Eddie (since you have been gone)/Эдди (с тех пор как ты ушёл)

К тому времени, как Ричи добрался до канала, он каким-то образом оказался в худшем состоянии, чем до отъезда. Холодный пот застыл у него на боку, каплями стекая по сгибу руки. Его волосы были растрёпаны и непослушны от того, что он расчёсывал их пальцами всю дорогу в такси. Ах да, поездка на такси. Слова «Эдди», «тело» и «найдено» едва успели слететь с губ Беверли, как Ричи выбежал на улицу, едва не попав под грузовик, когда он остановил медленно ехавшее такси, двигаясь так, словно это было не важно. «Ну, теперь-то ты знаешь», подумал Ричи с головокружением, выжимая язвы на собственных ладонях, дёргая и тыча в собственные пальцы, неуклюже падая на заднее сиденье. — Куда? — довольно спокойно спросил лысый водитель, отхлёбывая из самой большой чашки кофе, которую Ричи когда-либо видел. Острый, тёплый запах тёмного варева обволакивал его, как соблазнительницу, и он изо всех сил старался держать глаза открытыми, когда наклонился к запаху и исходящему теплу автомобиля. Ричи чуть было не выхватил чашку из пухлых рук мужчины, но передумал, потому что его желудок беспокойно скрутило. — Канал! — прямо сказал Ричи, шипя сквозь зубы, когда его пальцы коснулись небольшой раны на ладони. — А, вы имеете в виду вдоль Дерри? — небрежно осведомился таксист, явно не торопясь. Ричи понял, что он готовится к вялой, непринуждённой беседе обо всём и ни о чём, и остановил поезд, прежде чем тот сошёл с рельсов. — Да, конечно, Дерри, идиот! Где же ещё, чёрт возьми? Он почувствовал, как мужчина вопросительно поднял брови в зеркале заднего вида, но бесплатный номер, рекламируемый для пьяных, напечатанный на дверце машины, сказал Ричи, что он уже был на стороне худших взаимодействий раньше. Он выглядел более чем заинтригованным. Несмотря на это, машина всё ещё стояла на холостом ходу, и Ричи, чувствуя нечто большее, чем отчаяние и отвратительный сгусток эмоций, тошнотворно бурлящий в животе, извинился. — Извиняюсь. То есть нет. Я не извиняюсь! — он резко вдохнул через нос, лицо сморщилось от разочарования, когда он справился: — У меня был самый ужасный грёбаный месяц, и у меня был ужасный день! Последние сорок восемь часов я играл в телефонную игру, пробирался через чужую мочу и дерьмо, а теперь мне нужно кое-кого повидать, и будь я проклят, если снова его упущу! Так что, пожалуйста, сэр, ради любви к Богу, Иосифу и всему святому — дави на газ! Таксист поджал губы, прежде чем пожать плечами, а затем наклонился вперёд, нажимая на педаль, пока они не покатили по улицам Дерри, прорезая слепой след в ночи. Грудь Ричи тяжело вздымалась, дыхание с треском вырывалось из горла. Глубокие морщины пересекали его лоб, врезаясь в кожу. Он чувствовал себя так, словно постарел на десять лет за месяц, нет, нет — за день. Он тяжело прислонился головой к окну, издав глухой лязгающий звук, когда потерял контроль над своим телом. Он позволил своему виску упереться в затуманенное отпечатками пальцев окно, чувствуя низкий, случайный толчок или грохот шин, пробегающих по выбоине. На улицах были неопровержимые трещины. Всё в Дерри было сломано. С этой мрачной мыслью он позволил своим ноющим глазам закрыться. Веки — да. Как жалюзи на окне. Ричи весь день чувствовал себя неловко, выставляя на всеобщее обозрение всё своё грязное бельё. Он задёрнул шторы и запер всех остальных на одну грёбаную секунду. Это была такая усталость, которая заставляла ваши глаза не столько трепетать, сколько, скорее, захлопываться. Тупая боль пронзила переносицу, резонируя в узком месте между бровями. Всё, чего ты хотел — это отгородиться от мира и уйти в эту мрачную, полную тьму. Эта долгожданная передышка тишины. И всё же вспышки света, казалось, плыли за вашими веками, уговаривая вас принять всё, пока ваши глаза не начали кровоточить, а зрение не поплыло. «Я думаю», подумал Ричи про себя, «было бы лучше вообще ничего не видеть, потому что тогда, уточнил он, вы не сможете знать, что упускаете». Кого тебе не хватает. И всё же он поддался этой