Ночные шорохи

      Нигяр поняла, что всё закончилось.       Не было слышно звона оружий, леденящих душу криков и хруста ломаемых веток. Неужели ушли?       Она пошевелилась, открыла глаза, из-за чего тусклый солнечный свет, пробивающейся сквозь быстро наползающие на небо тучи, показался ей слишком ярким, размяла затёкшие ноги и наконец выпрямилась. Старые корни дерева, под которым она сидела, висели над ней, словно корона, защищая от нападения. Сквозь прорехи в этих сплетениях калфа нерешительно выглянула наружу, чувствуя, как сердце замирает от страха. Что ей предстоит увидеть? Гору трупов и бесконечные пятна крови?       Нигяр даже задержала дыхание в ожидании, но, к её удивлению, тишина оказалась не столь обманчива: вражеские люди ушли, оставив после себя полный беспорядок, мёртвые тела товарищей и вывороченную землю. Ибрагим стоял на краю поляны, смотря в небо и думая о чём-то своём. У Нигяр даже руки затряслись от облегчения, на глаза навернулись слёзы. Живой!       «Но где же остальные?» – Нигяр вытянула шею, но так и не смогла разглядеть через листву Бали-бея и Рустема. С ними же тоже всё хорошо, да? Может, Ибрагим уже отправил их на разведку?       Невыносимое мрачное любопытство одолело Нигяр, она с трудом пошевелилась и встала на ватные ноги, вылезая из-под корней. Вспомнив, как ей угораздило оказаться в таком непроходимым месте, калфа мысленно пообещала себе во что бы то ни стало поблагодарить Бали-бея за помощь. Если им суждено вообще увидеться.       Сердце Нигяр отчего-то болезненно сжалось. Она осторожно прошла мимо своего коня и Пьера, уже успевших успокоиться, и пробралась на поляну, не обращая внимание на то, что подол её платья то и дело путался в зарослях, покрываясь новыми дырами.       Ибрагим, первый заметевший её появление, развернулся к ней и ласково, даже облегчённо улыбнулся, но Нигяр осталась слепа к его приветствиям. Она во все глаза смотрела на Бали-бея, стоявшего на коленях и скорбно склонившегося над чьим-то... Телом? Этого не может быть!       Нигяр подавила подступающую к горлу тошноту и на негнущихся ногах приблизилась к воину. С каждым шагом, сокращающим расстояние между ними, она чувствовала, как её сердце проваливается куда-то вниз, руки тяжелеют, а из глаз вот-вот польются слёзы. Она прерывисто задышала, расстерянно поморгала, даже зажмурилась. Но они всё не льются. Почему?       Нигяр остановилась, всё ещё прибывая в недоумении, и, не в силах больше стоять, тяжело опустилась на землю по другую сторону от безжизненного тела Рустема, создавая едва уловимый шорох шёлковых юбок о мятую траву. Она опёрлась на руки, но они тут же подогнулись, и тогда калфа сгорбила плечи и опустила голову, тихо зарыдав. Смотреть на убитого горем Бали-бея ей было страшно. Она боялась увидеть его таким. Сломленным. Беспомощным и совершенно одиноким. Разве может храбрый воин стать таким при виде смерти, которую ему уже не раз приходилось наблюдать на поле боя?       Нигяр будто выпала из реальности. Она не слышала и не видела ничего. Хотелось ото всех закрыться и побыть одной. Земля плавно уходила у неё из-под ног, голова кружилась то ли от слабости, то ли от вида крови, хлеставшей из разорванного бока Рустема. Зачем она это делает? Зачем она плачет, смотрит, скорбит? Это не её боль. Не её печаль. Так зачем всё это?       Бали-бей чуть пошевелился, заставив её оторвать глаза от земли, и в тот момент, когда их взгляды пересеклись, – его холодный потусторонний и её сожалеющий, глубоко потрясённый, – она поняла, зачем. Для того, чтобы быть рядом с ним.       