Ночные шорохи

      Всё, произошедшее с ними в лесу, казалось Ибрагиму кошмарным сном. Сначала мёртвый город, потом смерть Рустема, звёздная карта и, наконец, Хатидже, которая и оказалась тем самым убийцей, принёсшим столько страха и боли в Топкапы. Он до последнего не верил в это. Как его любимая госпожа, его жена, мать их детей, могла стоять за всеми этими преступлениями? В его памяти младшая сестра Султана всегда была нежной и сдержанной, и, хоть в последние годы её психическое здоровье сильно пошатнулось, он никак не ожидал, что всё зайдёт настолько далеко. Осталось только узнать, кто ей в этом помог и как она смогла спланировать череду покушений, не оставив следов. Как она разыграла сцену с нападением во дворце, где Ибрагим нашёл её всю в крови и с чудовищными ранами? Где она скрывалась всё это время и для чего спалила целый город? Ни один из этих вопросов до сих не нашёл достойное объяснение. Ибрагиму пришлось просто смириться и решительно отбросить все чувства, которые догарали в его груди по отношению к Хатидже. Отныне она мертва для него. Он не может быть мужем убийцы, на чьих руках столько невинной крови. Он не может ласкать по ночам преступника, он не может больше её любить. Нигяр – вот его последняя надежда. Спасение от горя и боли, наполняющие его существо с того самого момента, как он сорвал маску с лица госпожи.       Они вернулись в Топкапы спустя несколько дней. Осень уже окончательно вступила в свои права. Дни становились короче, а ночи – длиннее и холоднее. Лес всё чаще затягивал небезопасный туман, поэтому отряд сразу двинулся в обратный путь, как только плечо Хатидже перестало болеть. Они вели её через чащу на верёвке, предварительно связав ей руки. Пьер всю дорогу носился рядом и бесконечно лаял, словно осыпая пленницу бранными словами. Хатидже никак на них не реагировала, большую часть пути молчала и только с Бали-беем перекидывалась парой фраз. Причём делала это без ненависти и презрения, что немало насторожило Ибрагима. Он хорошо помнил день, когда эти двое остались на поляне одни.       Обратная дорога показалась Ибрагиму слишком длинной и тяжёлой. Он словно с каждым шагом погружался в непроходимое болото, затрудеяющее дыхание и движения. В его душе прочно поселился страх перед неизвестным ему будущем. Он даже представить себе не мог, как сложится жизнь Хатидже, когда они вернутся, и будет ли она вообще жить. Какое решение примет повелитель? Что он скажет, узнав, что убийцей была его сестра?       Они могли бы вернуться раньше, если бы не дожди. Каждую грозу им приходилось пережидать в каком-нибудь укромном месте, из-за чего они задержались в пути на несколько дней. Ибрагим, конечно, мог закрыть на это глаза, но на самом деле он оттягивал момент истинный. Момент, когда придётся всему миру объявить, по чьей вине погибли Шах Султан и Махидевран Султан.       Миновав поле злополучной битвы, они посидели немного над могилой Рустема, возносся ему молчаливые молитвы, и больше уже не останавливались до самого Стамбула. Состояние города по-прежнему не внушало спокойствия, но преданные люди Султана делали всё, чтобы привести его в порядок. Кое-какие здания уже удалось отстроить, пепел, оставшийся как память о безумном огне, был убран с дорог вместе с трупами, и ничто почти уже не напоминало об этой трагедии. Ибрагим понимал, что на восстановление города уйдёт много времени. Из-за отсутствия людей он выглядел мрачно и неприветливо, но надежда всё-таки была. Ровно как и на то, что всё закончится благополучно.       