослушными и тёмными, глаза такими же глубокими. В то время он этого не знал, но когда мальчик откинул голову назад и рассмеялся, он выглядел как вылитый ребенок… Ричи, мелькнуло в голове у Эдди. Интересно, где сейчас Ричи. Конечно, он думал и о других Неудачниках; сошлись ли наконец Бен и Бев, написал ли Билл хорошую концовку своей книги, переехал ли Майк во Флориду, как мечтал. Но всё вернулось к Ричи. Неужели он снова поселился в Калифорнии, легко смеясь в микрофон и очаровывая толпу? Он казался таким расстроенным, когда Эдди видел его в последний раз… «Сосредоточься, Эдди», упрекнул он себя. И, словно погрузившись в сон, он позволил себе вспомнить. Он смутно смотрел на мальчика, щурясь, пытаясь сфокусировать зрение, чувствуя, что тело обмякло и совсем не принадлежит ему. Он вспомнил удушливое тепло между ними, пьянящий запах марихуаны. Он даже не заметил, как Мэтт приблизился к нему, невыносимый жар стал удушающе близок, когда его рука коснулась его щеки. — Скажи, что такой симпатичный мальчик, как ты, делает на такой вечеринке? — пробормотал он, лениво глядя остекленевшими глазами. Эдди даже не заметил, как его дыхание коснулось его собственных губ, пока его большой палец не коснулся скулы, а глаза не метнулись к губам. — Хочешь бросить это заведение? А потом, словно обожжённый, Эдди отскочил, споткнулся и неуклюже ударился о стену, выставив перед собой руки. Под этой дымкой опьянения его взгляд был полон ужаса, он просто знал это. — Х-х-хо… — он запнулся, и в его пульсирующей груди раздался сдавленный хрип, — что ты делаешь? Мальчик просто смотрел на него, как будто знал что-то, чего не знал Эдди. Как будто он знал об Эдди что-то, чего тот не знал. Он вспомнил, как выбежал из дома, небрежно протиснувшись мимо массы разгорячённых пьяных тел, и бросился в прохладные объятия ночи. Он рухнул в росистую траву, его сухо рвало, когда всё его тело сотрясалось, губы дрожали, когда его щека пульсировала, призрак прикосновения мальчика задержался на его щеке. Горячие слёзы жгли ему глаза, когда он горько рыдал, уткнувшись лицом в землю. А потом, с трясущимися руками и затуманенными глазами, он набрал номер матери. Чувствуя себя больным и стыдясь больше, чем когда-либо в жизни, Эдди плакал на обочине и ждал, когда мама отвезёт его домой.

***

Как и ожидалось, Миссис Каспбрак закатила истерику. Всю дорогу домой она сокрушалась по поводу этой ужасной сцены, перебирая её многочисленными проклятиями, от которых моряк мог бы упасть в обморок. Эдди почти не слушал, прислонившись головой к прохладному оконному стеклу маминой машины, горький привкус желчи покрывал его язык, смешиваясь с запахом травки и алкоголя. Он чувствовал себя отвратительно во многих отношениях. Он едва мог смотреть матери в глаза, когда она заискивала перед ним, горячие бигуди были приколоты к её волосам, ночная рубашка фамильярно ниспадала на её крупную фигуру. Он помнил, как его насильно уложили в постель и дали несметное количество таблеток, и всё это время мать ругала его — ошпаривала, перечисляя всевозможные ужасные болезни, которым он подвергся, придя на эту вечеринку. — Ты ведь не пил, правда, Эдди? Потому что ты можешь заболеть циррозом печени и умереть! — сказала она, причитая мораль, как будто читала проповедь, когда она неуклюже ходила по комнате, суетясь вокруг Эдди, когда она загружала его лекарствами. Она пристально посмотрела на него, и Эдди невольно съёжился от этого взгляда в своём затуманенном поле зрения. Он пронзил это облако неуверенности, как булавка воздушный шар. — Ты ведь никого не целовал, правда, Эдди? — внезапно спросила она, и у Эдди скрутило живот. Он прокрался под её гнетущим взглядом, а потом, словно прорвав плотину, заплакал. Когда в тот вечер в глазах Сони Каспбрак промелькнуло выражение молчаливой покорности судьбе, она приложила полотенце ко лбу Эдди. Спотыкаясь в этом тумане, плавая в этом бесплотном чувстве, Эдди судорожно вздохнул и наклонился к этому холодному давлению… Вода. Ноги Эдди вслепую споткнулись о неглубокий бетонный проход, приземлившись лицом в канал. Его рука поднялась, чтобы смягчить падение, и он почувствовал знакомую боль в плече, когда его старый перелом был восстановлен. Он слышал, как вокруг медленно горят цикады, слышал ленивый плеск воды, плещущейся о берег. Он готов был поспорить, что если сейчас повернёт голову, то увидит над собой вечернее небо, усеянное звёздами. Эдди рассмеялся, и мир погрузился во тьму.