Бали-бей облокатился на землю, запустил пальцы в траву, пропитанную горячей кровью Рустема, и наклонился к нему. Так близко, как Нигяр никогда бы не рискнула к нему приближаться. А он рискнул. Может, горе сделало его совершенно бестрашным и безразличным к внешнему миру? Но потом случилось то, что обязательно бы удивило Нигяр, если бы у неё остались силы удивляться: Бали-бей прильнул к Рустему и коснулся лбом его лба, закрыв глаза и обняв одной рукой его оцепеневшие плечи. Калфа прикрыла рот, чтобы окончательно не потерять самообладание, и внезапно ощутила острое желание прижаться к Бали-бею и никогда больше не отпускать его. А что бы произошло, если бы на месте Рустема оказался он? Нет, её сердце вряд ли выдержит нечто подобное.       Их общая молчаливая скорбь была прервана бесцеремонным вторжением Ибрагима.       – Вставайте, – жёстко приказал он, и его твёрдый непроницательный голос показался Нигяр очень громким. Трудно было определить, в каком он сейчас состоянии. – Нам пора идти. Ещё есть возможность догнать тех людей и напасть на след убийцы.       Нигяр задрожала от ярости. Как он может быть таким бессердечным? У них на глазах только что умер товарищ, а ему всё равно! Зато есть дело до каких-то следов!       Она бы не содержалась и сказала всё это вслух, но кое-кто её опередил. Бали-бей выпрямился, решительно встал, даже не покачнувшись, и с завидным самообладание расправил плечи, в упор посмотрев на Ибрагима. Нигяр затаила дыхание. На какой-то сумасшедший миг ей показалось, что воин сейчас броситься на Великого визиря несмотря на дворцовый этикет и прочие правила приличия, но ничего такого не произошло. Нигяр знала одно: если Бали-бей намерен что-то сделать, то никто не сможет отговорить его, кем бы он ни был.       – Мы должны похоронить его, – глухо обронил Бали-бей. Нигяр присмотрелась и впервые заметила на его теле множество ран, просматривающихся сквозь порванную одежду. Она невольно опустилась взгляд от нахлынувшей волны стыда. На ней, между тем, не было ни царапинки, не считая мелких ссадин и ушибленного плеча!       Ибрагим нахмурился. Кажется, впервые на его памяти покорный и преданный Бали-бей осмелился перечить его слову.       – У нас нет времени, – резко отрезал он, взмахнув рукой, но Бали-бей не дрогнул. – Мы должны идти сейчас, пока не начался дождь, иначе все следы просто смоет!       В глубине души Нигяр была с ним согласна, но гораздо важнее было отдать дань уважения погибшему другу. Бали-бей считал также, поэтому уверенно шагнул к Ибрагиму, ничуть не сомневаясь в своей правоте. Нигяр даже стало страшно за него: всем известно, что бывает, если прямо перечить Ибрагиму паше.       – Я обязан ему жизнью, – всё ещё надтреснуто, но на удивление непоколебимо ответил Бали-бей тихим разборчивым шёпотом. – Если бы не он, я бы сейчас здесь не стоял. Мы должны похоронить его.       Нигяр распахнула глаза. Так вот, как всё было. Рустем спас Бали-бею жизнь. Если бы он не успел... Нигяр склонила голову и, пока никто не видел, шепнула на ухо мёртвому товарищу искренние слова благодарности.       Ибрагим, в свою очередь, сделал шаг навстречу воину, внезапно переставшему без возражений выполнять любые приказы, и вперился в него своим хищным взглядом, не предвещавшим ничего хорошего. Нигяр невольно съёжилась, ожидая яростного взрыва. Так они стояли какое-то время, показавшееся ей целой вечностью, сверля друг друга пронзительными взглядами. Но вскоре тихий огонь гнева в глазах Ибрагима разбился об упрямое свечение тёмных глаз воина, выражавших полное спокойствие и непередаваемую боль, и паша устало вздохнул, отвернувшись. Неужели согласится?       – Ты прав, Бали-бей, – наконец сдался Ибрагим, через силу выдавливая каждое слово. – Рустем заслуживает самого лучшего после того, что он сделал.       Бали-бей кивнул, и Нигяр испустила облегчённый вздох. Они оба прекрасно понимали, что лишние ссоры не к чему, но всё-таки её настораживало безразличное отношение Ибрагима к смерти Рустема. Что это могло значить? Что эта смерть сыграла ему на руку?       Нигяр помотала головой, ужаснувшись собственным мыслям, и с трудом заставила себя встать. Не время думать об этом. Несмотря на то, что её голова отяжелела от бесконечного горя и слишком значимой утраты, она чувствовала в себе решимость сделать самое главное – проводить Рустема в его последний путь. ***       Когда дождь начался и заполнил лес умиротворяющим звуком перестука капель по листьям, тело Рустема уже покоилось в не без труда вырытой могиле. Одежда и руки троих его товарищей была испачкана мокрой землёй в то время, как яму постоянно размывало дождевой водой. Нигяр с наслаждением распрямила уставшую спину и запрокинула голову, тяжело дыша. Подготовка к ритуальному захоронению Рустема отняла у неё все оставшиеся силы, так что теперь она отчаянно боролась с назойливым желанием упасть на траву и заснуть. Столько всего навалилось на неё в этот день. Она слишком устала от постоянного страха и боли.       Ибрагим и Бали-бей справлялись с этим намного лучше неё. Выглядели они, конечно, так же ужасно, и по окончанию работы тоже вздохнули с облегчением. Тело их друга было надёжно спрятано под слоем земли, а значит, его душа наконец-то обрела спокойствие. Они выполнили свой долг.       Нигяр в изнеможении закрыла глаза и вслушалась в монотонный стук дождя, блажённо подставляя холодным струям лицо, шею и открытую грудь. Ей казалось, что этот дождь способен смыть с неё всё то, что накопилось в её душе за это время. Все неправильные чувства, ненавистные эмоции и липкий страх. Крупные капли холодили её кожу, пробирались под одежду, омывая измождённое тело, пропитывали волосы, делая их прямыми и послушными. Ей нравился этот дождь. Он был её лучшим другом в моменты, когда хочется побыть наедине с тем, у кого нет эмоций, и кто не может ответить её словам.       В отдалении послышались приглушённые раскаты грома. Вся природа будто скорбила вместе с ними. Они, словно по сигналу, выстроились в ряд перед могилой и приготовились вознести молитву. Бали-бей опустился на колени и поднял руки к неспокойному небу. Его губы почти незаметно зашевелились, когда он начал молиться. Нигяр, глотая слёзы, последовала его примеру, а Ибрагим остался стоять. Он вообще воспринимал всё это как-то иначе, более сдержанно. Видимо, уже привык к чему-то подобному.       Они замолчали. Нигяр бормотала про себя молитву и чувствовала, как горячая печаль из её глаз смешивается с ледяным дождём и впитывается в землю. Она думала про Рустема, о том, каким человеком он мог стать, если бы не случилось то, что случилось. Она думала о том, как он начал меняться незадолго до своей смерти. Может, он предчувствовал свою кончину и пытался что-то исправить? Нигяр молилась, а рядом ощущала тепло Бали-бея, чьё плечо почти соприкасалось с её плечом. Они сидели совсем близко. Настолько близко, что она слышала его дыхание, пропускала через себя его боль, но почему-то ей не было больно и от этого тоже. Ей тогда казалось, что она облегчает его страдания, и мгновенно становилось светло на душе. Как это называется? Разделить боль?       