Зависимость

             PovИори              Чем больше лежу на постели, тем яснее понимаю, что всё же был под чем-то, когда брат надругался надо мной. Пришлось ночь проспать, чтобы прочувствовать все последствия. Не то, что в туалет сходить, я даже прикоснуться к своим интимным местам боюсь, чтобы ненароком не сделать больнее. Внутри до сих пор чувствую, как будто там что-то есть, в купе с раздражением и болью.              Хитоши делает только хуже. Одно дело, когда он просто приносит еду и уносит пустые тарелки. Совсем другое, когда он застаёт меня в туалете, а я элементарно не могу нормально сходить по нужде, отчего и устраиваю истерики. Мне страшно увидеть кровь на внутренней части бёдер, страшно почувствовать, что из меня что-то выходит. Боюсь, что это что-то будет вгоняться обратно в меня, задевая нечто незнакомое внутри.              В который раз утыкаю лицо в собственные ладони, теряя связь с реальностью. А брат всё никак не отстанет, продолжает поглаживать меня по голове и спине, шепча слова утешения. Но от этого не лучше. Мне в разы хуже. Вся эта забота – душит.              — Мой милый братец… Всё хорошо. Нет нужды плакать. — От того, что голос Хитоши такой равномерный, или же я пропустил, когда он всунул снотворного в мой организм, клонит в сон. — И не устал ещё плакать сутки напролёт? Лучше бы хорошенько покушал.              До этого он просто гладил меня. Сейчас же я чувствую, как матрас прогибается под тяжестью чужого тела, которое не просто садиться рядом, а уже ложится. Не вижу, но спиной чувствую, как Хитоши прижимается сзади, пока чужие руки обхватывают поперёк груди и талию. Кожа на шее же обдаётся горячим, но не болезненным, дыханием, чуть щекоча. Противно, но нет никаких сил оттолкнуть. Только и могу, что свернуться сильнее, желая стать незаметным комочком.              Жаль, что моё желание не сбывается. Старший брат сильнее жмётся ко мне, отчего к горлу подступает рвотный ком. И этот ком не выходит даже с кашлем, так и оставаясь где-то внутри меня. Кашлять тоже боюсь, и причина практически та же – могу увидеть кровь и будет больно.              — Смотри, до чего себя довёл. Уже и кашляешь из-за плача. Давай, успокаивайся… Не изводи себя так… Тебе бы горло смочить… Пойдём за водичкой, м?              Киваю головой на его предложение. Брат сказал «пойдём», а значит, мы можем выйти из дома. Из магазина удрать будет куда проще, чем отсюда. Кое-как сажусь на постели, ещё тяжелее встаю на ноги. Хитоши рядом, помогает: и руку подаст, и придержит. И всё так мягко и аккуратно, что с лёгкостью можно забыть об изнасиловании… Но пока тело помнит, помнит и разум.              Уже хочу пойти к шкафу, но брат, всё так же мягко удерживая, уводит из спальни. Дом тёплый, но он такой только внутри. На улице же явно прохладно, ведь сегодня пасмурно и вот-вот пойдёт дождь. Так как меня ведут впереди, чуть подталкивая, могу понять, куда и зачем, хоть последнее и не сразу, лишь после того, как проходим мимо привычной гостиной с выходом наружу.              Кухня. Она всё такая же. Впрочем, с чего бы тут чему-то поменяться? Не с чего… Хитоши не жалеет о том дне… Ни капли… Он спокоен, тогда как я готов в обморок упасть от одного только вида островка, пока идём мимо него. Хоть он и усаживает за стол, я всё равно встаю и отхожу к белому диванчику, стоит только старшему отойти от меня к холодильнику. Я же, сидя на мягком, совершенно не вижу ни кухонного островка, ни холодильник. Ничего, что находятся за стенкой. И Хитоши в том числе.              — Ты чего спрятался? — Спрашивает Хитоши, закрывая дверцу холодильника. Шаги неторопливые, но вполне уверенные. Как будто бы чуть играючи, брат выглядывает из-за стенки, смотря полными шальным блеском в глазах. Почему я раньше не замечал этого взгляда? — Водички?              — Я м-могу уйти об-обратно?              — Зачем? Чем тебе тут не нравится? Мне казалось, тебе тут нравится.              — И-издеваешься? — Поверить не могу, что у Хитоши хватает наглости сказануть мне что-то подобное, после того, как надругался надо мною, а после привёл обратно в комнату, где всё произошло.              — Беспокоюсь. — Так же спокойно отвечает Хитоши. Выхватываю протянутую бутылку с водой и, встав с дивана, хочу вернутся обратно в спальню, но большие руки возвращают обратно. Падать не больно, но всё же нервозно, ведь теперь я знаю, что Хитоши не видит никаких границ. У него их абсолютно нет. — Ты не должен бояться ни меня, ни нашего дома. Это просто вещи, а я тебя не обижу…              — Ты уже обидел… Ты уже напугал… — Из-за моих слов, хватка брата тяжелеет. Отлично помня, как он удерживал именно в этой комнате, тут же реагирую на агрессию. Не хочу снова оказаться под ним, не хочу переживать снова тот ужас. Потому и отбиваюсь, насколько это возможно. — Отпусти…              — Тогда давай сделаем новые воспоминания… — Штаны как-то быстро спускаются с моих ног, теряясь где-то на полу. — Куда лучше прошлых… — Голова брата мягко укладывается на мои ноги, пока чужие руки разводят мои коленки в разные стороны. —Чтобы ты мог выходить из спальни ничего не боясь… Это ведь наш дом, а не твоя темница…              Секунда, и Хитоши не просто между моих ног, а уже возле вялого члена. Горячий язык, чуть шершавый и тёплый, прикасается к коже, облизывая внутреннюю часть бедра, понемногу переходя к пенису. Руки брата же закидывают мои ноги на широкие плечи, чтобы пальцам было удобнее дотянутся до мошонки. Дёргаюсь, перед глазами тут же проносятся отголоски первого минета брата для меня. Всё та же белая макушка, всё те же чуть грубые руки, что стараются быть понежнее. И я возбуждаюсь. Пусть и с заминкой, не так быстро, но возбуждаюсь от ласк. Либо брат такой умелый, либо я такой чувствительный, либо же он снова напичкал меня чем-то. Иного варианта не вижу и не представляю.              