ноющей, томительной боли и позволил себе раствориться в воспоминании. Он просто не знал, мог ли он контролировать это и просто потакал своей собственной боли, или это было так же неудержимо, как накатывающие волны. Тем не менее, он зажмурился и позволил прошлому овладеть им. Когда они были молоды, вспомнил Ричи. Едва взобравшись на неуклюжий пологий холм, который был половой зрелостью. Тринадцать лет помешали на последнем вздохе их завершающемуся детству, занавес, возможно, для наивности, но уж точно не для подросткового идиотизма, который останется верным соперником на долгие годы. Перемены накатывали на горизонт, как дурное предзнаменование, как грозовая туча, набирающая силу, затеняя тёплый берег. Не то чтобы какая-то часть их детства была сравнима с днём на пляже — далеко не так, но, возможно, подумал Ричи, в глубине души всегда существовала какая-то часть его, которая заставляла верить, что лето может длиться вечно, и извилистые пути будущего будут освещены солнцем и легки. Лето не могло длиться вечно, но казалось, что так оно и было в тот день, в тот год. Год 1989 года. Как и все хорошие вещи, августовская жара растаяла в сентябрьском бризе — солнце бронзовым медальоном висело на полпути к небу, как будто его не удосужились повесить на полную мачту. Школа вторглась в тёплые, удобные объятия длинных дней, и, как все дети, Ричи не собирался позволить лету тихо уйти в ночь. Но с другой стороны, когда это Ричи делал что-то тихо? — Не могу поверить, что лето почти закончилось, — простонал Ричи, театрально прикрыв лицо рукой, словно падающая в обморок красавица. При любых других обстоятельствах Эдди сказал бы именно это, но в ответ он наверняка получил бы необузданный комментарий о том, как Эдди должен прийти и спасти его, что наверняка вылилось бы в нелепую просьбу о спасительном поцелуе. Он бы, конечно, отказался. Он всегда так делал, толкая Ричи прямо в плечо и давая ему один из своих патентованных, «заткнись на хрен, придурок» взглядов, зарезервированных специально для Балабола Тозиера. Но мама Эдди сидела на переднем сиденье, уже бросая мстительные взгляды на Ричи через зеркало заднего вида, поэтому он решил не потакать Ричи, как обычно. Ричи сбил очки набок с глухим, шутливым звуком «клац», и Эдди резко фыркнул, поправляя их на лице. Иногда он делал что-то подобное, и иногда за этими карими глазами скрывалась нежность, смешанная с раздражённым вздохом, и где-то в его голосе звучало, «ты идиот». Именно в эти мгновения Ричи почувствовал, как его сердце дрогнуло в груди, а веснушчатые щёки вспыхнули румянцем. Вместе с опасностью, которой было половое созревание, пришёл натиск новых — нет, повышенных эмоций. Всё просто становилось более явным; эти его неуклюжие конечности казались всё более неуклюжими, его грязный рот становился ещё более грязным, и этот мерцающий жар в глубине живота, который он чувствовал рядом с Эдди, перерастал в этот дикий огонь, который опалял его внутренности и пульсировал в паху. Эдди взрослел — может быть, не так явно, как Ричи, с его редкими волосами на лице, начинающими клочьями падать на лицо, или его неуклюже углубляющимся голосом, но происходили перемены. Он стал, может быть, на полдюйма выше и ещё более смелым. Непрестанное материнское воспитание на вертолёте, казалось, больше не смущало его, едва ли потакая ей с нерешительным «Я в порядке, ма», когда он вообще отвечал. Веснушки начали слегка припудривать его нос, кожа была тёплой и загорелой от солнца, заливавшего её всё лето на пустоши. Однако самым заметным изменением были мягкие каштановые завитки, которые начали появляться на кончиках волос Эдди. Ричи едва ли заметил перемену, пока наконец не заметил. И это было всё, что он, казалось, мог заметить. Это никак не успокаивало боль в нижней части живота Ричи и не успокаивало его сердце всякий раз, когда Эдди был рядом. Если уж на то пошло, это только усугубляло ситуацию — кипятило его внутренности, пока он не превратился в нагретую мешанину бушующих гормонов с грязным ртом и стояком. Он бросил взгляд на мальчика