Per tempus et Spatium

      На старом кладбище царила тишина. Старый ведьмак зябко поёжился от пронизывающего ветра, что свистел между поросших мхом надгробий. Кладбище было старым, как ведьмачье ремесло. Кладбище помнило его, Весемира, учеником ведьмака, полученного в порыве благодарности, по праву Неожиданности. Он никогда не сознался бы в этом Ламберту, но он и сам, в юности, часто винил своего учителя во всех бедах павших на его голову. Но даже тогда, во времена его юности, кладбище было несоизмеримо древним.Старые сосны беспокойно скрипели, как суставы убелённого сединами старца, и пришедший с гор туман, стелящийся ковром между нестройных старых могил, нагонял лёгкую жуть даже в сердце, что давно разучилось бояться. Ума беспокойно закряхтел и ведьмак ласково, по-отечески, ему улыбнулся. — Не бойся. Если это тебе поможет, то к утру я отнесу тебя в замок, а если нет… Если нет, то чародейка сотворит с тобой ужасное. Любой ведьмак помнил эту нечеловеческую боль и страх. Да, Йеннифер сказала, что остановится на Испытании Травами, но откуда ей знать, каково это, когда твоё тело плавится, как восковая свеча? Откуда знать чародейке, какая цена у острого зрения, слуха, обоняния и нечеловеческой выносливости? Весемир положил посреди могилы яблоко, за которым радостно рванул уродец. — Прекрасно, братец. А теперь, прости. — Ума? В глазах уродца блеснул и погас немой вопрос. Ведьмак наложил на него знак Аксий, чтобы лишить возможности сбежать, а следом поставил барьер знаком Ирден, не позволяющий прóклятому покинуть магический круг, вокруг которого он разжёг небольшие костерки из ароматных трав. Слова шли из глубин памяти. Их не стирало время, сколько бы лет ни прошло. Единожды увидев этот ритуал его нельзя было позабыть. В час ночной, в могильной стуже, Тот, кто был и тот, кто нужен… Пучки трав разгорелись ярче, а уродец закричал. Предо мной в неверном свете Стужа, мрак, прах, боль и ветер. Ветер усилился. От трав нещадно чадило чёрным дымом, от которого слезились глаза, но Весемир продолжил говорить: Тот, кто проклят был, Отныне. Возвращает своё Имя… Дым поднялся выше, заключая уродца в свои объятия. Ветер стих и повисла тишина. Ярко горели следы стремительно слабеющего знака Ирден. Уродец истошно и нечеловечески закричал. Весемиру было жаль его, но помочь он был не в силах. Оставалось только ждать. Очень скоро крик перешёл в хрип, а дым клубился вокруг Умы спиралью. Весемир понял, что проиграл задолго до того, как погасли последние искры обряда, терпеливо ожидая итога и не сходя с места. Сколько прошло времени: час или вечность? Луна меняла положение на хмуром небосводе, то стыдливо прячась за тучами, то выглядывая из-за них. Луна была бесчестным светилом, поднимающим со дна души страхи, истончая предметы, не оставляя простора бурной, несмотря на годы фантазии. Уверенный в провале, он до самого конца надеялся, что ошибся и всё прошло хорошо, но дым развеялся и перед старым ведьмаком лежал всё тот же уродец, спящий глубоким сном. И всё-таки, что-то изменилось. Уродец словно расслабил плечи, сведённые судорогой, а веки его не подрагивали. Впалая, искорёженная грудь наполнялась воздухом и опадала, говоря о том, что он просто спит. Разумеется, всё могло оказаться просто-напросто игрой света и тени, но его изуродованное лицо приобрело более осмысленный и мудрый вид. Весемир не стал задерживаться на кладбище и осторожно завернув в припасённый плащ беднягу, решительно направил стопы прочь. По его подсчётам, они вернутся в крепость, самое позднее, к рассвету.       