По возвращении в Топкапы Ибрагим расстался с Бали-беем и Нигяр, за время путешествия уже успевшими стать ему настоящими друзьями, и сразу направился в покои Султана. Он не посмотрел даже на свой потрёпанный внешний вид, который если не удивит повелителя, то непременно внушит ему беспокойство. Вся его одежда была покрыта засохшей кровью, на теле виднелись свежие раны после схватки с Хатидже, а левое предплечье всё ещё было перевязано платком Нигяр. В любой другой ситуации паша бы обязательно подумал об этом, но только не сейчас. Слишком много накопилось в его душе того, что непременно важно высказать.       Нигяр не пошла с ним, а предпочла посетить родной гарем. По её словам, наложницы, должно быть, совсем отбились от рук, пока её не было, но Ибрагим знал, что на самом деле она горит желанием встретиться с Хюррем Султан. Бали-бей остался в саду, дожидаясь свою возлюбленную Михримах, а Хатидже держала стража возле Дворцовых ворот. Мысли о том, что всё скоро пойдёт как прежде должны были успокаивать Ибрагима, но от предстоящего разговора с Султаном ему становилось всё тревожнее.       Отступать уже поздно. Ибрагим несколько минут стоял под дверью в заветные покои, куда дорога рассыпана золотом и куда каждая женщина в гареме жаждит попасть больше всего. Но почему-то у него не было этого желания, или оно было, но Ибрагим настойчиво его отгонял. Его сердце замирало, а потом начинало биться быстрее, ускоряя дыхание. От невыносимого ожидания мышцы сводило судорогой, так что его руки похолодели и стали влажными от волнения. Если бы Ибрагима спросили, чего он боится, он бы не смог ответить на этот вопрос. Он стоял, проклиная свою нерешителость. Это же так просто! Сделать шаг, толкнуть тяжёлую дверь, выдавить из себя приветствие...       В какой-то момент Ибрагим так на себя разозлился, что запретил себе медлить дольше. Он бесшумно вздохнул, сжал руки в кулаки и вошёл, заранее приготовившись совершить поклон. Первое, что он увидел, оказавшись в уютных покоях своего друга, где вечно витал запах тающего воска, это замысловатые узоры на ковре, покрывающем мраморный пол. На него сразу же накатило спокойствие, хотя каждый удар сердца всё ещё эхом отдавался в его ушах.       – Повелитель, – словно издалека услышал Ибрагим свой собственный голос.       Ответом ему была бархатистая тишина, обволакивающая его тело, а потом в груди что-то стрельнуло, и он догадался, что Султан поднял на него взгляд. Только его бездонные безмятежные глаза могли настолько глубоко проникать в душу, внушая то ли благоговейный страх, то ли молчаливое восхищение. Не многие осмеливались заглянуть в них хотя бы раз, но те, кто всё же осмеливались, навсегда оставались пленниками беспощадной справедливости и благородной силы.       – Ибрагим, – послышался раскатистый голос, от которого Ибрагим, казалось, забыл как дышать. Он очень давно не слышал, как повелитель в лёгкой задумчивости перекатывает на языке его имя, словно пытаясь распробовать его на вкус. – Здравствуй.       Ибрагим наконец позволил себе выпрямиться и тут же встретился взглядом с Сулейманом, властно восседающим за своим столом. В его глазах не было ни намёка на удивление, а прямая осанка и гордо расправленные плечи говорили о том, что он готов к разговору. Скорее всего, ему уже доложили о возвращении Ибрагима. Сколько же он ждал своего раба?       Несколько секунд, тянувшихся для Ибрагима, как несколько лет, Сулейман пристально осматривал его с ног до головы, словно оценивая. Под этим взглядом паше всегда становилось как-то не по себе. Он сразу начинал нервничать, искать какие-то несуществующие ошибки в своих словах или в поведении, а порой даже чувствовал вину за проступки, которых не совершал. И почему ему кажется, что он скрыл от повелителя что-то очень важное?       – Вы знали, что я вернулся? – удивился Ибрагим, чем заставил Султана слегка улыбнуться.       – Я всегда и обо всём узнаю самым первым, Ибрагим, – продолжая улыбаться, ответил Сулейман, неспеша вставая со своего места. – Но тебе всё же есть, что мне рассказать.       