рядом с ним, жёлтая рубашка была заправлена в те ужасные красные шорты, которые он всегда носил. Он виновато отвёл взгляд. Ричи сам поправил очки, без всякой надобности, и посмотрел на Эдди натренированным взглядом, выдыхая ответ. — Ты действительно хочешь остаться в том лете ещё на какое-то время? — спросил Эдди с неподдельным любопытством, бросив взгляд на Ричи, — Разве ты не хочешь перемен? — Перемен? — Ричи вспомнил, что думал, — Не знаю, смогу ли я выдержать ещё какие-нибудь перемены, Эдс. Я думаю, что был бы совершенно счастлив, плавая в этом грёбаном лимбе лета, если бы мне только удалось увековечить твои стервозные возвращения и то, как солнце блестит в твоих глазах всегда. Конечно, не существует воспоминаний без будущего, в котором они могли бы храниться, но будущее означало неизбежный конец — конец, к которому Ричи не был готов. Он смотрел в жестокие, неумолимые глаза самого страха и всё ещё чувствовал, что дрожит перед лицом течения времени. Если бы Оно действительно хотел напугать Ричи, он должен был сыграть на этом страхе; неоспоримый факт, что время проходит мимо Ричи, и мир повернётся и оставит его там, навсегда застрявшего в прошлом. Но опять же, как вы могли олицетворять такое? Если Оно действительно хотело напугать его, всё, что ему нужно было сделать, — это вызвать в воображении реальность, в которой Эдди перестал быть в пределах досягаемости. В которой Эдди тоже устал от Ричи Тозиера — «Балабола». «Я не хочу, чтобы мы менялись, Эдс», эти слова вертелись у него на языке. Вместо этого он сказал, — Ну, я уверен, что буду скучать по тем коротким юбкам, которые носит Грета Боуи, — тихо насвистывает он. Эдди крепко шлëпнул его по руке, его дикие глаза были умоляющими и мëртвенно-бледными, когда он просверливал дыру сбоку лица Ричи. Ричи улыбнулся. Миссис Каспбрак ахнула. — Эдди! — взвизгнула она, на мгновение повернув голову, прежде чем снова взглянуть на дорожку, ведущую к автобазе, толстые руки сжимали потëртую кожу руля, — Вот почему ты не можешь держаться рядом с этим Тозиером! «Такое дурное влияние», — её слова зазвенели в воздухе, — «и он сам найдёт дорогу в школу, если будет продолжать в том же духе». — И не говори мне, что ты подглядывал за юбками девушек, Эдди! — продолжила она, кипя от злости. Ричи едва удержался от смеха при мысли о том, как скромный Эдди Каспбрак пытается украдкой заглянуть под клетчатые килты Греты Боуи. Эдс никогда не мог подглядывать — звук его распиратора, вылетающего изо рта, раздавался, выдавая его немедленно, как пылающая красная вывеска с надписью «ДЕВСТВЕННИЦА». Миссис Каспбрак придавала нервам Эдди больше доверия, чем Ричи или кто-либо из тех, кто знал Эдди, и, возможно, именно поэтому Эдди просто расслабился на своëм месте, обхватив пальцами предплечье Ричи. Ричи смотрел на него с раскрасневшимися щеками, нервно поправляя очки на переносице, пытаясь встретиться взглядом с Эдди. Но он просто сидел и смотрел на горизонт. Впервые в жизни Ричи лишился дара речи. Он оттолкнул последние спутанные руки этого воспоминания, когда машина начала замедлять ход, его голова инстинктивно поднялась от окна, когда он нащупал ремень безопасности. Когда наконец показался канал, Ричи едва дождался, когда такси остановится, и бросился прочь с заднего сиденья, неуклюже споткнувшись о бетонную площадку. Он сунул руку в карман, вытащил несколько смятых долларовых купюр и окурок, сунул их в толстые руки таксиста. Подумав, он выдернул сигарету из липких ладоней таксиста, небрежно сунул его в рот и пробормотал: — Я возьму это. Водитель лишь бросил на него последний любопытный взгляд и кивнул, прежде чем ускорился, Ричи заскользил вниз по склону холма, где гравий встречался с водой, посылая линию маленьких зазубренных камней, скользящих вниз. Он нянчил во рту белую бумажную сигарету, неуклюже возясь с зажигалкой, пока спичка протестовала против прохладного ночного воздуха. Но всë было напрасно, потому что оно сорвалось с его губ, как только он увидел скорчившиеся фигуры, столпившиеся вокруг тела, наполовину