Двери громко скрипнули и гул оглушительным эхом разнёсся по залу. Весемир неодобрительно покачал головой приметив спящих мальчиков. Витающий алкогольный дух и куча пустых бутылок, с головой выдающая их совместное времяпрепровождение. Геральт свалился на пол, а Ламберт съёжился от холода, поджав под себя ноги. Эскеля, и вовсе, можно было бы принять за мертвеца, если бы не громкий храп. Старый ведьмак отнёс спящего Уму на лежанку и подошёл к своим ученикам, которые хоть и отличались друг от друга, но были ему, как родные дети. С тяжким вздохом он перетащил Геральта на медвежью шкуру и укрыл мёрзнущего Ламберта, ткнул в бок Эскеля, заставляя сменить положение. Не смог сдержать улыбки, когда заметил, как улыбнулся во сне самый молодой ведьмак, завернувшийся в плед. Старому ведьмаку было радостно видеть их вместе, как будто сквозь годы, он увидел мальчишек, не испорченных жизнью и волею Предназначения попавших в Каэр Морхен. Он постоял совсем недолго, прежде чем отправиться к себе в башню, чтобы немного отдохнуть. Утро наступило для Геральта неожиданной какофонией звуков. Кричал, кажется, Весемир. — Эта шляпа, Ламберт, дорога мне как память. — Да не ной, отстирается. Всякий раз всё заканчивалось одинаково, стоило им троим встретиться после долгой разлуки. Они каждый раз надирались в стельку, а на утро слушали неизменное моралите от Весемира. Только это утро кардинально отличалось от других. Ума. Геральт резко встал и с удивлением обнаружил, что спал на полу. — Ого, а вот и наш герой проснулся. Как самочувствие? — Вашими молитвами. — Видал, Эскель, как развращает жизнь, смешанная с политикой? Можно подрыхнуть подольше. — Не переводи тему, юноша. Именно ты повинен в гибели моей шляпы. Ламберт только отмахнулся. — Я же сказал, что отстирается. Не нуди. Йеннифер, до сих пор выполняющая роль беспристрастного наблюдателя негромко кашлянула, привлекая к себе внимание. — А теперь, когда вы обсудили все насущные вопросы, господа, предлагаю заткнуться и приступить к делу. Надеюсь, что все вы находитесь в адекватном состоянии и окажете мне посильную помощь. Нынче ночью, Весемир попробовал снять проклятье с Умы и потерпел неудачу. — Это не совсем так. Мне удалось заметить, что когда Ума засыпает, то словно расслабляется. — Ого, это конечно открытие века, что спящим свойственно быть расслабленными. — Ламберт. Я говорил не только о его теле. Давление на его разум словно слабеет, когда он спит. Не знаю как это назвать, но на поверхность тщедушного уродливого тела проступает совсем иное существо. С совсем иными мыслями и чувствами. Чародейка кивнула. — Я хочу сказать спасибо. Вам всем, за то, что вы сделали. А сейчас мы начнём последние приготовления. Весемир, мне понадобится стол, я покажу где его разместить. Геральт. Возьми Ламберта и сварите зелья. Эскель, помоги мне, пожалуйста, начертить пентаграмму и расставить свечи. Йеннифер удивила всех, когда не щадя своего красивого платья встала на колени и принялась сначала старательно прорисовывать пентаграмму, а затем расставлять свечи по периметру. — Весемир, стол нужно установить в этот квадрат. Как только вернутся Геральт и Ламберт можем начинать. Старый ведьмак нахмурился. — Йеннифер. Ты уверена? — Нет, Весемир. Но, боюсь, что выбора у нас нет. — Выбор есть всегда. По крайней мере этому учат ведьмаков. Весемир поднял брови в неподдельном удивлении. Крайне редко можно было услышать подобное от Ламберта. Пальцы самого молодого ведьмака сжимали склянки с зельями, применяемыми для Испытания Травами так сильно, словно он хотел их раздавить. Лицо Йеннифер хоть и осталось строгим, но голос её звучал чуточку мягче, когда она заговорила. — Всё так, Ламберт. Выбор есть всегда. И поверь, этот вариант лучший из того, из чего мне пришлось выбрать. Геральт, закрепи бутыльки на штативе, Эскель, надсеки Уме вены и вставь трубки. — И всё-таки. Если подвергнуть его мукам — меньшее зло, тогда скажи, что вообще можно считать злом бóльшим? — Ламберт. Я ценю твою способность к состраданию