Per tempus et Spatium

      В теле царила удивительная лёгкость. Ощущение, удивительно похожее на то, что дарила щедрая порция фисштеха. Не было мерзкой тошноты и чувства постыдной слабости. Он открыл глаза и увидел только слабый свет льющийся из квадратного окна. — Эй. Пришёл в себя? Голос был незнакомым, грубым, и явно мужским. Он хотел ответить, но язык словно прилип к нёбу. — Ага, очнулся. Сейчас я тебе дам попить. Только чур не блевать. Незнакомые руки грубовато подняли его голову, а губы ощутили холод стекла. — Тебя хорошо припечатало, друг, но считай, что тебе повезло. Пока винт будет действовать ты внятно говорить не сможешь, так что отдыхай, набирайся сил. К вечеру будешь как новенький. Когда Креван смог открыть глаза в следующий раз, то в комнате горел яркий свет, от которого он поспешно закрылся ладонью. — Ага. Живчик проснулся. Ну привет. Пить хочешь? Над ним нависло незнакомое мужское лицо с какой-то светящейся металлической хреновиной во лбу. Эльф хрипло выдохнул. — Хочу. Где я? — Ха-ха, смешной вопрос. Тебе что память отшибло? Хотя может на тебя так укол подействовал? Наркота, знаешь ли из человека овощ делает. Хотя, откуда тебе знать. Выглядишь слишком приличным для таких грязных развлечений. Эльф попил воды, и сознание чуть прояснилось. — А расскажи-ка мне, какого чёрта ты делал в Пустошах? Туда никто в здравом уме не суётся. Только всякие долбошлёпы асоциальные. Они представь себе, поклоняются этим пустынным тварям. — Как они называются? — Кто? Долбошлёпы? Дети Пустоши, или как-то так вроде. Эльф прикрыл глаза. Парень был явно не из понятливых. — Ааа, братец, ты про тварей? Да нет у них названия. Кто упырями, кто песчаными гвернами зовёт. Лихо ты их выкрошил. Я даже не надеялся на такую удачу. Целую неделю на полпайка лямку влачил. А тут мне заказ от префекта пришёл, мол, завелись эти мрази неподалёку от города. Ладно б жрали тех, кто к ним сам прётся, так они нападать начали чуть ли не за стенами уже. Ну и отправился я в Пустошь, и гнездо быстро нашёл… Только в гнезде я обнаружил только мясо-костный фарш из гвернов и тебя, полудохлого, неподалёку. На его руке что-то издало короткий писк. — Заболтался я с тобой, Живчик, а у меня ещё дела. Я пойду, не скучай. Дверь с едва громким шорохом отъехала и болтливый парень ушёл, оставив его одного. Значит она ушла. Теперь всё было бессмысленным. Даже если он её найдёт, то она не захочет его слушать. А как ты хотел? Если хоть иногда думать о последствиях, то можно стать счастливым. Но тебе нравится страдать, Креван. Вот и страдай. На её месте, я бы тебя тоже не простил. — Опять ты? Я молчал, пока ты не делал глупостей, но теперь — не дождёшься. У тебя снова остался только ты сам. Ну, и тот парень, что спас твою убогую жизнь. Креван подошёл к окну и громко вздохнул. Было высоко. Всюду горели вывески, а мимо пролетали странные летающие автомобили. Определённо, ему не нравились миры, где жили Dh'oine. Не нравились миры, где не было её. Он вернулся на свою лежанку и смотрел в потолок, на котором отражались всполохи рекламных вывесок, раздражающих разум. Впервые за долгое время ему приснилась Лара Доррен. Они сидели на берегу озера в Тир на Лиа. — Почему ты молчишь? Тебе совсем нечего мне рассказать? Её смех был беззаботным и звонким. — Боюсь, что это так. Мне действительно нечего тебе сказать, Лара. Ведь я отлично знаю, чем закончится твоё путешествие. Теперь уже знаю точно. Тогда, в юности, я не был уверен в правдивости моих видений, списывая на то, что я безумно влюблён. Она капризно надула губки. — А сейчас ты значит совсем меня не любишь? — А тебе она нужна, моя любовь? Скажи честно, кем я для тебя был? Сейчас, когда ты умерла, а я уже оплакал и смирился. — Знаешь, я думала, что я люблю тебя. Но… когда я встретила Крегеннана, то поняла, что моя наивная любовь к тебе, больше подошла бы брату и сестре, а не возлюбленным. Прости меня, Креван. Я причинила тебе много боли. Хочешь, я тебя поцелую? Он негромко рассмеялся. — Ещё пару месяцев назад я не задумываясь сказал бы тебе: «да». — А что же сейчас? — А сейчас…а сейчас я изменился. Ты сделала свой выбор в жизни. Мне больше не хочется призрачных