погруженного в канал. «Эдди», задыхаясь, подумал Ричи. Он пошатнулся, время, казалось, замедлилось, когда его пульс слабо подëргивался под кожей. Кровь плыла у него в ушах, и вдалеке он слышал какой-то слабый звон. Воздух тяжело давил ему на ноги, парализуя, как мешки с песком, когда он подошёл ближе. Всё, о чем он мог думать, было, «О Боже, пожалуйста, пусть он будет жив. Пожалуйста, Эдс, пожалуйста, будь жив, пожалуйста, пусть он будет жив». Он упал на колени на берегу реки, между Биллом и Майком, которые торжественно смотрели на него сверху вниз, пока надавливали на его грудь наложенными друг на друга руками, с остекленевшими и застывшими глазами. — Эдс! — крикнул Ричи, протискиваясь мимо их рук, сжимая в руках промокший свитер Эдди и тряся его. — М-мы нашли его т-таким, — объяснил Билл, осторожно пытаясь оттолкнуть руки Ричи, — Ричи, он проглотил много воды, он был почти лицом вниз в канале. Ричи почти не слышал его, всë настойчивее вцепляясь в обмякшее тело Эдди, нависая над ним, когда его очки угрожали упасть с носа, — Эдс! — крикнул он, дëргая себя за рубашку, — Давай, Эдс, просыпайся, Эдс, просыпайся! — Ричи! — внезапно рявкнул Билл, напугав его и остальных Неудачников. Даже Билл выглядел ошеломлëнным, но он сохранил свою стальную решимость, когда приказал: Д-д-дай ему немного пространства! Ричи собрался было возразить, но почувствовал, как Бен дëрнул его за рубашку, неожиданно крепко ухватив сзади. — Какого хрена, мужик? — он зарычал, его вытянутые руки отшвырнуло, когда он был отброшен вверх. — Я знаю, что ты расстроен, Ричи, но тебе нужно успокоиться! Они пытаются помочь Эдди! — голос Беверли дрогнул во всей своей свирепости. Лëжа на земле, Билл яростно бил Эдди в грудь, едва ведя счёт сжатиям, поскольку его движения становились всё более неистовее. Ричи оторвал взгляд от этого зрелища и снова посмотрел на Беверли. Её глаза блестели от слёз, и выражение её лица говорило Ричи, что они пытались сделать это в течение некоторого времени. Глаза Ричи сверкнули, побитые кулаки сжались, когда он шагнул к Беверли. — Успокоится? — горячо повторил он, — Ты хоть знаешь, через что я прошёл за последние несколько недель? Сквозь оглушительный рёв крови, заливающей его уши, Ричи услышал громкий, глухой лязгающий звук, с которым Билл хлопнул Эдди по груди, тихо всхлипывая и заикаясь: — Д-да-давай, Эдди! Давай, мужик! Ричи обвиняюще ткнул пальцем в Эдди, рука его дрожала, лицо сморщилось, по щекам потекли горячие слёзы, — Он практически мёртв! Ты говорил мне… — Я знаю, что сказала тебе! — взвыла она, и крик эхом отозвался в пустом карьере. — Ребята… — тихо произнёс Билл, но Ричи не обратил на него внимания, ослеплëнный гневом и разочарованием, которые сочились красным через его глаза, через уши и смешивались в его слюне, как змеиный яд. Его слова были горькими. Его слова обжигали. — Ну, я думаю, ты ошиблась, Бевви, потому что знаешь что? Он мёртв! — Р-Р-Ребята! — крикнул Билл, привлекая внимание Неудачников. — О-Он, он… Эдди тяжело вздохнул, глаза его широко распахнулись, он попытался сесть, руки зацепились за что-то, но Билл быстро придавил их. — Эдди, — выдохнул Ричи, подбегая к нему и падая на колени. Грубый гравий резанул выцветшие колени его джинсов, как нож, рассекая кожу под ними красными неглубокими линиями. Ричи проигнорировал вспыхнувший жар и вцепился в плечи Эдди, глядя на его широко раскрытое лицо. Его голова покоилась на коленях Билла, и он тупо моргал, глядя на Ричи, грязь стекала по его лицу, кровь капала с нижней губы, где кожа потрескалась и начала шелушиться. Его кожа была липкой и чертовски грязной, его одежда наполовину утонула в воде канала, и он действительно выглядел как смерть. Но там, в тот момент, и как он всегда будет помнить это годы спустя, он никогда не видел ничего более прекрасного. — Эдс, — хрипло произнёс он, положив руку на шею, под которой на ладони Ричи бился тёплый пульс. Его глаза почти закрылись от успокаивающего, знакомого ритма. Неосознанно Ричи почувствовал, как его собственное сердце замедлило ритм. Он