и уважаю твоё ремесло. Но в магии ты соображаешь примерно так же, как тролль в арифметике. Скажи, ты смог бы жить спокойно, если бы для ритуала мне понадобилась жертва? И вовсе не птичка или крыска, а человеческая. Сломать чью-то жизнь в обмен на чужую? Я много знаю о магии и о силе, которой она наделяет, и о власти, которая пьянит. Ламберт смотрел на Йеннифер не скрывая отвращения, но ничего не сказал. Весемир тоже выглядел подавленно. Геральт и Эскель смотрели на лабораторный стол, на котором ремнями был закреплён несчастный уродец. Старый ведьмак покачал головой. — Вот уж не думал, что когда-нибудь вновь увижу стол в действии. Столько лет спустя. — Так зачем ты его сохранил? Чтобы помнить, как мучились ребята? Или из старческой практичности? Упрёки Ламберта, кажется, задели Весемира, он не ответил ничего. — Унылый Альберт. Мне казалось, ты его выбросил? Эскель посмотрел на Весемира. — Господа. Прошу вас, хватит выяснять отношения. Соберитесь, мне не справиться без вашей помощи. Геральт, когда я скажу, по очереди начинай подавать зелья. Как я поняла из трактатов — очерёдность не имеет значения. Весемир кивнул, подтверждая правоту чародейки. — Прежде чем вы начнёте, я дам ему кое-что. Старый ведьмак вынул склянку с густым, как дёготь, практически чёрным зельем и дал его выпить Уме. Йеннифер подняла брови. — Что это? — Это вытяжка из чёртова корня, чтобы приглушить боль. Поверь мне, я знаю, я уже делал так. Геральт, можешь начинать. Геральт повернул ручку на первом штативе и зелье тотчас устремилось к венам уродца. Уши присутствующих заложило от нечеловеческого крика. Тщедушное тельце вывернуло дугой и ремни, которые его держали затрещали от натуги. Ламберт отошёл в тень и опёрся на стену. Хотелось малодушно зажать руками уши и спрятаться. Ведьмак не признался бы в этом и под пыткой, но ему было до чёрта страшно, а ещё было жаль уродца. Словно он сам вновь лежал на этом столе, так же беспомощно распластанный, под чутким присмотром мага и наставника. Крик оборвался на высокой ноте и стал чуть тише. До ушей донёсся голос Геральта: — Ого! Похоже чёртов корень подействовал. — Да, похоже на то. Ламберт спросил, стараясь, чтобы его голос звучал ровно и беспристрастно: — Значит всё нормально? Старый ведьмак покачал головой. — Нет… Но в пределах нормы. — Геральт. Следующий эликсир. Крик был слабее предыдущего, но тело уродца корчило в ужасных судорогах, что не оставляло сомнений в причинённой эликсирами боли. Большие, разного размера глаза переводили взор с одного участника эксперимента на другого, в немом вопросе. Весемир вздохнул и закрыл лицо ладонями. — Я надеялся, что мне больше никогда не придётся смотреть на это. — И всё же оставил стол. Ламберт развернулся и вышел из зала, прочь, на воздух, только бы не слышать криков. А что, если за уродливой личиной скрывалась их маленькая ведьмачка, Цири? Неужели Геральт так глуп и согласился на такое? А если это так, то последствия трудно предсказать. Девочка может умереть, а может навсегда лишиться эмоций. Сейчас ведьмак жалел лишь об одном, что сам он, не смотря на мутации, чувствовать так и не разучился. Если там Цири, и что-то пойдёт не так, он точно двинет Геральту в челюсть. На пороге до него донёсся оглушительный крик Умы: верно чародейка приказала подать третье зелье. Как только смолкли крики Йеннифер наложила чары на тело уродца. Весемир негромко заметил: — Теперь остаётся только наблюдать и ждать. — Вам — да. А мне предстоит поддерживать в нём жизнь магией. Тело Умы не так податливо, как тело юного кандидата в ведьмаки, поэтому… Тишину прорезал громкий кашель. Уродец, глубоко вдохнул и его обильно вырвало на богатую юбку чародейки, но она отреагировала спокойно. — Эскель, прости, ты не мог бы? — Сейчас, тряпки принесу. Они