Султан медленно, словно играя с волнением своей жертвы, приблизился к Ибрагиму вплотную. Их глаза оказались на одном уровне, а плечи почти соприкоснулись. Паше всегда нравилось рассматривать глаза Сулеймана вблизи. Он видел в них столько интересного, будто только что прочитал целую книгу. Они напоминали ему океан, в котором спокойно плескались волны, покуда не разразилась буря.       Прежде, чем Ибрагим успел начать доклад, Сулейман внезапно обхватил руками его плечи и притянул к себе. Великий визирь слегка опешил и не сразу понял, что повелитель его обнял. Секунду он колебался, раздумывая, обнять ли друга в ответ или лучше не стоит, но внезапно накатившие печаль и усталость взяли своё и заставили его положить голову на широкое плечо Султана, мягко приобняв его крепкую спину. Все движения Ибрагим старался делать аккуратно, в то время, как Сулейман зарывался носом в мех на воротнике его кафтана, шумно дыша ему в ухо.       Ибрагим не помнил, как они отстранились друг от друга, сколько слов сказали о том, как сильно переживали в этой разлуки, но на душе у него мгновенно полегчало, и он наполнился решимостью рассказать всё. Даже, если это причинит боль им обоим.       – Как остальные? – спросил Сулейман, застав Ибрагима врасплох.       Разумеется, Султан говорил о Бали-бее и Рустеме, которые изначально отправлялись в путешествие вместе с пашой. Вспомнив про Рустема, Ибрагим не выдержал и скорбно опустил голову.       – Рустем пал смертью храбрых в битве с приспешниками убийцы, – с трудом контролируя дрожь в голосе, сообщил паша. Он почти почувствовал, как Сулейман напрягся. – Если бы не его жертва, мы бы потеряли Бали-бея.       Несмотря на всю горечь своих слов Ибрагим не мог не умилиться изумлению, промелькнувшему в серьёзных глазах Сулеймана. Да, он тоже удивился, узнав, что Рустем пожертвовал собой ради того, кого считал своим врагом. Если бы повелитель только знал, как они сдружились за время похода!       – Аллах да упокоит его душу, – глухо обронил Султан.       – Аминь, – завершил слова молитвы Ибрагим. – Мы похоронили его в лесу. Если Вы прикажите, мы найдём его тело и проведём церемонию, как он того заслуживает.       Сулейман вперил в него суровый взгляд.       – Сделайте это, немедленно, – приказал он. – Рустем должен быть похоронен здесь, в этом Дворце за свой подвиг!       Ибрагим молча склонил голову в знак покорности.       – А Бали-бей? – снова задал вопрос Сулейман, и паша не без удивления уловил в его голосе тревогу. – Он в порядке?       – В порядке, повелитель, – заверил его Ибрагим. – И Нигяр тоже...       Слишком поздно он понял, что совершил ошибку. В панике прикусив язык, Ибрагим проклинал про себя свою невнимательность, пока Сулейман, совладав с очередным недоумением, рассматривал его пронзительным взглядом. Что он наделал! Нельзя было выдавать Нигяр!       – Нигяр? – нахмурился Султан без видимых признаков гнева. – Калфа из гарема? А она что там забыла?       – Это долгая история, повелитель. – Ибрагим мысленно вознёс хвалу небесам за то, что ему выдалась возможность сгладить неловкость. – Она присоединилась к нам в городе. Я хотел отправить её назад, но она заверила, что хорошо владеет саблей. И это действительно так. Нигяр калфа оказала нам огромную помощь в боях и поимке преступника.       Какое-то время Сулейман сверлил Ибрагима испытующим взглядом, и, когда паше уже начало казаться, что его накидка вот-вот задымится, повелитель милосердно смягчился.       – С ней я позже поговорю, – решил он, и Ибрагим облегчённо выдохнул. – Вы нашли убийцу?       Этот вопрос, который так боялся услышать Ибрагим, молнией пронзил его сознание, заставив сердце сжаться. За что ему такое испытание? Почему именно он обязан сказать вслух эти страшные слова? Может, ещё не поздно всё изменить? Увести Хатидже обратно в лес, убить её там втайне ото всех, а Султану сказать, что преступник так и не найден. Но чем больше Ибрагим углублялся в эти мысли, тем больше понимал, что должен сказать правду, даже если она окажется горькой на вкус. Только одно его останавливало: сказать правду – значит разделить жизнь друга на до и после. Это значит причинить ему боль.       – Нашли, государь, – выдавил из себя Ибрагим, и каждое слово царапало ему горло, а во рту оставляло привкус яда. – Взяли под стражу и привели сюда.       – Славно, – кивнул Сулейман. Невидимые когти сожаления полоснули по сердцу паши, до боли стискивая горло и мешая вздохнуть. – Кто это?       На мгновение Ибрагим словно выпал из реальности. Ему тяжело было произносить вслух самое страшное, ставшее сильным ударом для него самого. Как же воспримет эту новость повелитель? Секунды шли одна за другой, а он лихорадочно подбирал слова утешения, готовые сорваться с языка прежде, чем прозвучит само имя. Его сознание заволокло туманом, какой-то груз упал на него сверху, заставив сгорбить плечи и опустить голову. Все звуки слились в один гул, раздражающе стучащий в его ушах.       – Это Хатидже Султан, – на одном дыхании выпалил он и зажмурился, ожидая вспышки гнева.       Но повелитель лишь недоверчиво прищурился и в два шага сократил расстояние между ними. Ибрагим едва сдержался, чтобы не отойти назад.       – Что ты такое говоришь, Ибрагим? – непонимающе вопросил Сулейман, нависая над пашой. – При чём здесь Хатидже?       Ибрагим нервно сглотнул, мимолётно облизнув высохшие губы. Самым страшным наказанием для него было наблюдать, как его друг не может до конца осознать услышанное и всеми силами пытается не верить.       – Хатидже Султан и есть убийца, повелитель, – тихо пояснил он, избегая взгляда Султана, который беспощадно прижимал его к земле. – Вся пролитая здесь кровь на её руках. И город тоже она подожгла со своими приспешниками.       – Где доказательства?! – прогремел над ухом гневный голос Сулеймана.       – Доказательств пока нет, – сдержанно ответил Ибрагим, подавляя желание отшатнуться. – Это только предположения, но я уверен, что госпожа подтвердит мои слова...       – Она ещё жива?!       Голос Султана разбился о мраморные стены покоев, пробирая Ибрагима до самых костей. Он поморщился, но не отошёл.       – Простите, повелитель, но я думал, Вы захотите сами принять решение в отношении Хатидже, – осторожно оправдался он.       – Что ещё она заслуживает, кроме смерти?! Это даже не обсуждается!       Сулейман резко развернулся и вышел на терассу, обдав Ибрагима мощными потоками воздуха. Паша так и замер на месте, прислушиваясь, но ничего не происходило. Тогда он набрался смелости и бесшумно покинул покои вслед за ним, предусмотрительно остановившись за его спиной. Султан будто ничего не услышал и продолжал стоять возле болкона, вцепливаясь в перила. Его спина заметно шевелилась от учащённого дыхания, а шумные вздохи сливались с осенним ветром и ласкали слух Ибрагима.       – Повелитель, – шёпотом позвал Ибрагим, не решаясь подойти ближе. – Как Вы можете принимать столь необдуманно решение? Ведь Хатидже Султан... Она... Ваша сестра.       «Моя жена и мать моих детей», – закончил про себя паша, но промолчал.       – И что ты предлагаешь? – не оборачиваясь, поинтересовался Сулейман. Ибрагим ясно расслышал в его тоне печаль и разочарование. – Спустить ей с рук такое предательство только потому, что она моя сестра? Ни Шах, ни Махидевран это не спасло!       Звуки этих имён жгучей болью отозвались в груди Ибрагима, и от этого ему стало ещё тоскливее. Оказывается, он успел соскучиться по высокомерному голосу Шах Султан и их совместным ссорам.       – Нет, я лишь прошу Вас подумать, – почти с мольбой ответил Ибрагим. – Примите решение на трезвую голову.       Он знал, что не имел права давать советы самому Султану, но сейчас это казалось для него единственным способом предотвратить ошибку. Он не хотел, чтобы повелитель позже пожалел о своём решении.       – О, нет, – отрезал Сулейман и внезапно развернулся, подойдя к паше. В его глазах не было ничего, кроме холодной решимости. – Решение примешь ты, Ибрагим.       Великий визирь хотел возразить, но от удивления не смог сказать ни слова. Пустота в его груди начала медленно заполняться гневом и болью. Зачем повелитель так поступает с ним? Зачем испытывает на прочность его выдержку и перекладывает тяжесть этого решения на его неокрепшие плечи? Зачем заставляет выбирать?       – Я... Да, повелитель, – с трудом прохрипел Ибрагим, заставляя себя склонить голову. Возражать было бы бессмысленно. – Я непременно согласую своё решение с Вами.       – Не согласуешь, – отстранённо возразил Сулейман. В его потеплевшем взгляде, обращённом на друга, стояли сожаление и горькое понимание того, что Ибрагим и так знал: у них нет выбора. – Когда придёт время сделать выбор, ты сделаешь его правильно. ***       Приятный ветерок шевелил редкие листья на деревьях, нависающих над головой Бали-бея. Ему запомнилось, что прошло несколько лет с тех пор, как он в последний раз посещал Дворцовый сад. В тот раз листва была насыщенной и густой, вдоль дорог росли душистые цветы, а воздух наполнял звонкий голос Михримах. При одном воспоминании юной госпожи в сердце Бали-бея начинало что-то трепетно биться, разгоняя тепло по всему телу. Мыслями он беспрерывно возвращался в день, когда ему пришлось расстаться с дочерью Султана на этом самом месте, оставив её одну со слабой надеждой на своё возвращение. В памяти он снова переживал их страстное прощание и не менее страстный поцелуй. И вот он здесь, ждёт свою несравненную госпожу, как никогда жаждая ощутить прикосновение её сладких губ ещё раз.       В кустах мелькнуло какое-то движение, и Бали-бей быстро нырнул в тень, притаившись за стволом огромного дуба. На дороге задребезжал свет, и его дыхание на миг прервалось. По тропинке, сияя и переливаясь украшениями на прелестном платье, гордо вышагивала Михримах Султан в сопровождении своей матушки. Она была точно такой, какой Бали-бей её запомнил. Красивой, с каштановыми кудрями и озорными серыми глазами, которые сейчас почему-то подёрнулись печалью. Длинные полы её шубы шелестели вслед за лёгкими шагами, а с языка срывались обычные фразы, сказанные родным голосом.       – Госпожа! – шёпотом окликнул Михримах Бали-бей, выглядывая из-за дерева.       Михримах тут же остановилась и принялась озираться по сторонам, вытягивая изящную шею. Она стояла к нему полубоком, но он всё же сумел разглядеть недоумение и робкую надежду в её глазах. Возможно, она узнала его голос.       – Михримах, милая, всё хорошо? – озадаченно спросила Хюррем Султан, заметив, что дочь отстала. Бали-бей стремительно спрятался за широким стволом, пока его не заметили.       – Д-да, – запнулась Михримах, едва не выдавая себя с головой своим дрожащим голосом, – всё хорошо. Я просто... Идите, а мне нужно кое-что проверить!       Бали-бей украдкой покосился на Хюррем, по-прежнему с непониманием смотревшую на госпожу. Если она и уловила подозрительную интонацию в её тоне, то предпочла не подавать виду.       – Хорошо, – настороженно согласилась Хасеки и развернулась, продолжая неспешную прогулку по саду.       Бали-бей с облегчением перевёл дух. Теперь никто не помешает ему встретиться с Михримах Султан!       Юная госпожа огляделась вокруг себя, надеясь уловить неизвестный голос снова. Бали-бей уже без опаски вышел из своего укрытия и лучезарно улыбнулся Михримах, которая во все глаза смотрела на воина, словно не в силах поверить, что он ей не привиделся.       – Малкочоглу? Это правда ты? – с непрекрытым удивлением спросила дочь Султана, делая несколько боязливых шагов к нему.       