Per tempus et Spatium

      В Тир на Лиа впервые за долгое время пошёл дождь, размывая идеальные ландшафты в месиво и заставляя тосковать эльфские сердца. Эредин уже битые два часа слушал нудный бубнёж Совета и понял, что Креван по сравнению с ними — настоящий ураган эмоций. Король Ольх криво ухмыльнулся вспомнив, как живо и пространно тот способен был излагать свои мысли, об очередном эксперименте или новых чарах, что он изобрёл, откопав в дворцовых библиотеках и пыльных манускриптах очередное архиважное пособие, Дана знает каких лет. И вот Совет сидел перед ним: сухой, как древний свиток и монотонный, как шум дождя за высоким стрельчатым окном. В такие моменты он понимал, почему его предшественник часами сидел на балконе, пуская вдаль мыльные пузыри, и почему Ге’эльс выплёскивал свои эмоции на мольберт. После Собрания — торжественный вечер, с высшим светом Тир на Лиа. Вечер пахнущий дорогими духами, наполненный шуршанием драгоценных тканей и звоном хрустальных фужеров тончайшей работы. В такие минуты Эредин Бреакк Глас, полководец и солдат, с большéй радостью пошёл бы в патруль на границы барьеров, чем откровенно скучать, просиживая зад на изящном троне, оббитом красным бархатом. — Обязанности короля Ольх не только поиски Aen Hen Ichaer, во главе Дикой Охоты, но и приёмы, участие в Совете и… — И куча другого дерьма, кхм, работы с которой ты, Ге’эльс прекрасно справлялся при Аубероне. Не вижу причин своего присутствия на этом скучном во всех смыслах приёме. Я — солдат. — Ты прежде всего король. — Раз уж ты сам любезно мне об этом напомнил, то напомню тебе в свою очередь, что без погони за Ласточкой — нас ждёт верная смерть от Белого Хлада. Разве я, как правитель этих земель, не должен обеспечить своим подданным лучшую юдоль? Или ты предлагаешь подождать когда у Зиреаэль проснётся совесть, и она придёт исполнять пророчество Итлины сама? А ещё лучше, уже вместе с ребёнком, рождённым от правильного отца? Ге’эльс поджал и без того тонкие губы, но склонил голову, признавая его правоту. — Я вовсе не имел в виду, что… Эредин подрял руку, прерывая поток сознания. — Я тебя услышал. Где Карантир? Не вижу его здесь. — Обычно юный чародей, в свободное время изучает записи своего бывшего наставника, но сегодня он направился в госпиталь, чтобы навестить своего товарища, пострадавшего в Велене. — Хитёр. Иногда мальчишка напоминает мне Кревана. — Если мне будет позволено сказать, то Кревана куда больше напоминала его сестра. Она в учителе души не чаяла. Даже на флейте научилась играть. Девочка была очень привязана к нему. Думаю, что именно это пугало остальных участников Совета. — Что ты хочешь этим сказать? — Креван не говорил? Совет бросил девушку на Спирали, сославшись на посвящение в Aen Saevherne. Ауберон не одобрил столь радикальных мер, но свои рычаги давления и аргументы против Пророчеств, что несут в себе разрушительную силу, в конечном итоге возымели эффект. Голос Кревана тогда потонул в голосах большинства. Он ничего не смог сделать. Но Карантира он выставил в не лучшем свете, желая уберечь его от той же участи, не дал Совету получить в руки Золотое Дитя. Пусть цену он заплатил непомерную — мальчик, как мне известно, его так и не простил. — Ге’эльс, я никогда не думал, что кто-то сможет меня удивить. Но тебе удалось. Я подумаю над тем, что ты мне сказал.       Дождь стекал по стеклу, заставляя Шиадаль, увековеченную в витражной мозаике, плакать. Карантир сам не знал отчего это зрелище так заворожило его. Он чувствовал себя измотанным и разбитым, но, в то же время абсолютно спокойным. Эта мысль заставила невесело усмехнуться: именно этого качества ему не хватало, по мнению Кревана, чтобы стать Aen Saevherne. — Карантир? Рад видеть тебя, друг. Голос Нитраля был хриплым от сна. — О, проснулся наконец. Как себя чувствуешь? — Уже гораздо лучше. Рана заживает хорошо. Лекарь сказал, что меня доставили вовремя. Хотел сказать тебе спасибо. Теперь я твой вечный должник. — Сейчас для тебя главное набраться сил и поправиться. А с твоим долгом мы что-нибудь придумаем. Карантир продолжил смотреть на витражную мозаику и пытался понять что общего у дочери Шиадаль и Ласточки? Что такого в этом странном чувстве, что все сходят с ума? Эредин избегал привязанностей — воспользовался и забыл и жил спокойно. Тогда почему Креван не мог так же? — О чём думаешь? — Да так, ни о чём, в сущности. — Влюбился что ли? — Упаси меня Дана. Не понимаю я этого чувства. Мне кажется, что оно делает слабым и уязвимым даже сильных духом. Нитраль покачал головой. — Не всегда. Некоторым придаёт сил. Взять хотя бы