с Геральтом вытирали каменный пол от вонючей рвоты. — Зараза, ну и вонь. Такое чувство, что его напоили самогоном Ламберта. Весемир негромко произнёс: — Печень. Ей приходится нелегко. Токсины, содержащиеся в травах перестраивают его организм. Эскель отжал тряпку и вздохнул. — Эх. Даже не верится в то, что мы это делаем. Геральт нашёл в себе силы съязвить: — Вытираем блевотину с пола? — Нет. Я про Испытание Травами. А если там Цири? Оно может уничтожить эмоции, разрушить её тело. Ты думал об этом? Геральт отжал тряпку и бросил её в ведро. Думал ли он об этом? Разумеется, думал. Особенно, если учесть обстоятельства её приключений в Новиграде. Она искала способ снять проклятье. А Лютик даже не удосужился спросить с кого. Но вслух сказал только: — Йен знает что делает. Эскель покачал головой. — Не сомневаюсь в этом. Но мы не знаем во что ввязались. И какие шансы на успех? — Господа! Пол чище не станет, а меня надо бы обтереть. Мне вовсе не улыбается выбросить юбку из Назаирского бархата. Конечно, она мне не так дорога, как шляпа для Весемира, но всё же. Эскель с хрустом выпрямился и она трактовала это по своему. — Без обид, Эскель, но я бы предпочла, чтобы это сделал Геральт. Ведьмак пожал плечами. — Я не сомневался. Просто хотел принести чистой воды и новую тряпку. Едва ли Назаирский бархат стерпит, если его протрут обрывком грязного подштанника, которым до этого тёрли пол. Через несколько часов уродец жалобно простонал: — У-у-у-ма… Эскель, дремавший на стуле открыл глаза, а Геральт обратил взгляд на Йеннифер, у которой под глазами залегли тёмные круги. — Это нормально? — Да. Сейчас тело Умы распадается изнутри. Когда процесс закончится — надо будет перекроить его и выстроить заново, иначе он умрёт. Вам, ведьмакам, для этого давали мутагены, а мы будем использовать заклинания. Сам Ума пребывал в прострации. Словно балансируя между явью и сном. Красивый эльф, все это время составляющий ему компанию по ночам, сидел, вытянув длинные ноги и тяжело дышал. Его худое бледное лицо выглядело осунувшимся. Щёки, и без того впалые, казалось запали ещё больше, а грудь, затянутая тёмно-синей, наверняка приятной на ощупь, тканью, тяжело поднималась и опадала. Он протянул руку к своему другу и едва не вскрикнул, когда заметил, что кожа на крючковатых пальцах словно стала прозрачной, истончилась. Уродец с удивлением таращился на потемневшие сосуды, по которым бежала кровь, разгоняемая сердцем, сжатым в клетке из рёбер. Это было красиво и… больно. Неожиданно, уродец отметил, что сил подняться у него совершенно нет, равно как и помочь тяжело дышащему эльфу. А ещё в голове, несмотря на адскую ломоту появляются связные мымли, выразить которые, он по-прежнему был не в состоянии. Ума открыл глаза. Над ним стоял знакомый беловолосый человек. Ведьмак. Интересное слово, чуднóе, словно хорошо знакомое, но безнадёжно забытое. А ещё была женщина. Красивая. С чёрными блестящими волосами и тонкими чертами лица. Портили картину разве что круги под глазами, делая её уставшей на вид. — Йен? Ты засыпаешь! — А вот и нет. Голос у женщины был приятный. — А вот и да. — Ну тогда расскажи мне что-нибудь, пока я не уснула. Я не знаю сколько продлится состояние распада. Я даже не знаю, сколько прошло часов. Весемир, стоящий чуть поодаль негромко заметил: — Около шести часов с подачи первого эликсира. Я бы рад тебя подменить, Йеннифер, но я бесполезен. Женщина слабо улыбнулась. — Спасибо и на этом. Я выдержу. Ради Цири я выдержу. Цири… Это имя казалось знакомым и отзывалось приятным теплом в тесной грудной клетке. Один звук его немного прогнал боль и Ума готов был улыбнуться. Весемир громко стуча сапогами удалился из залы и они остались вдвоём, если не считать Умы и вернувшегося Ламберта, дремлющего на скамейке, привалившись