Медленно, но верно, Хитоши добивается от моего тела должной реакции. Только разумом не понимаю, как так-то… Почему моё тело так реагирует? Даже руки становятся мягче, прекращая сопротивление. Впрочем, всё тело ничуть не хуже рук: то через чур расслабленное, то через чур напряжённое, отчего кажется, что ещё немного ногами ощущу судороги, а то и всем телом. Один лишь чёрный свитшот на мне ходит из стороны в сторону, пока его края то и дело поднимают наверх, ближе к груди.              Не знаю, как быстро, но всё же кончаю, ногами сжимая голову старшего брата, пока руки сжимают белую поверхность дивана. Закончив, всё же расслабляю хватку, поздно осознавая, что мог бы и чуть придушить Хитоши. Не так, чтобы убить, а чтобы вырубить и, найдя ключи от входной двери, убежать да подальше отсюда. Но левая нога уже упала с плеча, ступив стопой на пол. Правую же удерживает брат, слизывая остатки спермы. Вся щека Хитоши измазана в белесой жидкости, а потому и могу предположить, что он просто не удержал всё во рту, чуть выплеснув наружу.              — Тебе понравилось? Больше не страшно? — Спрашивает Хитоши, заканчивая слизывать остатки спермы с моего бедра.              Смотрю на брата сверху вниз, но совершенно не чувствую власти над ним. Уложив руку на макушку коротких волос, зачем-то глажу брата по волосам. Не скажу, что смирился с ситуацией… Просто видеть довольное лицо не так страшно, как безумный блеск в серо-голубых глазах. Закрыв же собственные глаза, тут же вспоминаю изнасилование… По-другому это никак не назову… Снова дрожу всем телом, пока пальцы чуть сжимаются на волосах старшего брата.              — Страшно… — Отрицательно мотаю головой, стараясь хоть немного отодвинуть старшего от себя. Он поддаётся, благодаря чему я могу свести ноги вместе, пряча интимные места от посторонних глаз. — Очень…              — Хочешь уйти в спальню? — Положительно киваю головой на вопрос Хитоши.              Брат же, как будто я ничего не вешу, подхватывает на руки и уносит. Только вот не в ту, что выделил для меня, а в свою. Естественно, я напрягаюсь всем телом, не понимая для чего и зачем. А брат уносит дальше, в ванную комнату. И лишь сейчас более-менее осознаю, а когда он снимает душевую лейку, так и вовсе приходит осознание того, что я здесь чтобы ополоснуться от лёгкого слоя собственной спермы, если от неё хоть что-то осталось, и чужих слюней.              Никто из нас двоих не говорит. Ополоснув низ моего тела, брат так же собственноручно насухо вытирает полотенцем. Он не использовал ни мыла, ни ещё чего. Просто вода и полотенце. Обернув в последнее, снова поднимает на руки, уже перенося в спальню. Только вот не в мою, а оставляет в своей. У него мягкая постель, матрас ничуть не хуже того, на котором спал до этого, но это совсем не значит, что я не буду беспокоится.              Мы с ним в одной комнате. Я, не сумеющий дать отпор. И Хитоши, что мало того, что силён физически, так ещё и причуд немерено. Не удивлюсь, если о каких-то я ещё не знаю.              — Расслабься. Сегодня уже ничего больше не сделаю.              Смотрю на лицо Хитоши с полным пониманием того, что мозг замечает только его лицо. Я смотрю, но не понимаю, что на нём одето, что находится вокруг него. Ничего. Только глаза, смотрящие не то с лаской и любовью, не то с помешательством и манией. Возможно, тут целая буря, которую мне навряд ли по силам обуздать, а подчиняться не очень-то и хочется.                     

***

                    Ещё пару дней отлёживаюсь, но на сей раз под полным контролем старшего.              Благодаря слабительному всё же смог сходить по нужде, пусть всё так же боясь, зато теперь проще. Остатки сомнений всё ещё сохранились, зато теперь понимаю: крови нет, она не появилась, да и в целом это уже были иные ощущение, не как в тот вечер.              По ощущениям, могу подумать и о том, что Хитоши не в первый раз пичкает меня снотворным, и боюсь, что не последний. Все эти дни стабильно в восемь вечера он кормит меня, и ближе к девяти я уже в полусонном и вялом состоянии. Только сегодня решаю, ничего не есть вечером. Отказываюсь даже от яблочного сока, лишь делаю вид, что отпиваю небольшие глоточки.              — Правда, аппетита нет. Прямо как перед тем, как заболеть. — Конечно же, врать нехорошо, но я делаю это. Иначе брат насильно скормит всё, что принёс.              — Скажи, если почувствуешь себя хуже. — Хитоши заботливо трогает лоб, но я холоден, как труп, по сравнению с тёплой ладонью старшего. — Приведу к тебе врача.              — Хорошо… Эм… — Обычно брат всегда рядом, а что он делает пока я сплю – неизвестно. И уже хочется побыть одному, подумать обо всём. Да и уйти, даже если через забор, будет куда удобнее, пока за мной не следят без паузы на перерыв двадцать четыре на семь. Да и вся моя одежда осталась в другой спальне, а дождь, как назло, не желает прекращаться. — Не против, если я сейчас посплю? В св… — Брат закрывает рукой мой рот, и тут же перемещает её на мою голову, чтобы погладить.              — Конечно. Я оставлю сок на тумбочке, если вдруг захочешь допить.              — Угу… Спасибо?