Ведуна. С виду типичный мозгляк из Совета, который всю жизнь ничего тяжелее книг не поднимал. А на Скеллиге такое сотворил, что вспомнить страшно. Карантир ухмыльнулся. — Ты просто о нём ничего не знаешь. Кем-кем, а мозгляком он не был никогда. Я не раз видел какие чары ему подвластны. Его положение — результат усердной работы и огромного багажа знаний. В Совете — он, один из немногих, занимал своё место заслуженно и соразмерно способностям. — А эта Dh'oine, Ласточка, из-за которой весь сыр бор. Она действительно та самая, из Пророчества? — Эта Dh'oine — потомок Шиадаль, Ауберона и Лары Доррен. Носитель Aen Hen Ichaer. И да, Нитраль, она — та самая, способная отворить запретные двери и так далее. — Но у Aen Elle есть ты! Какой смысл в наших мытарствах по Спирали, бессонных ночах если ты можешь… Карантир не выдержал и рассмеялся. — Я оценил твою лесть, но как бы я ни ненавидел эту девчонку, я вынужден признать, что её способности на голову выше моих. Я годами учился и набивал шишки, а она, недоучка, по щелчку пальцев способна переместиться туда, куда пожелает. Ей не нужны порт-кристаллы и навигационные карты. Ей не нужны зелья. Ей даже портал не нужен. — А Ведун-то ей зачем? Она готова была проливать кровь за него. — Это непредвиденное стечение обстоятельств. Пресловутая химия тел, помноженная на вынужденные обстоятельства. Какая ирония. Креван любил Лару Доррен, а вынужден нянчиться с потомком своей великой любви от более удачливого соперника. — Ого, я всегда думал что эти чувства были односторонними. — Они были помолвлены, Нитраль. А потом Лара Доррен полюбила Dh'oine и разбила его сердце вдребезги. — Откуда ты так много о нём знаешь? — А ты разве не знал? Он воспитывал меня и мою сестру. Был нашим учителем. Нашим настоящим родителям до нас дела не было. Я их даже не видел никогда. Сошлись. Сделали нас. Разбежались. — Я не знал. Ты же знаешь, что я не из Тир на Лиа. Отец был не особо доволен тем, что я проявлял способности к магии, ему хотелось, чтобы я вырос воином, как и он сам. Поэтому он отдал меня в казармы на обучение военному делу. А когда начали отбор в Deard Ruadhri, меня записали в потенциальные Навигаторы, как чародея и начали обучение. Однажды мне поручили сопровождать кандидата в Aen Saevherne на Спираль. — Шутишь? Карартир неожиданно резко обернулся к нему, заставляя вздрогнуть. — Нет. Перед самым нашим отбытием мне было строго-настрого запрещено заводить разговоры с кандидатом или помогать ему. А после, ночью, меня сонного подняли, как по тревоге, и отвели в какой-то странный дом. Мы спускались под землю так долго, что я успел почувствовать усталость в ногах. В помещении была круглая каменная чаша, высеченная из Амеллского мрамора, а стены словно источали призрачный свет. Мне было велено не только молчать и не разговаривать с кандидатом, а завести и оставить его, в одном из миров. Затем меня толкнули к чаше и в отражении воды, я увидел что меня ждёт если я ослушаюсь. — А дальше? — А дальше, я, как мне и было поручено, сопроводил делегацию на Спираль. Когда в том мире начало темнеть мы разбили лагерь. Все ели и пили. Только кандидат в Aen Saevherne вёл себя так, словно никого вокруг нет. Словно он один в этом мире. Кто-то отнёс ему вина. Разговоры потихоньку стали стихать — лагерь засыпал. Тогда один из Знающих наложил чары на кандидата и велел мне перенести его в другой мир. Одного. Спящего. Связанного магическими путами. Я помнил отражение в чаше и не смел ослушаться, но всё же сделал по своему. — Что ты сделал? — Прежде чем отправить кандидата в портал я снял чары. Хотел бы я знать, что с ним сталось. Никогда не понимал, почему нельзя просто приговорить неугодного к смерти. В крайнем случае, к единорогам отправили бы. Почему именно так? Карантир живо представил себе всё, что происходило с Нитралем в компании Знающих. Именно сейчас, он, кажется, окончательно понял почему Креван выступил против его вступления в Aen Saevherne. Сам Аваллак’х давно привык к интригам, коими издавна славился Совет, но старался уберечь своих учеников. Все привыкли считать его лучшим учеником Ведуна, но сам он прекрасно знал, что это было вовсе не так. Он смотрел на витраж по которому, словно слёзы текли капли дождя и негромко произнёс: — Потому что так можно скрыть своё лицемерие, сделать вид, что печёшься о благе и будущем, а под шумок убрать тех, кто мешает жить. Спасибо за рассказ. Он на многое открыл мне глаза. Выздоравливай и возвращайся к нам. Пыльные карты и унылые ландшафты ждут нас. Нитраль рассмеялся. — Умеешь ты подбодрить, Карантир. Спасибо. Рад был встретиться.