к спине спящего здесь же Эскеля. За окном стремительно догорел закат и на окрестности Каэр Морхена опустилась тьма. Геральт негромко рассказывал Йеннифер о том, как они с Цири катались на коньках в период её обучения в крепости. Вернулся Весемир с дымящейся кружкой в руках. — Этот отвар из трав, должен тебя немного взбодрить и согреть. Геральт, помоги Йеннифер выпить. Йеннифер выглядела удивлённой. Геральт принял из рук старого ведьмака кружку и поднёс к её губам. Она зажмурилась и сделала глоток. По телу прошла волна живительного тепла. — Спасибо, Весемир. Знаю, неожиданно услышать от меня благодарность, но… — Не за что. Даже самым сильным из нас иногда нужна поддержка, Йеннифер. Ты сильная и хочешь казаться независимой, но это не означает, что тебе не нужна ничья забота. Не стоит думать, что мы тебя ненавидим. Хрупкую минуту спокойствия и идиллии прорезал хрип. Ума беспокойно заметался по столу и закричал громче. — Пора. Геральт. Готовь филактерий. — Nevid, cyvir! Движения уродца стали хаотичнее, а крик пронзительней. Чародейка продолжила читать заклинание. Сила вокруг искрилась мощным потоком. В воздухе запахло озоном, словно вот-вот грянет гроза. Эскель и Ламберт встрепенулись и поспешили к столу, за которым назревала магическая буря. — Caniatad…Nevid…Cyvir… Голос Йеннифер звучал певуче и потусторонне, а свечи на краях пентаграммы вспыхнули сами по себе, напоенные силой. — Coalle…Ariva…Aendir… Сама пентаграмма засверкала мертвенно-бледным голубоватым огнём. Неожиданно руки чародейки, на кончиках пальцев которой, сверкало заклинание, отбросило, словно вокруг уродца вырос невидимый барьер, а сам он обмяк. Голова откинулась в сторону, а зрачки перестали реагировать на свет. Только подрагивающие кончики пальцев выдавали в нём не то остатки жизни, не то предсмертную агонию. Йеннифер вскрикнула. — Нет! Нет…не позволю! Руки чародейки заискрили от творимой волшбы и пробились сквозь ослабевший щит. — Ну же! Дыши, дыши, чёрт побери! Заряд прошёл сквозь грудь, не вызывая никакой реакции. Ума умирал. — Геральт! Жёлтый флакон у меня в сумке! Быстрее! Она готова была плакать от бессилия, посылая заряд за зарядом. Сзади её обхватили сильные мужские руки. Она ослабела и не могла, или не захотела вырываться, позволяя держать себя старому ведьмаку. — Тихо. Слушай! Голос Весемира звучал спокойно, а руки держали чародейку бережно, но крепко. С минуту ничего не происходило. Уродец также безучастно лежал и не подавал никаких признаков жизни. Ума изо всех сил тянул руку к эльфу, но пальцы словно исчезли, оставив после себя пустоту. Не было даже боли. Он словно растворялся в пустоте. Это было то, для чего его создали. Темница разума, которой суждено было умереть. Эльф слабо шевельнулся и открыл глаза. Губы его тронула слабая улыбка. Ламберт смотрел на беднягу и без тени сарказма кратко резюмировал: — Хана. Кажись спёкся. — Coalle…Coalle…Caniatad… Голос вовсе не принадлежал Ламберту. Не принадлежал он и Уме. Голос был надсаженным и хриплым, словно выдавливающим слова через силу, через неприспособленный для этого речевой аппарат, но Йеннифер поняла всё правильно. Она мягко отстранилась от Весемира. — Nevid, cyvir! Coalle, coalle, caniatad! Уродец хрипло вдохнул. — Nevid! Ariva! Aendir! Она подняла руки. Вслед за светящимся на кончиках пальцев заклинанием тянулось что-то тёмное, словно кто-то бросил в воздух щепотку угольной пыли. — Геральт! Открывай филактерий! Геральт поспешил открыть шкатулку. Йеннифер опустила руки, направляя их в сторону ведьмака. — Caniatad! Taron Anede! Dis! Облако устремилось в сторону Геральта и он ощутил, как проклятие засасывает в заряженный филактерий, вибрировавший в его руках и нагревшийся так, что ведьмаку стало больно. Когда облако скрылось в шкатулке, крышка