Бали-бей хотел было ответить, но заметил, что Хюррем Султан обернулась и смотрит прямо на них. Он пригнулся к земле, затерявшись среди кустов, и жестом подозвал Михримах.       – Тише! – шёпотом предупредил её он, дожидаясь, когда госпожа найдёт способ пробраться к нему сквозь ветви, упрямо цепляющиеся за её подол. Он схватил её за руку и мягко притянул к себе, опускаясь вместе с ней на сырую землю. – Чщ-щщ.       Михримах всё ещё пребывала в недоумении, но на её губах играла глупая озорная улыбка. Им пришлось забиться в заросли и пригнуть головы, чтобы проходящая мимо Хюррем их не заметила. Хихикая и заговорщески переглядываясь, они выждали, пока опасность минует, и смогли наконец расслабиться.       – Бали-бей! – воскликнула Михримах, бросаясь на плечи воину и упираясь лицом ему в шею.       Бали-бей в нетерпении прижал госпожу к себе, вдыхая аромат её волос и жадно, но безболезненно стискивая её в объятьях. Его душа пела от счастья, а сердце наполнилось какой-то детстской радостью, будто он только что совершил мальчишескую шалость. Михримах снова была с ним, и за это он даже был готов пройти всё путешествие с самого начала, чтобы только испытать это чувство лёгкости вновь. Они обнимали и ласкали друг друга, и Бали-бей всё больше растворялся в любви к Михримах, позволив зверю вырваться на свободу и хищно вцепиться в её губы.       Михримах застонала от неожиданности, но не отстранилась, а наоборот прильнула к нему в ответ, растягивая жаркий поцелуй. Страсть огнём кипела в крови Бали-бея, но он из последних сил сдерживал себя, не смея сорваться на дочь Султана. Он до боли зажмурился, цепляясь пальцами за платье госпожи, а она всё ближе наклонялась к нему, не желая прерываться. Бали-бея бросило в жар, он шумно вздохнул и опомнился первым.       Дыхание с хрипом вырывалось из его раскалённой груди, отдаваясь глухой болью где-то под рёбрами. Михримах, вся красная и ублажённая, ласково смотрела на него из-под прикрытых век и пленнительно улыбалась. Бали-бей начал приходить в себя и на какой-то сумасшедший миг даже испугался своей смелости. Они же не сказали друг другу ни слова!       – Простите, госпожа, – виновато склонил голову Бали-бей, потупив взгляд. – Вы, должно быть, очень удивлены нашей внезапной встречей.       – Ты даже не представляешь, как, – мечтательно протянула Михримах, не опуская рук с его плечей. – Когда ты вернулся?       – Только что, – с улыбкой ответил Бали-бей, поняв, что она не злится на него. – Сразу пришёл сюда, чтобы увидеться с Вами.       – Ты следил за мной? – хитро прищурилась госпожа, задумчиво перебирая пальцами мех на его воротнике.       Бали-бей смущённо отвёл взгляд, невольно задержав внимание на завораживающих действиях Михримах.       – Что Вы, госпожа! Я не хотел, чтобы Хюррем Султан нас заметила.       Михримах заливисто рассмеялась, заражая воина своим невинным весельем. Они были так рады снова встретить друг друга, что даже не знали, что говорить, а главное, нужно ли? Бали-бею достаточно было видеть её счастливую улыбку и чувствовать рядом её согревающее тепло. Большего ему не нужно было для спокойствия.       – Ты выполнил обещание, – заметила Михримах, снова обнимая его, на этот раз гораздо мягче. – Я молилась за тебя каждую ночь! Так хотела, чтобы ты вернулся, и вот ты здесь. Я просто не могу поверить!       – Я всегда держу обещания, госпожа, – серьёзно ответил Бали-бей, поглаживая её гладкие волосы. – Разве я мог бросить Вас?       Михримах потянулась к нему поцеловала в лоб, выражая извинение за сомнения. Бали-бей усмехнулся, заглядывая в её большие красивые глаза, придающие ей сходство с молодым оленем.       – Расскажи мне всё, – попросила она, укладывая головку ему на плечо.       