***

      Эвелиэнн аэп Аредель уже несколько месяцев не могла нормально спать. Мир, когда-то напрочь лишённый магии годами приглушал её дар, но после визита Зиреаэль и Кревана казалось наполнился ей вновь. Ещё немного и местные Dh'oine начнут видеть магию, чувствовать её биение. Разумеется, даже в этом мире находились те, кто с рождения обладал повышенной чувствительностью к тонким материям. Чувствовали Силу, что полуиссякшими ручейками опутывала землю, но теперь ручейки превратились в реку, грозившуюся вот-вот выйти из берегов. Всё чаще она видела тяжёлые сны, иные миры, которые она обещала сама себе позабыть и начать свою жизнь заново, без учителей и помощи, довольствуясь скудным остатком сил. Вместе с магией в мир вернулась её память, не дающая спать. Полгода назад, ей предложили место преподавателя истории и философии в университете и она, не раздумывая сменила деревенские пейзажи на душный маленький городок, надеясь, что вдали от природы станет чуть полегче. — Наш университет славится своими преподавателями — профессорами с мировыми именами. Многие члены монаршей семьи проходили у нас обучение. Вы можете собой гордиться, в столь юном возрасте вы получили возможность работать с такими людьми бок о бок. Голос женщины, что её сопровождала сочился презрением — разумеется, она годами трудилась, чтобы получить здесь место, приобщиться к высшему свету. А тут она, выскочка, соплячка, наверняка любовник пристроил. Ей не нужно было применять магию, чтобы прочесть невысказанные слова на её лице. Она давно привыкла к этому миру и его причудам, привыкла к спешке и течению времени, которое было просто сумасшедшим по сравнению с её родным миром. Привыкла к такому отношению — Dh'oine не жаловали умных женщин. Хоть на словах все были равны, в большей степени мир продолжал подчиняться вековым устоям, что удел женщин — домашние хлопоты, а не пыльные науки. Когда вернулась магия она поняла, насколько чужой она была всё это время. Лишняя, неучтённая нигде единица, просчёт в эксперименте Знающих. Никому не нужная и давно забытая всеми. Она закончила читать лекцию и студенты с шумом покинули аудиторию. Впереди ждали рождественские выходные. Dh'oine. Шумные, торопливые, нетерпеливые, счастливые. Живут в неведении и невежестве, и умирают такими же непросвещёнными. Иногда она даже завидовала им. Люди легко привязывались и столь же легко рвали связи. Aen Elle так не умели. Взять хотя бы её брата, Карантира. Они не были, по-настоящему, близки даже в детстве. Всегда соревновались за внимание и право зваться нужным. И тем не менее не было ни дня, чтобы она не вспоминала о нём. Они не слишком тепло попрощались в последнюю встречу. Интересно, помнил ли он о ней так же, как и она о нём, или вычеркнул из памяти. На улице шёл снег, накрывая город пеленой тишины, скрадывая звуки. Уютно горели разноцветными огоньками окна домов и квартир, возле паба смеялась компания, один из них развязно окликнул её. — Эй, красавица! Не желаешь ли хряпнуть эля? Эвелиэнн обернулась. Пьянчуга как-то разом протрезвел и приосанился. — Ой! Профессор Ардель, не признал вас, простите! — Счастливого Рождества, мистер Росс. Она продолжила путь.       