… — Хитоши всё же отходит от меня, убирая и еду на кухню через портал, и стакан с соком на тумбочку, но уже самостоятельно. От моих глаз так же не уходит и то, что он переодевается из простой пижамы в стильный костюм тёмно-синего цвета и белую рубашку. О том, что он должен куда-то уйти – мне неизвестно, но я догадываюсь, хоть и пытаюсь отрицать догадку. — А ты куда?              — Сегодня немного поработаю. У нас собрание по расписанию. Необходимо обсудить, что делать дальше. Да и людей в больнице снова прибавилось. Нужно помочь беднягам.              — Под этой работой… Ты подразумеваешь то самое… При котором ты ВЗО? — От моих последних слов Хитоши как-то резко поворачивается ко мне, чуть изогнув брови в вопросительном жесте.              — ВЗО? — С долей интереса спрашивает Хитоши, продолжая завязывать галстук.              — Ну… Все За Одного… Аббревиатура… Так ведь сокращают, да? В лифте именно такие плакаты и висели. — Хоть у нас с Хитоши и простая беседа, а мне всё равно не по себе.              — Хм… Можешь звать меня так почаще?              — Я не для этого сократил. — Всё же утыкаю лицо в собственные колени, чтобы не смотреть на радостного Хитоши. Такой он тоже пугает.              — Мне всё равно понравилось, как звучит это твоим голосом… Слушай, а не хочешь пойти со мной?              Присев рядом, брат смотрит прямо и без сомнений, тогда как я боязливо поднимаю собственную голову. Брат выглядит совсем как обычно, но я ожидаю подвоха в его лёгкой улыбке. Наверное, я теперь во всём, чтобы ни делал Хитоши, буду искать подводные камни с лукавством. Это больше не тот добрый и заботливый старший брат, которого я помнил все эти годы…              — Зачем? — Ещё могу понять, почему он идёт. Хитоши их предводитель. А я-то там каким боком?              — Чтобы я показал тебе, что мы не только убиваем людей по прихоти. Я даю людям шанс на новую жизнь. Взамен же прошу лишь оказать мне помощь, когда она потребуется, когда я или мои близкие попадут в беду. Таким образом, с долгом нашей семьи разобрались те, кто благодарен мне, кого я когда-то выручил. Как по мне, те, кто обдирает с людей последние деньги – того заслужили. Даже останавливать никого не посчитал необходимым.              — Хватит! — Чуть прикрикиваю, не желая слушать оправдания чьего-то убийства, ведь там были не только мужчины, вытягивающие деньги с должников, но и ни в чём неповинные женщины и дети. Ничто не может оправдать смерть непричастных…              — Что не так? — Вполне спокойно спрашивает Хитоши.              Не знаю, он правда не понимает почему я так реагирую или же просто притворяется. Лицо брата ни на йоту не дрогнуло, пока я весь содрогаюсь, не в силах успокоить дрожь в собственном теле. Хитоши всё так же улыбается, но атмосфера как будто поменялось. В глазах снова пугающий блеск, пока губы растягиваются в отнюдь недружелюбную гримасу. Отсаживаюсь чуть подальше от старшего брата, уходя от протянутых рук ко мне.              — Ты пугаешь меня, когда говоришь о подобном так легко и просто… — Руки Хитоши всё же протягиваются ко мне, поглаживая по голове. Но я не даюсь, откидывая его руки от себя. — А те люди? Ты же их просто используешь!              — Я бы не стал называть это так. Всего лишь услуга за услугу.              — Не трогай меня! — Брат снова протягивает руки ко мне, и даже моего крика недостаточно, чтобы он прекратил дотрагиваться до меня. — Я… Мне лучше поспать…              И даже оправдаться не могу. Но не потому, что не хочу, а потому что силы покидают меня. Не понимаю, как так? Ведь я ничего не съел и не выпил. Если только… Если только необязательно что-то есть или пить, чтобы Хитоши смог напичкать меня тем, чем он посчитает нужным.              — Хорошо. Я просто оставлю тебя на сегодня. Ты ведь не наделаешь глупостей, братец? — Рука Хитоши тяжело опустилась на мою макушку, более не поглаживая. Хитоши заставляет смотреть на себя, удерживая на месте, словно под гипнозом.              — Я просто хочу поспать… — Всё, что получается промямлить. Уже не кричу, голос куда-то пропал.              — Доброй ночи. — Брат сам притягивает к себе, целуя в лобик.              Не желаю ничего в ответ. Просто укладываюсь на постель, как брат отходит от меня и поворачивается спиной. Уложив голову на подушку, дожидаюсь, когда брат выйдет из комнаты, когда из полуоткрытого окна послышатся звуки машины. И начинаю отсчитывать до ста. Этого должно быть достаточно, чтобы он уехал как можно дальше.              Не понимаю, для чего ему машина, когда он может просто переместиться. И просто надеюсь, что это не для моего успокоения или же обмана.              Дойдя до ста, открываю глаза. В полутьме не видно никого постороннего, но на всякий случай оглядываюсь. Убедившись, что как минимум в спальне никого, кроме меня, нет, встаю с постели. Небольшими шажками выхожу в коридор, а после и в мою спальню, продолжая всё так же оглядываться по сторонам. К счастью, никого не нахожу. Я один в этом доме.              Сумку не собираю, как в прошлый раз. Просто переодеваюсь в одежду потеплее, чтобы не замёрзнуть: чёрный свитер, с тёмной водолазкой под ним, джинсы и носки поплотнее. На всякий случай прихватываю шарф с ботинками на шнуровке. Плащ и зонтик должны быть перед главным выходом во внутренний дворик, поэтому я обратно направляюсь в комнату старшего брата. В шкафу он прячет наличку, её и беру, но не всё, только на дорогу. Понимаю, что сейчас совершаю кражу, но и по-другому не уеду в свой родной город. Да даже до ближайшей станции метро пешком не дойду, только на автобусе. И даже если бы было солнце, всё равно бы сел на автобус, ведь я ни дороги не знаю, ни владею временем в запасе.              