надежд и лживых обещаний. Прости. — Ты полюбил кого-то другого? Он посмотрел ей в глаза. Она была прекрасна, а её глаза были такими же горящими жизнью и светом, как он и запомнил. Но его сердце, впервые за много лет билось спокойно, не пропуская удары. — Я не буду называть это любовью. Любовь мне подарила только горечь и боль. Но, с недавних пор, мне милее другие глаза, с другими надеждами и печалями. Будь счастлива со своим возлюбленным, Лара Доррен аэп Шиадаль. Va faill. — Va faill, Crevan. — Живчик. Эй, проснись. Хватит молоть чепуху на непонятном мне языке. Аваллак’х открыл глаза. — Я тут пожрать принёс. Налетай. Ему в руки сунули прямоугольный поднос, на котором стояла чашка с супом, что-то похожее на фасоль и железная банка, с непонятным содержимым. — Чего ты так смотришь, как будто бы мясо увидел. — А его там нет? Парень рассмеялся. — А ты оказывается недурно шутишь, парень. Откуда мясо? Его поди только богачи видели. Ну там, знаешь, главы корпораций, бонзы фармацевтики, судьи, ну и мафиози конечно. А кто-то вроде нас — червей общества, мясо только в довоенных журналах, найденных на Пустошах видел. Хотя… один старикан говорил, что когда-то, жратвы было столько, что за неё не нужно было вкалывать, как проклятому. Славные, должно быть, были времена. Ешь спокойно, это обычные субстраты. На вкус — дерьмо, но довольно питательно. Креван опасливо попробовал безвкусную еду. В банке оказалось что-то приторно-сладкое и газированное, но он проглотил это залпом, стараясь не концентрировать внимание на запахах и вкусах. Парень, сидящий напротив, тоже закончил с едой и теперь с интересом изучал своего собеседника. — Как тебя зовут-то, Живчик? — Креван. Можешь звать меня так. Парень хмыкнул. — Классное имечко. Я — Рой. — Скажи, Рой. А где можно почитать историю, ну или найти полезную информацию? — Ты верно и правда башкой приложился. Можешь почитать обо всём, и даже посмотреть историю за последние триста лет, при помощи голопроектора. Он есть в моей комнате. Если мало, то можешь посетить голотеку, это в трёх станциях аэрометро отсюда. А вообще история — херня, написанная корпорациями, как они мир от войн избавили. Пидоры лицемерные. Война идёт до сих пор. То и дело то там, то тут стычки и потасовки. Так что без бластера на улице делать нехер. Есть, конечно, мирные райончики, но там такие заставы и кордоны из судей, что тебя аннигилируют ещё на подходе к ним. — Я благодарен тебе за информацию. Я, пожалуй, попробую изучить информацию из голопроектора.  — Ага. Завтра сможешь начать, а сейчас я пошёл спать. Если что, голопроектор реагирует на чётко поставленные вопросы. Бывай, Креван. Доброй ночи.       Он не мог найти себе места и кружил по комнате, как заведённый. Достал пергамент и перо. Пытался делать записи, но в голову ничего не лезло, кроме гадостей, что он наговорил Ласточке. Где она сейчас? Если бы он только знал. Глаза слезились от вспышек света за окном, а он бездумно водил пером по бумаге, складывая набор линий и штрихов в знакомые, до боли в сердце, черты лица, а финальным росчерком он добавил грубый шрам, начинающийся под глазом и рассекающий щёку, добавляя нежному лицу грубости. Dh'oine, которая не имеет ничего возвышенного. Сквернословящая и грубая. Убирайся и оставь меня одного — Я думал, что так будет лучше, Зиреаэль. Прости. Девушка на портрете смотрела бесстрастно и не укоряла его. От этого в душе стало как-то совсем гадко. Он свернул пергамент и сунул его в сумку. Пальцы нащупали что-то гладкое. Он вынул из сумки предмет и едва не простонал: фотография, что дала Эвелиэнн. На ней Зиреаэль улыбалась и обнимала его. Идиот. Какой же он всё-таки идиот. «Я хочу тебе помочь. Я убила их, Креван. При помощи Щита». Она так радовалась. А он не нашёл ничего лучше, как скривить мнимое благородство. И как, полегчало? Благородный ты наш? Она поняла, что ты такое на самом деле. Слабый, лицемерный ублюдок, которому не хватает смелости сказать самому себе, что она тебе дорога. Как подло, Креван. В постели ты звал её: «моя Зиреаэль», а потом решил скорчить из себя мученика, который любит Лару Доррен. Знаешь, ты даже мне отвратителен, хотя я — это и есть ты.