Квартира встретила её запустением и тишиной. Никто не ждал её, никому не было до неё дела. Лишняя во всём. В любом из миров. Она не стала переодеваться и включать свет: просто легла на диван в гостиной и смотрела в потолок, предаваясь давно забытой меланхолии. Как же ей хотелось быть первой, быть нужной, быть важной. Чтобы учитель улыбнулся ей и похвалил, чтобы родной брат сказал доброе слово. Чтобы никто не боялся смотреть в глаза цвета безысходности, чтобы хоть кто-нибудь понял её одиночество и разделил его с ней. Эвелиэнн горько усмехнулась. Никто в здравом уме, зная о её даре не приблизится к ней. Сложно жить с тем, кто знает твои шаги на годы вперёд, от кого не скроешь предательство. Беловолосый мужчина скакал на лошади по узкой каменистой тропинке. Перед ним на седле сидел уродец, словно вылепленный пьяным скульптором, гротескно уродливый в каждом проявлении его тела: от выпученного глаза, перекошенного, рта до огромных волдырей и разных по размеру рук. Мужчина не проявлял признаков беспокойства, а уродец беспрестанно вертелся. Сердце Эвелиэнн сжалось: уродец был жалким и вызывал сочувствие, хотя весь его вид кричал о том, что такое существо следовало умертвить, дабы оно не испытывало страданий. Просторная зала, лабораторный стол, тело уродца с трубками, воткнутыми в вену, плавится, трансформируется в хорошо узнаваемые черты. Эвелиэнн кричит, но её крик тонет под сводами мрачного замка, её никто не может услышать. Лунная ночь, откуда-то доносится ветерок и она сквозь сон чувствует запах прелой листвы: поздняя осень, что грозится перейти в ранние заморозки. Посреди двора, на коленях, окутанная зелёной дымкой стоит Зиреаэль и кричит. Её крик стирает грани между прошлым и будущим, между мирами. В её крике смешались боль и ужас, а вокруг умирает, рушится ткань мироздания. Эредин — она узнала его, пытается идти к Ласточке и упорно тянет руку, хотя из его носа течёт стремительно густеющая кровь. Его тянет назад один из подчинённых, укрывает его, до боли знакомым, магическим щитом и она понимает, что этот маг — Карантир. Картинки мельтешат перед глазами вызывая тошноту, она тонет в собственном полусне-полувидении, не в силах вынырнуть из этого ада. Погребальный костёр, оседающий горечью на губах. Слёзы Ласточки. Утешающий её, баюкающий в своих, слабых ещё руках, Креван. Жадный вздох, поцелуй. Словно они не виделись вечность. Следы ногтей на спине Знающего. Тихие стоны и шёпот. Он учит её. Она бесится и кричит. Беловолосый мужчина отвлекает её снежками и на девичьем лице появляется улыбка. Креван стоит в тени и улыбается тоже, но так, чтобы никто не видел. Город. Круговерть порталов. Изнуряющий зной. Умирающее солнце. Холодная вода, давящая толщей на голову. Колючий мороз. Родной Тир на Лиа. Ге’эльс со своей мазнёй, вызывающий у неё лёгкую улыбку, но глаза не смотрят на Кревана и беловолосого мужчину — они ищут вокруг совсем другого светловолосого эльфа и не находят. Картина истаяла, сменившись другой. Палуба корабля, выглядящего зловеще. Стройные ряды Красных всадников. Навигатор стоит по левую руку от командира, всё как положено, чин по чину. Эредин отдаёт последний приказ и все расходятся. Карантир перебросился парой фраз с незнакомым ей эльфом и пошёл прочь. Она следует за ним в каюту, где на столе расстелена навигационная карта. Шлем ложится на стол и он устало трёт виски — привычка из детства, заставляющая её рассмеяться. Неожиданно эльф оборачивается, а его взгляд падает ровно туда, где, как ей кажется, стоит она. — Странно. Мне показалось, что кто-то здесь есть… — Так и есть… Её голос исчез, потонул жалким хрипом, заставляя её задохнуться. Картина стремительно сменилась тьмой. Она пытается сделать вдох, но вместо воздуха во рту солёная вода, заполняющая лёгкие, раздирающая их. Жгучая боль в груди и пузыри воздуха, что дарили надежду на то, что она выживет стремительно исчезли в непостижимой для неё выси, лопаясь у толстой кромки льда, сковавшей водную гладь. Она медленно умирала, падая на дно. Одинокая, всеми забытая, никем не оплаканная. Никому не нужная, лишняя единица. Просчёт великих Знающих… Внезапно всё исчезло. Видение, где она тонет в ледяной воде сгинуло, растворилось. Эвелиэнн стояла на коленях и тяжело дышала, с шумом наполняя лёгкие воздухом. С волос в никуда падали крупные капли воды. — Тебе не понравилось? Не так ты себе представляла будущее? Голос звучал чуть насмешливо и печально. — Кто ты? — Я та, кто пришла сказать тебе, что пора прекратить прятаться в этом убогом мирке, населённом Dh'oine.