Нигяр не помнила, сколько они посидели над могилой Рустема прежде, чем Бали-бей пошевелился и в довершение ритуала аккуратно положил на могилу саблю товарища, частично окрашенную вражеской кровью. Затем он низко склонил голову, прошептал ещё что-то и медленно поднялся на ноги. Нигяр испугалась, что, если сейчас встанет, обязательно упадёт без чувств, но ей хватило сил удержать себя в сознании, хотя тело и мозг требовали отдых. Она покосилась на Бали-бея.       – Вы хотите что-нибудь сказать? – вырвалось у неё против воли, но было уже поздно. Бали-бей услышал её хриплый голос и повернулся к ней. Их взгляды впервые встретились с момента битвы. Нигяр похолодела, когда она наткнулась на совершенно пустой и безучастный взор воина. У неё создалось впечатление, что она смотрит ему в глаза сквозь стекло, подёрнутое дымкой предрассветного тумана. Её сердце ожило и трепетно забилось.       Бали-бей коротко кивнул и поднял глаза к небу. Чудесное чувство покинуло Нигяр, сердце снова замерло, но по телу всё ещё разливалось тепло.       – Рустем так хотел во всём помочь нам, – негромко заговорил Бали-бей, но его ясный голос перебивал песню дождя. – Он был... таким храбрым, он так любил жизнь. Он был славным воином... Одним из самых сильных воинов, которых я знал. Он... – Тут голос Бали-бея сорвался, и Нигяр внезапно поняла, какую боль он переживает, произнося эту речь. – Он был... Он был моим другом. ***       Тёплые лучи рассветного солнца пробивались через насыщенную зелёную листву и пятнами ложились на лицо спящего Бали-бея. Он поморщился и нехотя открыл глаза, недовольный тем, что кто-то прервал его сладкий сон. Но густой утренний лес так манил своими запахами и неповторимыми звуками, что воин тут же вскочил на ноги и бросился бежать. Его переполняло необъяснимое счастье, хотелось взлететь до самого неба и всем рассказать об этой радости. Или лучше оставить всё втайне?       Ветви деревьев хлестали Бали-бея по шее, плечам и глазам, но ему было всё равно. Он просто нёсся через весь лес, понятия не имея куда и зачем. В голове не было ни единой мысли, ни единой эмоции, не было ничего, что могло радовать его до такой степени. Так откуда эта странная лёгкость в груди? Откуда это желание обернуться птицей и начать петь вместе с другими? Откуда это счастье?       Впереди забрезжил обрыв. Деревья расступились, и Бали-бей остановился на самом краю, глубоко вдыхая прохладный воздух, полный лесной неги. Он узнал этот обрыв. Здесь они с Рустемом сказали друг другу самые важные слова. Тут-то его сердце пронзила острая боль, всё счастье улетучилось, уступив место печали и скорби. Как он может чему-то радоваться, когда его друг гниёт в земле вместо него?       Бали-бей мгновенно поник, как вдруг рядом раздался знакомый заливистый смех. Такой знакомый, что перехватило дыхание.       – Чего нос повесил, храбрый воин?       Бали-бей резко обернулся и встретился с лукавым взглядом Рустема. Его товарищ широко улыбался и одновременно хитро прищуривался на один глаз, словно его слепило солнце. В груди Бали-бея что-то ёкнуло.       – Ну, что уставился? – снова рассмеялся Рустем своим невозможным голосом. Этот голос, приправленный вкрадчивыми хрипами, отозвался где-то внутри Бали-бея немыслимой болью и ликованием одновременно, он царапал душу, заполнял собой всё сознание. Его нельзя было забыть.       – Рустем?.. – с трудом выдавил из себя Бали-бей. – Это правда ты?       Рустем громко фыркнул и с показным раздражением закатил глаза.       – А кто же ещё? Султан Сулейман, по-твоему?       Бали-бей не выдержал и расплылся в нежной улыбке. Он всё никак не мог поверить своим глазам. Это он, Рустем! Прямо перед ним! Он может видить его, слышать и разговаривать с ним!       – Я так рад тебя видеть! – Бали-бей развернулся к другу и окинул его восхищённым взглядом. – Ты даже не представляешь, как я испугался за тебя!       – Правда? – недоверчиво протянул Рустем. – Выходит, мне не показалось?       Теперь над оврагом разнёсся смех двоих друзей, так ждавших встречи друг с другом. Бали-бей слушал голос Рустема и понимал, что хочет слышать его чаще, хочет слышать его всегда.       – Так ты не умер? – внезапно спросил Бали-бей, с непрекрытой надеждой глядя на товарища.       Но Рустем внезапно помрачнел, хотя на губах его застыла насмешливая улыбка.       – А ты как думаешь? – вопросом на вопрос ответил он совершенно серьёзно.       По спине Бали-бея пробежал озноб. Что это значит?       – Но ты же сейчас здесь, так? Я могу видеть тебя и слышать. Разве ты не живой?       В глазах Рустема промельнула грусть. Он снова улыбнулся, но на этот раз нежно и мягко. Бали-бей никогда не видел у него подобной улыбки, и от этого ему стало ещё страшнее.       – Смотри внимательно, – приказал он и в одно мгновение взобрался на близстоящий камень. Паша поднял голову, подставив лицо солнечному свету, и в упоении закрыл глаза, словно наслаждаясь его теплом. Затем он изящно поднял руку и потянулся ладонью к рассветным лучам. И тут Бали-бей заметил, что лучи прошли сквозь его руку и пролили свой свет на землю. Рустем не отбрасывал тень. Он не чувствовал тепла весеннего солнца. Он не жмурился от слепящего света, потому что это был не он. Это была лишь его призрачная оболочка. Всё, что осталось от прежнего Рустема.       В глазах защипало, и Бали-бей обречённо опустил голову, почувствовав себя обманутым и одиноким. Никогда ещё ему не приходилось нести в себе столько печали и боли.       – Ты всё-таки умер, – прошептал он, внезапно задрожав. – Ты мне снишься.       Разочарование вгрызалось в сердце Бали-бея с каждой секундой всё сильнее и сильнее. К горлу подступили слёзы, но он не знал что с ними делать. Они душили его, стискивали грудь, не давая вздохнуть, разъедали глаза. Прятать их или оставить, пусть текут?       Рустем с необычайной лёгкостью спрыгнул на землю, оказавшись вплотную к Бали-бею. Их глаза снова встретились, и от этого воину сразу стало как-то спокойнее. А потом Рустем обхватил руками его плечи и прижал к себе. Бали-бей вцепился в его кафтан и уткнулся ему в плечо, зажмурившись, что было сил. Так они и стояли, обнимая друг друга, и очень жалели, что не сделали этого при жизни одного из них. Бали-бей чувствовал себя в безопасности, совершенно спокойно и, несмотря ни на что, счастливо. Но отчего-то ему было грустно и очень больно, и он знал, почему. Не хватало тепла.       – Ты холодный, – хрипло проронил Бали-бей.       Воркующий голос Рустема защекотал его ухо, пустил по телу приятную дрожь.       – Не печалься, Бали-бей, слышишь меня? Ни к чему тебе вечно лить слёзы о моём мёртвом теле. Эта смерть не моя. Это смерть того, что было мной на грешной земле. А теперь я здесь. Знаешь, где? Там, где никогда не заходит солнце. Там, где нет боли, печали и смерти. Там, где в своё время окажешься и ты.       – Как мне жить без тебя? – простонал Бали-бей, уже не стесняясь своих слёз. Рука Рустема погладила его по спине.       – Живи, Бали-бей. Будь рядом с теми, кого ты любишь. Защищай их любой ценой. Береги Нигяр. А я буду рядом всегда. Я никогда тебя не оставлю.       Бали-бей крепко стиснул Рустема в своих объятиях. Прозрачный облик друга начал таять на глазах.       «Нет, нет! Прошу тебя, нет!»       – Ты помнишь, о чём я просил тебя никогда не забывать? – словно издалека долетел до него призрачный голос Рустема, эхом звенящий в его ушах.       «Что бы ни случилось, я навсегда останусь твоим другом».