***

      Слова эльфа ранили её неожиданно сильно. Он потерял сознание и дышал тяжело. Цири смахнула непрошенные слёзы обиды и потрогала лоб Аваллак’ха. — Зараза. Температуры мне ещё не хватало. И что же делать? Первым порывом было сделать так, как он хотел: бросить его к чертям собачьим и оставить его одного с мыслями о своей бесценной Ларе. Но выглядел эльф жалко. Под глазами залегли тени, а лицо было белым, как погребальное полотно, как снег на Скеллиге, как любимые цветы его мёртвой возлюбленной. Она твёрдо решила, что останется с ним, а когда ему полегчает и он сможет соображать — непременно выскажет ему всё, что она о нём думает. Гад неблагодарный. Вечно корчит из себя благородного. Весь такой загадочный и страдающий. — Я многое хочу тебе сказать, Аваллак’х. Когда ты очнёшься. Голос её звучал твёрдо, а в голове шептал мерзкий голосок: «Если очнётся.» Она ещё несколько раз поила его отваром, а когда она меняла повязку, то ужаснулась. Края ран горели от воспаления. Она обработала их мазью и наложила чистые бинты. — Холера. Дело дрянь. Если так пойдёт и дальше, то у него действительно есть все шансы досрочно отправиться на тот свет и лично рассказать о своих чувствах моей прапрапрабабке.       Она обняла свои колени и задумалась. На улице стремительно темнело. Только вдалеке видны были лучи, прорезающие небеса яркими всполохами света. Хотелось домой, к ведьмакам в крепость, а не шататься незнамо где. В этих мирах было много интересного, но ни один из них не был домом. Цири ухмыльнулась, вспоминая свой первый «ведьмачий» трофей: здоровенную крысу, что хозяйничала в её спальне. Интересно, как там Геральт и Йен? Что делает Эскель и куда направился Ламберт? Чем занят дядюшка Весемир? Какими стали Хьялмар и Керис? — Зиреаэль… Хриплый голос вынул её из раздумий, заставляя поднять брови в удивлении. Вроде бы он ей всё сказал? Эльф стонал. Его мучали кошмары, навязанные лихорадкой. Но звал он совсем не Лару Доррен. — Зиреаэль…прости… — Замолчи…замолчи, Креван. По щекам потекли слёзы. Хотелось встряхнуть его, дать ему пощёчину. Уткнуться в его мантию и плакать. Посмотреть в его умные глаза, услышать очередное саркастичное замечание. Только бы не слышать этого хриплого: «прости». Ларе Доррен он признавался в любви, а ей наговорил гадостей. А теперь просил прощения. И она простила бы его, если бы он очнулся. Сначала сказала бы ему, что он говнюк, но простила бы. Она плакала от бессилия. Её знания в медицине и магии были ничтожны. А те, что имелись, не могли ей помочь в незнакомом мире. А ещё она устала, бесконечно устала. Когда очередной компресс нагрелся она поняла, что проигрывает проклятой силе, над которой власти не имела. Тусклые незнакомые звёзды незнакомого мира равнодушно взирали на её мучения. Сколько прошло времени? Час или Вечность? Неподалёку раздался громкий гул, который быстро стих. Цири вздрогнула, когда сзади раздался чей-то громкий возглас: — Ох, твою мать! Это вы порешили гвернов? Она спокойно смотрела на парня, который выглядел странно. Половину лба у него занимала какая-то сверкающая пластинка. Виски были коротко выбриты, а волосы на макушке торчали в разные стороны. Одет он был в черную куртку и широкие брюки, цвета болотной грязи, с ботинками в тон. Он направлял на неё какую то непонятную трубку, в которой, как в волшебном посохе, клубилась голубоватая субстанция. — Я повторяю свой вопрос. Вы расправились с гвернами? — Я в душе не знаю кто такие эти твои гверны, мужик. Если ты про тех уродов, что жили в пещере, то да, их убили мы. Они ранили моего друга. — Вы охотники? — Мы — путешественники. Но, кажется, что путь наш подходит к концу. Разве что ты поможешь нам? Он с минуту помолчал. — Предлагаю сделку. У меня был заказ на них. Я скажу префекту, что выполнил работу и получу награду, а твой друг получит помощь. — Ты охотишься на них? — Ага. Профессия так себе, но платят