Не знаю, насколько мой уход переубедит Хитоши, но он точно будет искать. На всякий случай оставляю записку с просьбой не искать меня. Только одно предложение. Не обвинений, ни ещё чего. Не вижу смысла что-то доказывать тому, кто не сожалеет.              И вот, закончив с такими мелочами. Ухожу прочь.              На удивление, заперты лишь двери на небольшие балкончики террасы, через которые и хотел уйти, но не во внутренний дворик. Накинув плащ и прихватив зонтик, спокойно выхожу наружу, продолжая озаряться по сторонам. Но и снаружи я всё ещё остаюсь полностью один. Ожидаемо, дверь в небольшой коридорчик, что ведёт наружу, тоже закрыта. Придётся снова через забор лезть.              Уже знаючи, что просто так не достану до ближайшей точки опоры, подпрыгиваю, опираясь об стену. В дождь, пусть и лёгкий, и с зонтиком в руках, провернуть прыжок сложнее. Не с первого раза, но у меня всё же получается ухватиться за верхушку забора, не соскользнув на мокром. Подтягиваясь, помогаю себе и ногами тоже, толкаясь от ближайшей стены. Если бы не бамбук, высаженный Хитоши, то провернул бы всё быстрее. А так, спина то и дело цепляется об ветки, благо, что мягкие и гнущиеся.              Всё же сев на верхушку, кое-как перекидываю собственное тело на противоположную сторону. Из-за дождя, забор мокрый, и сев на него, мочу и джинсы. Неприятно, мокро, но надеюсь, что благодаря длине плаща, никто не увидит влажное пятно между моих ног и немного на заднице. Уже чувствую холод, но возвращаться обратно нет ни единого желания. Поэтому и иду дальше, раскрыв зонтик.              До ближайшей остановки, как мне казалось, не так уж и далеко. Но это было на машине. Пешим ходом оказалось в разы дольше. Успеваю не просто продрогнуть, а замёрзнуть до косточек. А ведь это даже не сезон дождей, чтобы дождь лил как из ведра.              Телефон с собой не брал, а потому и сложно сказать наверняка, сколько же времени прошло, прежде чем подъехал первый автобус. Сразу же сажусь в него, благо он идёт до центра. А там уже и до вокзала недалеко, уже будет проще. Сажусь на сидушку как раз в тот момент, когда автобус трогается. Смотрю в окно и вижу, как деревья постепенно сменяют друг друга, а среди них прячется человек, который пристально наблюдает за тем, как я уезжаю. Хоть его лицо и скрыто под непонятной маской, за которой не видно абсолютно ничего, но сквозь стеклянную щель он явно видит, и видит чётко. Автобус только-только разгоняется, и голова незнакомца поворачивается в такт, пока рука поднимает телефон.              Либо он подослан братом, либо у меня уже развивается шизофрения с паранойей. Отворачиваюсь вперёд, в сторону водителя, стараясь не думать о том, кого сейчас увидел. Вдруг это был маньяк? Брат предупреждал о том, что в лесу можно встретить извращенца, но всё же… Это мог быть кто угодно… Верно?                            Чудом доезжаю до города. Чудом сажусь на межгородской автобус. Игнорирую все десятиминутные остановки на кофе и туалет. Двенадцать часов пролетели, словно пару минут. Практически всю дорогу проспал. Всё же брат, по всей видимости, сумел протиснуть снотворное в меня. И раз это была не еда и не питьё, то я не знаю, как же он это провернул. Но уже и не так уж и важно. Я вдали от него, вдали от того дома. Впрочем, есть даже и положительная сторона, ведь сейчас это сыграло на руку, ведь до родного города доезжаю быстро, как минимум по ощущениям.              Местность родного города знакома, тем более днём. Пусть и идти что-то около километра, но я иду, ведь денег на автобусный билет не хватит, а проездной так и не восстановил после пожара. Осталось всего пятьдесят йен, которых даже на водичку не хватит, не то, что на новый проездной. Но это не беда. Пока ехал в автобусе, успел обсохнуть, да и в Ямагучи куда теплее, чем в Токио. Я бы даже сказал – солнечно.              Вдыхая родной воздух, понимаю, что тут мне даже дышится легче, вдали от брата и его дома.                            В такую погоду приятно гулять. И чем ближе я подхожу к многоквартирному дому, тем сильнее боюсь посмотреть на обгоревший балкон. Наверное, просто не подготовил себя должным образом. Оттого и готов ещё немного походить по знакомым улицам, лишь бы оттянуть момент.              Не смотря на нежелание возвращаться к родной квартире, всё же ноги доводят до магазина Хиро-сана и Мико-сан, но дверцы его не открываются ни автоматически, ни вручную. Присматриваюсь и понимаю, что не вижу никаких табличек, которые бы предупреждали о причине закрытия. Решаю постоять немного, вглядываясь внутрь сквозь панорамные окна, но там никого нет.              Простояв пару минут, всё же иду в сторону нашего подъезда. Наверх всё же поднимаю голову и с удивлением подмечаю то, что один балкон скрыт рекламным баннером, как раз тот, что сгорел сильнее всех остальных. Когда-то я жил там… Даже подумать страшно о том, что и я мог сгореть в то утро, ещё страшнее думать о том, что это сделано всё же по наводке Хитоши.              Стараясь отбросить подобные мысли прочь, даже верчу головой из стороны в сторону, под конец всё же постукав по щекам. Немного, но всё же прихожу в чувство. До нужного этажа добираюсь на лифте. Внутри дома всё без изменений, только плакатов с ВЗО и призывами присоединиться стало больше, особенно в подъездах: что на первом этаже, что на этаже Мико-сан и Хиро-сана. У меня не получается их игнорировать, особенно сейчас. Это мой брат… За маской прячется именно Хитоши…              Ужасно.              