Ночные шорохи

      Нигяр осторожно приоткрыла деревянную дверь и заглянула в комнату, слабо освещённую рассветным солнцем. Хатидже Султан ещё не проснулась, но беспокойно ворочилась и болезненно стонала во сне. Сердце Нигяр сжалось от приступа жалости к напуганной госпоже, и она бесшумно вошла в покои больной, стараясь не издать ни звука. Лёгкой поступью она приблизилась к её кровати и заглянула ей в лицо.       Глаза Хатидже были плотно закрыты, грудь слабо, но часто колыхалась в такт ускоренному дыханию, сопровождая каждый вздох хрипами. Руки и плечи слегка подрагивали, а туго перебинтованные раны под шеей заметно стесняли движения. Взгляд Нигяр невольно остановился на запястье госпожи, где был оставлен глубокий венозный порез. Вид засохшей крови, поступившей бледным пятном на белой повязке, заставил её содрогнуться и отвести глаза.       Нигяр сдержанно вздохнула и поставила на тумбу отвар из тимьяна, приготовленный для Хатидже. Она слишком много потрясений пережила этой ночью, и с тех самых пор, как Ибрагим нашёл её при смерти в комнате, ни разу не пришла в себя. Нигяр помогла лекарю перевязать раны и взяла на себя смелость позаботиться о госпоже. Её решение не имело за собой ничего, кроме сострадания и желания помочь, но к нему так же примешивалось и едкое чувство вины. Кто знает, возможно, если бы она не появилась во Дворце, то паша бы остался рядом с Хатидже, и тогда бы убийца не осмелился напасть...       Нигяр подавила подкатившую к горлу горечь и бережно наполнила стеклянный стакан лекарством. В ноздри ей ударил терпкий дурманящий аромат целебных трав, хлынул в судорожно сжатые лёгкие и внушил небывалое успокоение, пустив волну тепла по всему телу. Она вздохнула, словно от облегчения, и мельком взглянула на госпожу.       Дверь за её спиной открылась и через секунду осторожно захлопнулась, возвещая о чьём-то приходе. Даже не оборачиваясь, Нигяр поняла, кто за ней стоит, и вскоре в этом убедилась, почувствовав нежное дыхание на своей шее.       – Как она? – шёпотом спросил Ибрагим, и Нигяр невольно вздрогнула от его голоса.       – Лучше, паша, – сдержанно ответила она, по-прежнему не поворачиваясь к визирю. – Я делаю всё, чтобы облегчить ей боль. Бедняжка так перепугалась, ей нужно отдохнуть.       Ибрагим шумно втянул в себя воздух, будто бы хотел впитать дух Нигяр. Хатун почувствовала себя неуютно и недоумевала, как паша может так запросто проявлять к ней интерес у изголовья своей больной жены? Нигяр почти незаметно отодвинулась от Ибрагима и уставилась на Хатидже.       – Ситуация выходит из-под моего контроля, – негромко признался Ибрагим, вдруг помрачнев. – Убийца совсем потерял разум, раз осмелился напасть на мою госпожу. Ни одно его преступление не останется безнаказанным.       Нигяр почувствовала, как горячая волна стыда захлестнула её и разлилась по всему телу, пробирая до костей. Она невольно опустилась голову, присмирев перед Ибрагимом.       – Паша, – хрипло проронила она, сглатывая подступающие слёзы, – простите меня... Если бы не я, госпожа сейчас была бы в полном порядке. Всё из-за меня...       Нигяр съёжилась в ожидании справедливых упрёков, но в ответ получила мягкие прикосновения к своим плечам. Над ней раздался нежный голос Ибрагима:       – Не смей винить себя, слышишь? Ты ни в чём не виновата, моя прекрасная газель. Никто не может предугадать следующее появление этого предателя. Нам всем сейчас лучше быть настороже.       Нигяр почувствовала, как горечь подкатывает к её горлу откуда-то из груди и ощутила неприятное покалывание в уголках глаз. Кажется, она больше не сможет сдерживать себя. Пара горячих слёз тихо скатились по её щекам. Она старалась плакать как можно беззвучнее, чтобы не разбудить госпожу.       – Так страшно мне ещё никогда не было, – жалостливо всхлипнула Нигяр, утыкаясь лбом в сильное плечо Ибрагима. – Я хочу всё время быть рядом с тобой, даже в бою... Я не выдержу разлуки...       Ибрагим заботливо обнял свою любимую в попытке утешить её и зарылся носом в тёмные волосы. У Нигяр перехватило дыхание, от нахлынувших чувств потемнело в глазах, но она приказала себе держаться.       – Я защитю тебя, клянусь, – горячо зашептал паша ей на ухо. От его тёплого дыхания по спине хатун пробежал озноб. – Не бойся.       – Я боюсь, но не смерти, – еле слышно откликнулась Нигяр, смаргивая слёзы. – Я боюсь за тебя, Ибрагим.       Нигяр показалось, что при этих словах визирь слегка отстранился, словно заметил что-то неладное. Впрочем, эта секундная заминка была вызвана и прервана в то же мгновение слабым стоном, раздавшимся над кроватью Хатидже. Раненая госпожа наконец-то открыла глаза и затуманенным взором оглядела комнату. Нигяр даже не успела отойти на почтительное расстояние от Ибрагима, как этот взгляд остановился на них и почти сразу же вспыхнул самым ярым огнём, какой только был возможен при такой слабости. Хатидже Султан пошевелилась, изменила положение корпуса и, что самое удивительное, попыталась встать, искажая лицо в беззвучном крике боли. Нигяр тут же бросилась к ней и попробовала мягко уложить больную обратно, слегка надавив на плечо.       – Госпожа, не вставайте, – проворковала хатун, заглядывая в глаза Хатидже добрым взглядом. – Вы ещё не оправились от ран...       Хатидже резко распахнула глаза и яростно оттолкнула Нигяр прочь, заставив ту удивлённо ахнуть. Госпожа без тени страдания приподнялась и с ненавистью посмотрела на мужа и его любовницу. Нигяр отшатнулась, почувствовав укол обиды и печали. Кажется, даже находясь на волосок от смерти сестра Султана найдёт время на эту ненависть. Неужели её сердце никогда не устанет от этого чувства?       – Прочь, мерзавка! – хрипло, со скрежетом рявкнула Хатидже, оскалив зубы. Её руки подогнулись от резкого давления на рану, и она снова упала на кровать, негромко стоная.       Нигяр послушно отошла, опустив голову, и, не имея возможности приблизится к больной, в надежде посмотрела на Ибрагима. Паша не ответил на её взгляд. Его глаза были прикованы к жене и смотрели с каким-то странным осознанием, словно весь мир вдруг стал таким незначительным и померк перед тем, что ему открылось.       – Хатидже, лежи, – участливо и почти ласково попросил Ибрагим, садясь сбоку от госпожи. Та отодвинулась и предупреждающе подняла руку, но визирь, казалось, ничего не замечал. – Твои раны могут открыться. Отдохни.       Хатидже свирепо задышала, исподлобья прожигая мужа всё той же яростью.       – Не притворяйся, что моя жизнь хоть как-то тебя колышет, – на удивление твёрдо и громко вскрикнула госпожа, вновь приподнимаясь. – Зачем вы спасли меня? Лучше бы мне умереть!       На глазах Нигяр Ибрагим придвинулся ближе и протянул руки к жене, намереваясь обнять её, но Хатидже со всей злости и силы отпихнула его.       – Не трогай меня!       Но Ибрагим только настойчивее обнял Хатидже за плечи и прижал её боком к себе. Госпожа, видимо, уже устала сопротивляться, потому что затихла, однако её голова была демонстративно повёрнута в сторону. Ибрагим прижался щекой к макушке жены, как совсем недавно обнимал Нигяр. В этот миг хатун почувствовала, как земля уходит у неё из-под ног. Сердце болезненно сжалось, лёгким внезапно не хватило воздуха, чтобы сделать вдох. Она затаила дыхание, с болью и непонятной отрешённостью наблюдая за этой сценой.       – Я так рад, что ты жива, – с щемящей нежностью в голосе молвил Ибрагим, зажмуриваясь и не обращая внимание на слабые попытки Хатидже вырваться. – Не знаю, что бы я делал, если бы потерял тебя.       Внезапно, Хатидже окончательно успокоилась и даже позволила мужу поцеловать себя в щеку. Нигяр не видела, но точно знала, что гнев покидает её тело, разум и сердце, уступая место боли и страху. Вот тут-то храбрая независимая госпожа перестала казаться сильной и будто неосознанно положила голову на плечо Ибрагима, закрывая глаза и обнимая пашу в ответ. Теперь она была такой, какой с самого начала видела её Нигяр – слабой и беспомощной, нуждающиеся в крепком мужицком плече.       Нигяр не знала и не помнила, сколько времени простояла вот так, тупо глядя перед собой и до последнего осознавая происходящее. Помнила только, что, когда Ибрагим увлёк Хатидже в поцелуй, пусть и не такой страстный и нежный, её терпение лопнуло, а разум подсказывал, как нащупать в полумраке, пятясь назад, холодную дверную ручку. Она поняла, что ей нельзя там оставаться. Да она и не смогла бы это сделать. Нигяр прекрасно понимала, стоит ей задержаться ещё на секунду, как она потеряет сознание, а, проснувшись, обнаружит себя одинокой и разбитой, не в силах посмотреть в глаза Ибрагиму. Она будет ненавидеть его за это унижение, будет проклинать его льстивые речи о любви, но в глубине души желать ему счастья и продолжать любить. Как же изгнать ей эту любовь, что причиняет такие страдания? Возможно ли это сделать, если она уже стала её телом, плотью и течёт по венам вместе с кровью, источником жизни? ***       Хатидже едва удержалась, чтобы не отпрянуть, но заставила себя смотреть на незнакомую женщину, глядевшую ей в глаза по ту сторону зазеркального мира.       «О, Аллах! Неужели это... я?»       Госпожа испуганно и в то же время с отвращением изучала собственное отражение в зеркале, постепенно её охватывал ужас. Впалые скулы, осунувшиеся лицо, тёмные тени под распухшими глазами, бледные губы и костлявые ключицы. Потусторонний бесстрастный взгляд и уродливые шрамы под шеей. Это не она, не может быть!       Хатидже не выдержала и отвела взгляд, закрыв лицо ладонями. Во что она превратилась? Кто это стоит перед ней? Госпожа? Сестра Великого Султана Сулеймана?       «Какой позор, – обречённо думала про себя несчастная Хатидже, сотрясаясь от беззвучных рыданий, – Кто же я теперь? Если дети увидят меня такой, испугаются и спросят: «Где наша красивая мамочка?»       Хатидже сдавленно всхлипнула, вспомнив ещё кое-что. У неё больше нет детей. Отныне, Хуриджихан и Осман переходят под опеку Ибрагима, а её, Хатидже, после того ужасного случая, в целях безопасности повелитель отправляет в Эдирны, мол, там тебе будет спокойнее. Ибрагим остаётся в Топкапы на службе и продолжает расследование, но что самое ужасное, с ним рядом будет Нигяр! Никакая боль не могла сравниваться с той болью, которую испытала госпожа при этой новости.       «Лучше бы ты убил меня, Шайтан! За что мне это наказание?!»       От погружения в грустные мысли Хатидже отвлёк стук в дверь. Она отняла руки от лица, вытерла слёзы, выпрямилась и снова уставилась в зеркало, но, поскольку на этот раз её чуть не стошнило от вида собственной уродливости, предпочла заняться своими рукавами.       – Да, – негромко окликнула Хатидже, хотя уже знала, кто войдёт. «Ага пришёл сообщить, что карета готова и пора отправляться в путь...»       Но вопреки ожиданиям госпожи в покои степенным шагом вошла Нигяр и почтительно поклонилась, остановившись сзади. Хатидже не обернулась, потому что стоило ей поднять глаза и скосить их влево, как хатун стало прекрасно видно в ненавистное зеркало. Госпожа недобро, скорее устало, прищурилась, но не стала прогонять её. Сдержалась.       – Говори, – коротко приказала она, как бы невзначай поправляя ворот своего платья, словно надеясь скрыть раны.       – Все уже готово, госпожа, – ровным тоном отозвалась Нигяр, вновь склоняя голову. Хатидже заметила в её руках дорожный плащ. – Ибрагим паша велел Вам выходить. Пора.       Хатидже подавила обречённый вздох и как можно выше подняла голову, стараясь ничем не выдать своей усталости. Присутствие Нигяр настораживало её, внушало какой-то непонятный невесомый страх, и, наверно, если бы не зеркало, Хатидже ни за что не стала бы стоять к ней спиной.       – Передай своему обожаемому паше, что я скоро буду, – холодно ответила госпожа, поправляя волосы. – Свободна.       Однако Нигяр не сдвинулась с места. Она смотрела в глаза султанши сквозь зеркало, и в её непроницательном взгляде читалось непрекрытое сожаление. Она сделала шаг-другой навстречу госпоже. Хатидже превычно напряглась, но осталась на месте. Хатун беспрепятственно подходила всё ближе к ней, и в конце концов остановилась рядом, почти касаясь рукой её руки.       – На улице холодно, госпожа, – как ни в чём не бывало заметила Нигяр, без тени смущения или нерешительности. – Накиньте плащ.       И, не дожидаясь ответа, она расправила меховую накидку в своих руках и набросила её на сгорбленные плечи Хатидже. Та не сдвинулась с места, но её дыхание заметно участилось. Нигяр пронесла руки над плечами госпожи, словно обнимая её, и бережно застегнула дорожный плащ на застёжку у неё на груди.       Хатидже по-прежнему не шевелилась, пытаясь осознать действия хатун. Что она себе позволяет? Без разрешения госпожи предпринимает какие-либо меры самостоятельно!       Но вслух недовольная госпожа лишь обронила тихое «спасибо» и в тот же миг поспешила удалиться из комнаты. На спине она чувствовала пронзительный взгляд Нигяр, и в плаще мгновенно стало жарко, словно этот взгляд дышал огнём ей в затылок. Хатидже спустилась по лестнице и оказалась в зале. Её сердце само собой сжалось при мысли о столь длительном расставании со своим домом.       «Можно ли это место называть домом? – внезапно подумала Хатидже, и, к своему удивлению, не нашла никакого отклика в своей душе, вспомнив про Ибрагима. – Мой дом был там, где был ты. Теперь же он там, где нет тебя».       Хатидже в последний раз оглядела стены, пол и мебель Дворца, а затем развернулась к двери. На пороге уже стоял Ибрагим и терпеливо поджидал её. Как ни старалась госпожа не могла разглядеть в его равнодушных глазах хотя бы тень того тепла, которое дало бы ей понять, что ничего ещё не кончено, надежда ещё есть. Но огонь погас. И в глазах Ибрагима, и в груди несчастной Хатидже.       «Зачем тогда было ласкать меня в то утро? – снова и снова спрашивала себя госпожа. – Чтобы опять делать вид, будто я пустое место? Почему ты так жестоко издеваешься над моим сердцем?»       – Идём, – наконец бросил Ибрагим, избавив Хатидже от необходимости нарушать напряжённое молчание, – все хотят с тобой проститься.       Хатидже вздрогнула от того, насколько холодно прозвучал голос паши в стенах пустого Дворца. Не в силах больше слышать его, она быстрым шагом направилась к двери и вышла. Ибрагим, даже не проводив жену поклоном, направился следом. Хоть двери тяжёлые заботливо придержал для неё!       На Хатидже обрушился ветер, взъерошив волосы, и заставил её накинуть капюшон. Перед Дворцом, возле которого стояла запряжённая карета, её поджидали Хюррем Султан и Сулейман, приехавшие, чтобы проводить госпожу. Хатидже подняла глаза к серому небу и ясно ощутила в воздухе скорое приближение зимы. Надо же, раньше она даже не обращала внимание на эти изменения...       