неплохо. Так что насчёт сделки, красавица? — Если ты поможешь ему выжить, то договорились. — Где вы кантуетесь? — А? — Ну, жилище ваше где? Цири смотрела на него как на идиота. — Да мы как-то не задумывались об этом. Я же говорю, мы пришли издалека. — Странные вы. Ладно, нехер в Пустошах торчать. Побудете пока у меня. Бери барахло и дуй к мобилю, а я возьму твоего друга. Мобилем оказалась летающая машина, которую они заметили днём. Парень уложил Кревана на заднее сиденье, закатал ему рукав рубашки и нащупав вену, сделал ему укол. — Так-то лучше. Пока долетим ему полегчает. Кстати, крутые шмотки у вас. Ткань прям как настоящая. Я в журналах читал, что такое только богатеи нынче носят. — Ну так, он и есть богатей. Просто его угораздило влюбиться в меня. Отец лишил его всех благ и выгнал из дома так и скитаемся с тех пор. Он рассмеялся. — Ага, из Мегасити значит. Та ещё клоака. А я вот никогда не покидал пределов этого города. Говорят, когда-то давно, ещё до моего рождения, он назывался Лос-Анджелес. А после войны его переименовали в Дарк Сити. Из всего мира уцелели только пару городов в нашей стране: Мегасити и Дарк Сити, разделённые Пустошью, а за отравленным морем ещё пару крупных селений. Так что ваше путешествие, действительно можно считать оконченным. Говорят у тех, что за морем жизнь послаще, чем здесь. Жаль только, что управляет всем этим кучка богатых засранцев. И в каждом ёбаном городе у них свои сверкающие анклавы. Видишь тот купол — там элита сидит. Отгородились от сброда и радуются свободе. Он указал пальцем куда-то в сторону сияющего барьера. — Ага. — Так вот, они отгрохали себе уютный мирок, у них есть растения и нормальный воздух. Говорят, что они даже мясо жрут, настоящее, представляешь? А их дети ходят в школу и учатся, вместо того, чтобы ширяться винтом в подворотнях и жрать объедки. — Если честно, то с трудом. Моё детство прошло, примерно так, как ты сказал. Я даже в плохой компании была. Грабила и убивала, чтобы выжить. Как тебя зовут? — О, я как-то и позабыл представиться. Меня зовут Рой. А ты? — Фалька. Меня зовут Фалька. — Красивое имя. И ты красивая. — Рой, ты сказал, что зарабатываешь на жизнь охотой на этих гвернов? — Да. Правда это не так легко. Плазма для бластера стоит недёшево, а с ножом на гверна только самоубийца попрётся. Они в последнее время обнаглели. Если раньше они нападали на тех, кто добровольно шёл в Пустошь, то сейчас они размножились и атакуют людей на подступах к городу. Судьям на это похуй. Вот и остаются, такие энтузиасты как я. — Я могла бы тебе помочь. Я кое-что соображаю в охоте на таких, как они. А ты взамен предоставишь нам немного еды и укрытие. — А как же кредиты? Они тебя совсем не интересуют? Она покачала головой. — Только жильё и немного еды. — Я подумаю, Фалька. Но для начала давай воскресим твоего спутника. Она испытала огромное облегчение, когда приложила ладонь к его лбу и поняла, что жар спал, а дыхание его стало обычным дыханием спящего. — Ты я сморю реально любишь этого парня. Не переживай, винт — хоть и наркота лютая, но, по каким-то неизвестным причинам, отлично нейтрализует яд гвернов. — Последствия его употребления? — Если злоупотреблять, то в один день можно обнаружить, что часть мозга тебе заменили биоимплантом. Он постучал по пластинке на лбу. — Ого. Я запомню. Он протянул ей светящиеся голубоватые пластинки. — Что это? — Я решил, что это не совсем честно с моей стороны, ничего не заплатить тебе и твоему приятелю. — Спасибо. Но куда их тратить? — На эти кредиты, ты сможешь оттянуться в местном клубешнике и купить себе шмоток или пайков со жрачкой. — Клубешник? — Ты чего, Фалька, никогда в таких местах не бывала? Жизни, считай не видела. Я настаиваю. — У меня два условия. — Слушаю тебя. — Первое — не распускать руки. — Замётано. А второе? — А второе… не говори ему, что я осталась. Мы поругались, и я хочу, чтобы он помучился немного.