Тебе была уготована несколько иная судьба, Эвелиэнн аэп Аредель. Эвелиэнн хрипло рассмеялась, но смех перешёл в надсадный кашель. Когда она вернула способность дышать, то произнесла: — О да. Иная. Видеть будущее, о котором никто не хочет знать. Изрекать пророчества, делающие тебя изгоем. Мои пророчества не для этого мира и здесь, вдали от дома — они безопасны, потому что их некому услышать. Мои пророчества не развяжут войны, не принесут никому страданий и боли. До ушей донёсся негромкий смех: — Мужество провидца не в том, что он видит, а в том, что он согласился рассказать об этом миру. То, что ты видела ещё не произошло и не произойдёт, если песчинка, что затерялась во Времени и Пространстве вернётся на чашу весов Предназначения. Тебе не суждено менять этот мир и открывать Запретные врата. Ты не будешь матерью нового мессии, но ты сможешь помочь тем, кто тебе дорог и закончить никому не нужные распри. Хотела ты этого или нет — у Предназначения свои пути. И не тебе их отменять. Все мы подчиняемся правилам и для каждого, даже самого никчёмного уготовано своё место. Перед ней стояла черноволосая эльфка в тёмном платье и смотрела на неё с жалостью. — Итлина? — Да. Так меня звали, когда-то. А ты та, кто ты есть. Ты не выбирала этого. Хочешь ты или нет, Дитя, но ты принадлежишь этому миру и обязана трактовать волю Предназначения другим. Магия вернулась в этот мир, но время эльфов в этом мире подошло к концу. Она протянула ей руку и Эвелиэнн приняла её. — Ты сделала правильный выбор. Пора исчезнуть, уйти. Вернуться туда, где всё началось и туда, где всё закончится. Думаю, что ты поймёшь о чём я говорю.       Она резко села. В комнате было темно и холодно. Её волосы и одежда были мокрыми, словно она тонула наяву. Сигареты, лежащие в кармане пиджака раскисли и превратились в неприятное месиво, а мобильный телефон замолчал навеки, не выдержав контакта с водой. Она с отвращением стянула с себя ставшую бесполезной одежду, хотя могла высушить её магией и подошла к шкафу. Куда бы она не направлялась, она всегда брала с собой те вещи, в которых она прибыла из своего мира. Старый зачарованный эльфский плащ серого цвета, длинная рубаха с высоким воротом, тёмные брюки и сапоги из мягкой кожи. Если бы она завершила своё посвящение в Aen Saevherne плащ был бы синим. Она облачилась в старый наряд и почувствовала тепло, идущее от ткани. Глянула на себя в зеркало и небрежным жестом ладони сняла чары, делающие её эльфские уши человеческими. Она оставит в этом мире всё, что принадлежит ему. Если она сгинет, то её дом и сбережения унаследуют слуги — плата за верную службу. Стабильный портал открылся с третьего раза — давно не практиковалась, однако руки помнили необходимые движения, словно она открывала их каждый день. Арка Гластонберри Тор зияла чернотой, а на вершине гулял ветер. Эвелиэнн бросила взгляд вокруг: зимой это место было не менее сказочным. Здесь любому, далёкому от веры в магию было легко уверовать в неё. Каждый камень дышал магией, древней, как сама Вселенная. Магией и кровью первых эльфов Aen Undod. За спиной раздался характерный хлопок: открылся межмировой портал, ведущий одной Дане известно в какой из миров Спирали. Она улыбнулась и перед тем как сделать шаг в пылающую бездну пространственного разлома прошептала: — Va faill…