держал Эдди на руках. Всё будет хорошо. Он посмотрел туда, где его рука скользнула по щеке, большой палец погладил подбородок в подсознательном действии, за которое он мог бы иметь наглость стыдиться позже. Но в тот момент он чувствовал только облегчение и эйфорию от осознания того, что Эдди здесь. Эдди жив. Эдди в моих объятиях. Он вспомнил, как впервые прикоснулся к нему — в тот день в доме на Нейболт-стрит, в то роковое лето. Пеннивайз карабкался к ним, острые как бритва когти торчали из мясистых ногтей, которые составляли его бледные руки. Слюна по-звериному капала из его пасти, собираясь лужицей на сломанных половицах полуразрушенного дома. Глаза смотрели прямо на Эдди, казалось, что он собирается вонзить эти гнилые зубы прямо в его тёплое, пульсирующее сердце. Ричи бежал впереди очень раненого, кричащего Эдди. Он обхватил ладонями лицо, чувствуя горячее дыхание на затылке, но ему было всё равно. Всё, о чëм он мог думать, было, Эдди ранен, Эдди напуган, и Эдди умрёт. — Эдди! Посмотри на меня, Эдди! — кричал он, обхватив его лицо руками. Ричи попытался полностью блокировать это воспоминание — некоторые вещи были слишком ужасны, чтобы пытаться их вспомнить. И в процессе вытаскивания этого багажа обратно на поверхность, вы были обязаны опрокинуть что-то твёрдое, сломав то хрупкое чувство реальности, которое вы держали в стеклянной банке, запертой в самой глубокой части вашего сознания. Но он помнил страх — ужасный, парализующий страх на лице Эдди, рот разинут от безмолвного ужаса, глаза кричат немой мольбой, когда он карабкался, чтобы удержать Ричи. С того места, где он нависал над Эдди, лицо Ричи выражало тот же ужас, что и у Эдди в тот день. Он почувствовал, как что-то скатилось с его груди-валуна, которой он даже не осознавал, что несёт, — и из-под этого веса вынырнула какая-то головокружительная нежность, которая пугала Ричи больше всего на свете. Он посмотрел на окровавленное лицо Эдди, такое слабое и в то же время такое чертовски сильное. Он вспомнил, каким холодным, каким бессердечным был мир без него в последние несколько недель. Он вспомнил ту пронзительную боль — эта боль в его сердце, которая начала медленно утихать, когда он держал его в своих объятиях. Карие глаза Эдди мерцали в глазницах, и в этот момент Ричи видел только мальчика, в которого был влюблëн ещё до того, как понял, что такое любовь. Ричи наклонился ближе, сердце чуть не выпрыгнуло из груди, когда он посмотрел на лицо Эдди, напуганное больше, чем когда-либо в своей жизни. Его взгляд скользнул по губам Эдди. Эдди задумчиво посмотрел на него, не возражая против того, что дыхание Ричи теперь обдувало его лицо. Он опëрся рукой о землю и… Эдди в панике вскочил, глядя Ричи прямо в глаза, — Меня сейчас стошнит, — заявил он, прежде чем перевернуться вправо от Билла и сплюнуть мутное скопление слизи и воды из канала. Остальные Неудачники отшатнулись, но Ричи только нежно улыбнулся Эдди, шлëпнув его по спине, когда его губы задрожали, отгоняя капли воды с подбородка, когда он вытер рукавом рот. — Ав, Эдс. Ты выглядишь мило, даже когда тебя тошнит, — сказал Ричи в той дразнящей манере, которая была так хорошо знакома им обоим. И когда Эдди застонал, закатывая глаза, и тень раздражённой улыбки заиграла на его губах, Ричи понял это наверняка: Всё будет хорошо. Он ласково ущипнул Эдди за щëку, весело промурчав, — Милый, милый, милый! Эдди только покачал головой, глядя так мстительно, как только мог сквозь тяжëлые веки, тело его обмякло от сна. Ричи ничего не мог с собой поделать — он заключил Эдди в сокрушительные объятия и почувствовал, как его сердце сжалось в груди, когда Эдди обхватил его руками, податливо наклоняясь к нему, как тряпичная кукла. Был ли он просто измучен или жаждал ошеломляющей близости Ричи, он не знал. Но он не мог заставить себя думать об этом, уткнувшись лицом в шею. Он дëрнулся, а затем запечатлел влажный, чмокающий поцелуй на его грязной щеке, ухмыляясь от уха до уха. — Какая антисанитария, Балабол, — пробормотал Эдди. А потом он потерял сознание.