Всё же прохожу мимо, сдерживая себя. До самой квартиры иду, не сорвав ни одну листовку, так и оставив их на стенах коридора. Но вот у двери в квартиру стариков замираю. Дверь приоткрыта, а за ней – тишина. Слегка потянув дверь за ручку, открываю взор на внутреннее убранство небольшой квартирки, а также на неподвижные тела.              Хиро-сан лежит на полу, пока из его рта, как мне кажется, до сих пор идёт желтоватая пена. Трость совсем рядом с ним, лежит сломанной в нескольких местах, как если бы старик бил ею кого-то до… До этого… Мико-сан же висит на люстре, подвешенная не то на шланге, не то на верёвке, не то на ещё чем-то. Всё её лицо перекошено в гримасе ужаса, пока язык вывален изо рта. Глаза же расширены настолько, насколько это возможно, чтобы вот-вот вывалиться, но они чудом остаются на месте. Пока рассматривал всё это, незаметно для самого себя сделал пару шагов внутрь квартиры, но теперь, когда осознание реальности понемногу приходит, делаю шаги назад.              Шаг. Ещё один. А третий сделать не получается. А после не получается сделать и шага в сторону, ведь чьи-то руки обнимают поперёк груди. Смутно знакомый тёмно-синий костюм – пугает не на шутку. Поворачивая голову назад, я надеюсь не увидеть лицо брата, но натыкаюсь именно на него. Улыбка во все тридцать два зуба вызывает неприятные мурашки. Глаза, скрытые в тени, словно светятся в темноте, смотря нечитаемым взглядом.              Сказать, что мне страшно, значит ничего не сказать.              — Я ведь просил без глупостей. Почему ты не послушался меня? — Голос спокоен, в отличие от мимики лица старшего брата. Мне кажется, что вот-вот и его пасть раскроется, чтобы сожрать меня не только психологически, но и физически.              — Х… Хи-хитоши? — Я всё ещё не верю в то, что старший брат может совершить нечто подобное. Но все факты говорят об обратном. Передо мной стоит именно он. И трупы явно неискусственные, либо они через чур натуральные. — Ты?              — Правильно. — И Хитоши не спешит оправдаться. Впрочем, я ему и так не поверю. — Это я.              То, что он творит – ужасающе жестоко и бесчеловечно.              — П-почему? — Вопрос вырывается сам собой. — Почему ты убил их?              — Во-первых, это был не я. — Схватив мой подбородок, старший заставляет смотреть на мёртвых. Мне кажется, что тело Мико-сан шелохнулось. И я чувствую этот ветерок, исходящий из приоткрытого окна. — А во-вторых, это полностью твоя заслуга. Впрочем, теперь у тебя есть только я.              — Ты ненормальный!… — Не контролирую себя. Просто перестаю. — Псих! КОНЧЕННЫЙ!!! — Не отрывая взгляда от старшего, кричу оскорбления в его адрес, на что Хитоши крепче сжимает в своих объятиях, не давая мне и шанса ни на побег, ни на сопротивление.              — Дома покричишь.              То, что вокруг нас образуется знакомая жижа – пугает не на шутку. Но сильнее этого пугает не причуда, а стены дома, из которого я сбежал буквально прошлым вечером. Я был далеко отсюда. А уже снова здесь… Гостиная, что пришлась мне как-то по душе, теперь давит своим пространством. Раньше она была для меня уютной, теперь же аду подобна.              — …нет… Нет… НЕТ! — Перехожу на крик, не сдерживая эмоций, продолжая брыкаться в крепкой хватке старшего, пока сам Хитоши преспокойно относит в сторону своей спальни. — Ненавижу тебя!              — А я люблю. — Поцелуй в макушку противен, но брат продолжает, не смотря на все мои брыкания. — Люблю настолько, что готов ограничить твой круг общения любой ценой. Я – единственный, кто сможет защитить тебя, кто сможет оберегать, холить и лелеять. И сегодня ты уже наглядно убедился в этом. Тебе стоит запомнить – так будет с каждым посторонним, у кого ты будешь искать помощи, в ком будешь нуждаться. Если это не я.              — Пошёл к чёрту! Отпусти! ОТПУСТИ МЕНЯ!!!              Понимаю, что нужно было ходить не в клуб манги и аниме, пока учился в школе, а в какой-нибудь спортивный. Возможно, у меня был бы шанс на освобождение. Даже небольшой, но всё же шанс. А так… Я оказываюсь поваленным на кровать, а после и прижатый к ней.              — Не могу. Я ведь уже говорил, Иори. — Одна рука старшего брата удерживает мои руки, тогда как другая поглаживает по щеке, одновременно удерживая. Не шелохнуться. —Ты – моя одержимость.              — Это ненормально…              — Ненормально было оставлять тебя и матушку одних. Надо было забрать вас раньше.              — Прекрати! Хватит! — Почему-то всё же начинаю плакать. Увидев трупы, я не был такой плаксой, но стоило брату уложить меня под себя, как тут же вспоминаю то чувство унижения и страха. — Я не хочу… Не хочу… — Хитоши же на это лишь начинает раздевать меня. Свитер улетает в сторону. И пока брат переключает обе свои руки на мою одежду, я пробую хоть насколько-нибудь отодвинутся от него. Одной рукой упираюсь в его плечо, тогда как другой, прямо локтем, утыкаюсь в его шею. — Если хочешь наказать, то не так…              — Так секс со мной для тебя наказание? — Хитоши спрашивает с таким удивлением, что я аж воздухом давлюсь от его невозмутимости и простоты.              — А как ещё это назвать? — Всё же немного кашляю, не в силах сдержать, но тут же подавляю. И без этого голова кругом идёт. — Я делаю то, что тебе не нравится, и вот, моя задница уже под угрозой. Уже второй раз… Не хочу так…              Хочу спрятать собственное лицо, но Хитоши снова убирает мои руки, прижав по разные стороны от моего лица. Сейчас его лицо куда спокойнее того, что было в квартире стариков, но всё равно пугает. Я вижу в них любовь, но мне она не нужна. Точно не такая и точно не от старшего брата.              — Увы, но это мой способ выражения любви. — Тихо шепчет брат, пока я не нахожу себе места.              Упав лицом на мою нагую грудь, Хитоши легонько водит носом вокруг правого соска. Перед глазами снова насилие, которое я уже пережил, только на кухне. А теперь что? В его спальне? Пусть спина и на мягком, я всё равно не хочу этого. То, что я – гей, ещё не значит, что я должен расставлять свои ноги перед каждым желающим. Я хотел только Цубасу… Ни кого-то ещё… Сейчас же вообще никого не хочу… Слишком уж больно…              — …прекрати… — Пробую просить его, но старший глух к моим просьбам. Вместо того, чтобы прекратить, Хитоши принимается облизывать меня, грязного с долгой дороги. А капли пота он слизывает так, как будто ничего вкуснее до этого не пробовал. Просто отвратительная картина. — Если ты снова изнасилуешь, то я уйду… — Только эти слова и останавливают Хитоши. Он всё же переводит взгляд на меня, смотря прямо в душу. —Матерью клянусь, уйду самым болезненным для тебя способом.              Смотрим друг на друга с неким вызовом, пусть и совсем недолго. Хитоши чуть посмеивается, пока перемещается к моему лицу. Чужие губы легко касаются моих, а я от его наглости даже возразить ничего не могу, настолько ошеломлён. Лишь когда его язык пробует толкнуться внутрь, я прикусываю и его верхнюю губу, и мягкий орган. И если язык я ещё жалею, то вот губу тереблю так, как будто и правда хочу откусить целый кусок. Хитоши всё же отрывается, и я раскрываю рот, более не кусая. И вот нет, чтобы быть недовольным или хотя бы показать, что больно и неприятно, Хитоши всё делает наоборот. Старший самодовольно слизывает кровь с губы, языком прощупывая лёгкие ранки.              — Значит, мне нужно стать сильнее, чтобы удержать тебя рядом со мною. Значит, мне нужно найти такие причуды, какие бы ослабили тебя, но не убили.              Меня пугает то, что Хитоши прижигает ранку, используя огненное дыхание. Я бы уже заорал от боли, а брат ещё и поглаживает свежую рану. А после, с этим самым ожогом, он снова целует: и щёки, и губы, и шею. Кроме ощущения прикосновений, остаётся ещё и непонятная мокрая дорожка. Влага, но уже не кровь, выделяется из ожога.              — Прошу, прекрати…              — Поздно.              — Твою губу надо обработать. Зачем ты так с собой?              — Чтобы ты поволновался обо мне. — Хитоши сам притягивает мою ладонь к своим губам, снова целуя. — Хоть чуть-чуть.              — Да чтоб тебя!… — Уже и не пробую вырвать руку. Слишком уж крепка хватка Хитоши. — Хватит!              — Иори, сколько бы ты сегодня не просил, я не остановлюсь. Так что расслабься и получай удовольствие. Наша связь не должна быть только наказанием.              — Давай хотя бы не сегодня? Я устал и хочу в душ да в постель, поспать.              — Неа. Сегодня ты полностью в моём распоряжении. Никуда не отпущу…              Пока я старался хоть как-то оттянуть неизбежное, Хитоши успел стянуть с меня и джинсы. Оказавшись полностью голым, не знаю, как быть. Только и могу, что зареветь. Свободной рукой прикрываю глаза, чтобы не показывать своё лицо. Только не такое. Только не так.              Но и на это Хитоши никак не реагирует, продолжает совершать задуманное. Перестаю понимать, как именно Хитоши трогает меня, какие места сжимает, поглаживает и целует. Пробую абстрагироваться, хоть это и плохо получается. Особенно когда влажный палец проникает внутрь. Сразу всё вспоминаю: и боль, что ощущал при первых толчках, и удовольствие, которое накрыло после. Увы, но моё тело уже знает, что может быть хорошо, что брат может довести до эйфории. Но вот в данный момент – прескверно. За это ощущение и хочу зацепиться, чтобы не возбуждаться, чтобы не начать стонать.              — Не сдерживай свой голос. И губы не кусай. Или тебе наоборот по душе укусы?              Если до этого все прикосновения были относительно приятными и нежными, совершенно не грубыми, то теперь укус следует за укусом. Первые укусы выстраиваются в определённом порядке, от шеи до пупка, но чем их больше становится, тем больше хаотичности. Покрикиваю лишь когда зубы закусывают нежные участки кожи, таких как соски и рёбра, на остальных же молчу, скрепя зубы.              И сколько бы я не вертелся и не отрицал, Хитоши снова находит внутри меня что-то, отчего я затыкаюсь и выгибаюсь, насаживаясь на постороннее сильнее. Телу просто необходимо, чтобы снова прошлись по тому месту, чтобы потёрлись, чуть надавливая. Боюсь стать зависимым от этого, ведь после подобного жеста становится приятно, а боль притупляется.              — Хитоши… — Зачем-то шепчу его имя, продолжая выгибаться в спине.              — Всё хорошо, Иори. Я не причиню тебе вреда.              — …остан… Остановись… Хотя бы сейчас…              — Дыши глубже. И расслабься.              Пальцы выдёргиваются из меня как-то слишком резко, а вот замена им пристраивается достаточно долго. Мягкие надавливания понемногу переходят в короткие толчки, а из них и полноценные движения. Слишком глубоко, особенно когда это твой второй раз, ещё и снова принудительный. Не осознаю, что именно вырывается из моего рта, но явно не что-то приличное.              Вокруг слишком много звуков. Хитоши тяжело дышит, пока шепчет моё имя вперемешку с признаниями в любви, кровать чуть поскрипывает, пока спинка бьётся об стену. Да я и сам хорош, стону и ору непонятно что, пока пробую вырваться из-под натиска чужого тела.              