захлопнулась сама по себе. Геральт с удивлением заметил на ладонях красные полосы. Филактерий оставил ожоги на коже. Тело уродца подёрнулось голубоватыми искрами. Все замерли. Йеннифер слегка покачнулась, но её бережно подхватил под локти старый ведьмак. Ума стремительно менялся прямо на глазах, распадаясь искрами и очень скоро перед ними на столе оказался высокий худощавый мужчина с длинными светлыми волосами. Геральт присмотрелся внимательнее и с его губ сорвался удивлённый вдох: — Аваллак’х? Весемир посмотрел на своего ученика. — Ты знаешь его? — Да. Эльф Aen Elle. Знающий. Йеннифер устало склонилась над эльфом, но голос её прозвучал твёрдо. — Где Цири? Веки эльфа слабо дрогнули и он приоткрыл глаза. Когда он заговорил голос звучал надтреснуто и тихо. — Спрятана… Остров Туманов… Но…там…там не безопасно… Охота… Геральт склонился над Знающим. — И чего Охота хочет от Цири? Эльф тяжело дышал, а пальцы его судорожно подрагивали. Мир кружился перед глазами, а в теле чувствовалась омерзительная слабость. Как после укуса Пустынного Гверна. Только тогда рядом была Ласточка. — Кровь… Старшая Кровь…способная отворить врата… Этого нельзя допустить… — Где этот Остров Туманов? Геральт едва держал себя в руках. Хотелось встряхнуть эльфа, как следует, заставить его говорить. Но, как бы то ни было, как бы надменно не говорил Знающий в прошлую их встречу — сейчас он был слаб и балансировал на скользкой доске между жизнью и смертью. — Повсюду. И нигде… Ламберт, до сих пор стоящий молча озвучил то, что хотелось сказать самому Геральту: — Послушай, Знающий. Мы снимали заклятие не для того, чтобы в загадки играть. Аваллак’х поморщился и с трудом поднял дрожащую руку. — Praevein, arwein, cyrraen… С его ладони сорвался светящийся огонёк, который Йеннифер тут же запечатала в фиал. — На Скеллиге… Плыви за ним… Во мглу…пока не потеряешься окончательно. Торопись. Найди её… Я пытался защитить её…но проклятие… Эльф тяжело вздохнул и продолжил: — Они…ещё не нашли её. Но…стоит ей покинуть остров… Они найдут её… Сразу. — Геральт. Хватит. Смерть ещё не до конца отпустила его. — Он придёт в себя? Йеннифер вздохнула. — Не знаю. Всё прошло совсем не так, как планировалось. Я сняла заклятие, но…нет гарантии, что токсины не повредили его нервную систему. Последствия могут быть необратимы. Весемир покачал головой. — Испытание уничтожило его организм. Судорожные движения пальцев, зрачки не реагируют на свет. Я видел это много раз. Слишком много. — Как бы то ни было. Я еду за Цири. Эскель посмотрел на друга и негромко произнёс: — Постой, Геральт. Ты не расскажешь нам откуда знаешь его? И какое отношение он имеет к Цири? — Йеннифер вам всё объяснит. Главное приглядывайте за ним. Он…не друг. Неожиданно на сторону эльфа встал Весемир. — Может и нет, но Цири ему доверяла. И отмахиваться от его слов не стоит. Если Охота тут же возьмёт её след, что мы будем делать? — Что ты предлагаешь? — Цири не может убегать вечно. Однажды она оступится… И второго шанса у неё не будет. Пора добыче стать охотником. Приводи сюда Цири. И Охоту. Мы с мальчиками покажем им ведьмачье гостеприимство. — Впятером? Самоубийство! — А чародейка права. Красавчик мог бы позвать друзей. Даром он помогал королям? Геральт кивнул. — Я позову друзей. А что будете делать вы? Йеннифер кивнула на лежащего эльфа. — Мне придётся заботиться об Аваллак’хе. Без магической поддержки он умрёт. Шансы на спасение есть. Небольшие, но всё же есть. Весемир хлопнул по плечам Эскеля и Ламберта. — Я уже говорил, что мы будем готовить радушный приём незваным гостям. Эскель и Ламберт помогут мне в этом. — Тогда я немедленно выдвигаюсь. Нельзя терять время. Йеннифер подняла голову и их взгляды встретились. — Геральт! Будь осторожен. И возвращайся скорее. Вместе с Цири.