Ибрагим подошёл сзади и положил руку ей на плечо, незаметно подталкивая её к Хасеки и Султану. Хатидже едва сдержалась, чтобы не засмеяться.       «Выходит, повелитель ещё не знает о твоём предательстве, – усмехнулась про себя госпожа, забавляясь попытками паши отыгрывать роль заботливого мужа перед Сулейманом. – Ты всех обманул и заставил поверить в эту ложь, не имея в себе смелости открыть правду об измене с Нигяр. Всех, включая повелителя. Жалкий трус!»       Хатидже мягко, но настойчиво сбросила с плеча руку Ибрагима, словно говоря, что не собирается способствовать его игре. Она не станет притворяться. Слишком уже устала от бесконечной лжи. Конечно, сейчас, повелитель ничего не заподозрит, сославшись, возможно, на усталость и потрясение сестры, но вот для Хюррем этот ненавязчивый намёк мог стать поводом для новых интриг. Если кому-то ещё есть до них дело.       Хатидже приблизилась к Сулейману и сдержанно поклонилось, избегая смотреть брату в глаза. Закипающий гнев едва не охватил её, но она вовремя вспомнила, что Султан принял такое решение во имя безопасности сестры, поэтому проглотила упрёк, уже готовый сорваться с её языка.       – Повелитель, – отчего-то сиплым голосом проронила Хатидже, выпрямляясь, – пусть Аллах дарует Вам счастье и долгих лет жизни.       – Аминь, Хатидже. – Сулейман сделал шаг к сестре и нежно поцеловала её в лоб, обхватив руками шею. Госпожа прикрыла глаза и покорно склонила голову, проведя ладонями по пальцам брата. Её сердце немного оттаяло, но всё же не нашло той искры, которая непременно бы зажглась в её груди, будь это руки Ибрагима. – В добрый путь, да хранит тебя Аллах.       «Аминь».       Хатидже подняла глаза на Сулеймана и осторожно взглянула в серо-голубые омуты правителя. Как ни странно, во взгляде брата не было ничего, кроме любви и сострадания, а также сожаления. Хатидже поцеловала его руку, прижала её ко лбу, а затем сделала шаг в сторону и столкнулась лицом к лицу с Хюррем.       С минуту они смотрели друг другу в глаза, каждая пыталась угадать чужие мысли и заметить хоть каплю ненависти, чтобы успокоиться и понять, что их привычный мир ещё не до конца разрушен и, возможно, есть надежда на то, что когда-нибудь всё будет как прежде, но глаза обоих были полны печали и страха. Хасеки не пыталась выглядеть приветливой, не натягивала услужливую улыбку, а когда Хатидже через силу и без особого энтузиазма поцеловала ей руку, внезапно обняла её. Хатидже не сопротивлялась, но и не стала отвечать на объятия Хюррем взаимностью. Она просто обмякла у неё на плече и подумала, что так, как бывшая русская рабыня, перетерпевшая столько унижений в гареме, её не обнял бы никто. Госпожа закрыла глаза, но тут Хюррем её отпустила, и пришлось снова встать на дрожащие ноги.       – Берегите себя, госпожа, – тихо и почти с лаской пропела Хасеки, и Хатидже не смогла уловить в её голосе фальш. – Мы будем молиться за Вас.       Хатидже устало кивнула и отошла. Ей вдруг захотелось как можно быстрее уехать прочь из этого места, подальше от страха, смертей и Ибрагима. Перед ней открыли двери кареты, и она самостоятельно забралась внутрь: Ибрагим даже не счёл нужным ей помочь. Видимо, был слишком занят негромким диалогом с Нигяр. Впрочем, госпожу это уже не волновало. Ей безумно хотелось спать.       Карета тронулась. Дворец стремительно удалялся. Хатидже демонстративно закрыла шторы, чтобы только не видеть, как она будет покидать столицу. Она закрыла глаза и начала отсчитывать минуты до встречи со своей смертью.