Но ничего не получается. Брату достаточно удерживать меня одной рукой, придавливая в матрас. Но стоит ему ухватиться за мои бёдра, притягивая ближе к себе, так и вовсе все пути побега пресекаются на корню. Уверен, после останутся синяки, ведь на моей коже уже остаются алые следы, повторяющие хватку пальцев. Мне кажется, что сейчас он вдалбливается ещё глубже, отчего я закатываю глаза.              Больше ничего не контролирую: ни руки, что сжимают простыни да подушки, ни ноги, что пяточками скрестились где-то за спиной старшего брата. Глаза всё же закрываю, более не желая ощущать всё то, что чувствую в данный момент.                     PovХитоши              До самой поздней ночи терзаю тело младшего брата. Иори то и дело терял сознание, но я не чувствую за собою вину, ведь теперь младшенький вымотан настолько, что просто лежит, без движения. Сейчас я могу в прямом смысле этого слова делать всё, что душе угодно, но почему-то не чувствую той радости, которая обычно бывает. И всё портит побег Иори, его отрицание…              Почему он не может просто принять это?              Зачем всё это сопротивление?              Разве не очевидно, что у Иори нет ни шанса против меня?              Столько вопросов в голове, но пока не могу ответить на них. Зато могу созерцать своего младшего брата. Обычно он крепко прижимает ноги друг к дружке, засунув между коленками одеяло. Сейчас же он не в состоянии свести ноги вместе, отчего они и расставлены в разные стороны. Из ануса продолжает вытекать моя сперма, тогда как на плоском животике, пусть и не в таком количестве, но всё же покоится едва засохшая и свежая сперма. Такой необычный микс… Всю картину улучшает дрожащее тело. При том, разные части тела дрожат по-разному: ноги сильнее, руки слабее. Полуприкрытые глаза и дрожащие подрагивающие ресницы, с которых капают слёзки. Румянец на нездоровой бледной коже привлекает, как и следы от моих рук и губ, и если бы я не выдохся, то точно бы трахнул его ещё раз.              Мне нравится такая картина.              Но сейчас я отчётливее понимаю, насколько подобное может быть мимолётным.              Встав с постели, всё же не сдерживаюсь и фотографирую такого, совсем чуточку, развращённого и осквернённого мною Иори, чтобы сохранить на память. Конечно, я могу снова применить силу, но я всё же хочу, чтобы Иори уже начал сам отзываться на мои ласки и прикосновения. И чтобы выбросил из головы все мысли о том, что у него вообще может быть жизнь без меня, что ему может помочь кто-то, кто не я, а этот дом – единственный, куда он не просто может, а должен возвращаться. Иного и быть не может.              Всё же убираю телефон в сторону, и беру на руки самого Иори. Его нужно вымыть, да хорошенько, чтобы потом Иори не отдирал нашу сперму с кожей. Мне несвойственно сразу садиться в ванную, пока она набирается, но этот раз стал исключением. Включив тёплую воду, тут же ложусь на дно, укладывая Иори на себя. Он всё ещё дрожит, продолжая спать.                     

***

                    Даю Иори отоспаться, хотя несколько раз мог спокойно и разбудить. Он открывал глаза, но тут же закрывал их, утыкаясь носиком в подушку. Иногда стонал, отчего я невольно начинал поглаживать младшенького по волосам и плечам. Иногда плакал, но я так и не смог вытеснить его кошмар, сколько бы ласковых слов не шептал на ушко, сколько бы не поправлял одеяло на нём. В итоге и вовсе уложил голову Иори на свою руку, прижимая к себе для объятий. Да и так удобнее поглаживать и успокаивать.              И на этом всё.              А я так и не уснул, несмотря на то, что тоже вымотался. Всё смотрел на Иори, не отрывая глаз, ловя каждый его вдох-выдох. Единственные моменты, когда я не видел его – это моргание. Но это не так страшно, ведь Иори никуда не пропал, никуда не ушёл. Братец просто спит, пусть и больше тревожно, нежели чем спокойно.                            Примерно полдня просто лежим в постели: Иори спит, а я охраняю его сон. И это так правильно… Это именно то, что должно быть без каких бы то ни было лишних вопросов. Это то, что менять не просто нельзя, а категорически под запретом. У меня остался только Иори, а у него – только я.              Больше никто не должен вмешиваться.              Больше никто и не нужен.                            Иори всё же просыпается. Я до последнего надеюсь, что братец будет рад проснуться чистеньким и вместе со мною, но в его глазах один лишь страх. Потихоньку он отползает от меня, утыкаясь в мои же руки. Тело снова дрожит, как мне кажется, даже сильнее, чем во сне.              — С добрым утром. Хотя, скорее, уже добрый вечер. — Стараюсь говорить, как можно дружелюбнее, но Иори всё равно не успокаивается, наоборот, он сильнее напрягается всем телом, перестав смотреть мне не то, что в глаза, а даже лицо игнорирует. — Ты наверняка голодный. Поужинаем?              — Не трогай… — Младший брат переворачивается ко мне спиной, пытаясь привстать и уйти, но я не даю, крепче обнимая его. — Хотя бы сейчас не трогай меня…              Брат уже готов заплакать, продолжая вырываться всем своим дрожащим телом. Возвращаю Иори обратно к себе, утыкаясь своим носом в его волосы. Это непередаваемое чувство, когда младший пахнет так же, как и я, пахнет именно мною. Думаю, и в его ванную закину все те же средства гигиены, какими пользуюсь и я. Так будет правильно. Это просто не может быть неправильно.              — Иори… Ты ведь не думаешь о том, чтобы совершить очередную глупость? — А пока мне необходимо удостовериться, что мой маленький не натворит чего похуже простого побега.              — Нет, я… — Тут же начинает оправдываться братец, и из-за спешки, чуть покашливает, совсем недолго. — Я хочу в другую спальню…              — А покушать?              — Нет. Просто отпусти. Этого будет достаточно.              Всё же отпускаю Иори, прекрасно понимая, что он не в состоянии дойти самостоятельно. И он падает, не успев даже встать с постели. Не скажу, что я не рад, наоборот, перемещаюсь к нему и встав, поднимаю братика на руки. Он не вырывается, но и не смотрит на меня. И дрожь тела никуда не уходит. Но он не ищет защиту во мне, не просит ласки…              Игнорирует? Ну посмотрим, насколько его хватит.              — Сейчас ты чистый, но ночью мы оба были испачканы в нашей сперме. Не только в моей. — Специально провоцирую, ожидая и криков, и истерику. Но Иори и на это молчит.              Решаю, что лучшим будет оставить Иори одного на полдня. Ни на секунду дольше.              Дойдя до спальни Иори, всё же решаю одеть младшенького. Тут так же тепло, так что не из-за этого. Просто я начинаю возбуждаться, видя нагого Иори, а секс-марафоны для нас, пока что, будут тяжелы. Для начала надо хотя бы выдержку поднять, укрепить тело Иори хотя бы на чуть-чуть, и лишь потом повторять сегодняшний марафон. А то скучно немного трахать бездвижное тело, хоть и так же приятно. Да и отдачи хочется, видя в его глазах не страх, а удовольствие.              Пижаму выбираю самую простую: светло-бежевый лонгслив и тёмно-синие шортики до колен. Нижнее бельё тоже простенькое, обычные чёрные трусы. И хоть он сейчас одет, моё желание всё равно никуда не ушло, Иори всё такой же желанный. Но молчаливый, отчего я напрягаюсь.              — Пойду пока приготовлю что-нибудь съедобное.              Иори снова отмалчивается, смотря куда-то мимо меня. И это бесит. Хочу, чтобы он хоть что-то сказал, хоть словечко. Но Иори, уже усажанный на свою постель, просто укладывается под одеяло и, укутавшись с головой, отворачивается ко мне спиной, поджимая и ножки под себя.              Просто отхожу от него, тихо закрываю дверь и мягко ухожу на кухню. Найдя свой телефон, всё же включаю музыку. Мне всё равно какую. О том, что сам я так и не оделся, вспоминаю лишь сейчас, когда роняю телефон, думая, что ложу его в карман брюк. Чудом не разбившись, меняется лишь радиостанция.              And you say you belong to me and ease my       Mind, imagine how the world could be, so       Very fine. So happy together.       (Просто скажи, что принадлежишь мне и облегчи мои       Думы, представь, каким бы мог стать мир, он       Бы стал просто прекрасным. Так счастливы вместе.)              Не знаю, что на меня нашло, но я использую причуду отца. Кухонный островок разлетается в щепки меньше, чем за минуту. Брат боялся смотреть в эту сторону, значит, я должен это исправить, должен тут всё поменять. Для этого всё и разрушу, чтобы было на чём возводить с чистого листа. Следом идёт и весь остальной кухонный гарнитур. Раз уж начал, то должен идти до конца: и обои сорву, и плитку, и краску раскрошу. Сделаю всё, чтобы Иори не боялся заходить сюда, чтобы и дальше хозяйничал тут, готовил для нас двоих.              I can't see me lovin' nobody but you for       All my life. When you're with me, baby the       Skies'll be blue for all my life.       (Я не могу представить себе, что полюблю кого-то еще, кроме тебя, за       Всю свою жизнь. Пока ты со мной, детка, небо       Всегда будет голубым.)              А телефон всё продолжает работать. Песня, словно насмешка надо мною, звучит и звучит. Голос девушки приятен, но не настолько, чтобы сохранить телефон. Сейчас он не просто нервирует, он вызывает ненависть ровно настолько, чтобы от него ничего не осталось.              Happy together. So happy together. So…       (Счастливы вместе. Так счастливы вместе. Так…)              Данные строчки – последние. Полёт в полуразобранном виде до стола – последнее, что выдерживает телефон, прежде чем сломаться окончательно. Я как раз закончил с зоной, где готовили, и принимаюсь за зону, на которой кушаем. Стол, в отличие от всего остального, ломается быстрее всего прочего в этой комнате. Мне этого мало.              Более не контролирую ни себя, ни свои причуды. Рушу просто всё вокруг: и что вижу, и чего не вижу.              Понимание и осознание приходит лишь тогда, когда рушится часть стены. Дыры нет, но всё же немного осыпалось. Это ненадолго, но всё же останавливает. Кровь с кулака стекает по всей руке, и я понимаю, что поход к врачу всё же не будет лишним, ведь к ожогу на губе теперь прибавились и ранки на костяшках. Да и Иори тоже надо бы сводить на осмотр, ведь он всё ещё кашляет.              Присев на более-менее целые обломки, всё же немного успокаиваюсь. Я должен прийти в себя. И даже не ради себя, а ради Иори. Ещё и надо будет ремонт как-то сделать, не беспокоя младшенького. Кроме этого, всё же нужно заиметь хоть что-то, какой-никакой, но всё же план «Б». Но потянувшись к телефону, понимаю, что он разбит. С ним пропала не только моя телефонная связь с людьми за пределами дома, но и свежая фотография Иори.              — Вот чёрт… — Если телефонные контакты можно обновить, то вот фотографию навряд ли верну, ведь я не сделал копию хотя бы на ноут или куда-то ещё. — Надо будет хоть с доставкой купить…              Пусть сейчас я и не могу позвонить, но напишу чуть позже. Пора задействовать территорию подвала. Конечно, это не значит, что потащу его вниз прямо сейчас. Нет. Это значит, что сейчас я лишь напугаю его ограничениями и цепями, и лишь в крайний момент исполню угрозу, если Иори и дальше будет таким же глупеньким.              А пока просто приготовлюсь к самому худшему…