Бали-бей ласково засмеялся. Облака стремительно неслись над их головами, тусклое солнце проглядывало сквозь ветви дуба, бросая блики на лицо госпожи. В прохладной тени дерева было хорошо и спокойно, и Бали-бей мог бы просидеть так не один день, обнимая и целуя свою избранницу. На него внезапно накатили воспоминания о Рустеме, но боль, пронзившая его сердце при мысли о друге, оказалась светлой и не такой ослепляющей. Может, потому что он наконец нашёл своё счастье?       «А Нигяр? – По спине воина, несмотря на отсутствие ветра, побежали мурашки. – Она так хотела иметь счастье рядом с тобой!»       Бали-бей с досадой качнул головой, отгоняя непрошенные мысли, и озорно подмигнул Михримах.       – Михримах, – прошептал он.       Госпожа повернулась к нему, слегка удивлённая тем, что он назвал её по имени. Слова, так долго крутившиеся на языке Бали-бея, почти безвольно вырвались на свободу, не давая ему передумать:       – Выходи за меня.       Теперь Михримах совсем пришла в замешательство и какое-то время таращилась на воина, словно надеясь, что он пошутил. Но Бали-бей ответил ей решительным взглядом, смешанным с любовью и надеждой на согласие. Юная госпожа несколько раз открыла и закрыла рот, подбирая слова, а его сердце взволновано билось в груди, заглушая все звуки. Только бы согласилась!       – Я... – Голос Михримах сорвался, и пришлось начинать сначала: – Я согласна! ***       Тяжёлые металлические оковы обжигали запястья Хатидже холодом. Вокруг неё было темно, лютый ветер беззастенчиво пробирался под её лёгкую одежду и охлаждал тело. В воздухе пахло сыростью и приближающемся дождём, из тёмных углов раздавались шуршание и чей-то пронзительный писк, наполняющий сердце пленницы слепым страхом. Глаза уже привыкли ко мраку, и теперь она могла рассмотреть каменные стены своей темницы, к шершавой поверхности которых она прижималась спиной. Длинные цепи, издающие неприятное позвякивание при каждой движении, крепили её руки к пустынному полу, в унизительной близости стояла миска с водой, а впереди просматривалось решёточное окно, через которое на камни лился тёплый свет огня. Одиночество и гнетущая тишина сводили Хатидже с ума, заставляли постоянно оглядываться и вздрагивать от каждого шороха. Она не знала, сколько успело пройти времени и сколько ещё пройдёт прежде, чем эти муки закончатся. В голове пульсировала мысль приблизить этот конец самостоятельно, но предусмотрительные османы приковали её к земле так, что она не могла даже встать в полный рост. Время от времени она не выдерживала и начинала дико кричать, чтобы только не слышать стук своего сердца и испуганное дыхание.       «Боишься?», – раздался откуда-то насмешливый невесомый голос.       Хатидже покрутила головой, пытаясь определить, откуда идёт звук. Или ей показалось?       «Нет!», – мысленно ответила она, хотя внутри всё замирало от испуга.       «Можешь не пытаться, я знаю, что это неправда!»       Голос постепенно набирал силу, вселяя Хатидже ещё большую панику и желание спрятаться. Вот только куда? Кругом были лишь голые стены и темнота. Она с трудом подавила прерывистый вздох, но по телу прошла предательская дрожь.       «Чего ты хочешь?»       «Я хочу, чтобы ты перестала сопротивляться мне. Отдайся своим чувствам, позволь страху превратиться в месть. Позволь мне вырваться на свободу!»       «Не могу! За мной скоро придут, и тогда нам обоим придётся туго. Они хотят меня убить!»       «Глупая! Ты сделаешь это первой!»       Теперь Хатидже совсем растерялась и непонимающе нахмурилась. Чего хочет от неё этот бестелесный голос?       «Как?», – спросила она.       «Путём обмана и внушения! – расхохотался голос внутри неё, неприятно сдавив грудь. Она поперхнулась и вцепилась в свою рубашку, словно хотела вырвать его оттуда. – Не волнуйся, я помогу тебе. Главное – слушай меня и не поддавайся слабости!»       Хатидже в исступлении врезалась спиной в стену и запрокинула голову, истошно завопив. Из передавленного запястья потекла кровь.