Per tempus et Spatium

      Карантир вскрикнул. Рёбра немилосердно жгло, а во рту появился неприятный металлический привкус. Бок неприятно холодил выпавший недавно снег и он, как сквозь мутное стекло видел свою руку, закованную в латную перчатку, нервно скребущую снег. Он тяжко перевернулся на бок и хрипло рассмеялся. Он привык к холоду. Привык к снегу и к тварям, что приходили из ледяной пустоты — тоже. Отчего же сейчас снег был таким колючим и холодным? Почему привычный холод был таким неприятным? Ответ пришёл сам по себе: из него уходила жизнь, ярко-алыми всполохами, тёплой жидкостью, противно пахнущей железом, отвратительным бурым пятном на идеально-белом снегу. Сквозь нечёткую пелену заплаканных глаз он видел Ласточку, прижимающую ладонь к животу и губы, неподвластные его воле растянулись в усмешке: почти достал, почти победил. На смену предсмертному хриплому смешку пришёл немой вскрик: к нему приближалась смерть. Смерть была ощутимо ниже рослого чародея, у смерти были ослепительно белые волосы, собранные кожаным ремешком, проходящим по упрямому лбу. Под глазом у смерти красовался вертикальный шрам, а глаза смерти были кусками янтаря, застывшими во льдах. — Vatt'gern… Карантир встал, чтобы встретить смерть достойно, до хруста в позвонках распрямляя спину, пытаясь найти опору в безнадёжно испорченном жезле. Перед глазами пронеслись уроки Аваллак’ха, которые он безбожно прогуливал, весна в Тир на Лиа и усталые серые глаза, цвета предсмертной горечи. Собрав все силы, маг перенёсся за спину собственной смерти, выражая последнюю непокорность мятежного духа, принимая приглашение, на последний в жизни танец. Впрочем, танец был недолгим, а исходом его стала усилившаяся боль в рёбрах. Карантир сорвал с лица маску, стараясь запомнить чужое небо, что в этот день, по иронии судьбы приняло цвет его умирающих льдисто-голубых глаз. Его трясло, а с бескровных губ, то и дело, срывались облачка пара. Смерть склонилась над ним и в глазах ведьмака не было ненависти. Только… сочувствие? Обида резанула гордую душу, острым, как осколок льда холодком, и маг, сделав последнее усилие, пожелал оказаться на дне, подо льдами, в тёмной толще, густой, как вода, с разведённым в ней крахмалом. Тёмная толща разверзлась и приняла их обоих в свои объятия. Только он, Карантир пошёл ко дну, захлёбываясь и задыхаясь от раздирающей кинжалами боли, а его смерть в лице простого ведьмака отправилась к свету, мерцающему вдали, избрав единственно верный путь.       Он закашлялся в порыве удушья и проснулся у догорающего костра на Спирали. Ощупав своё лицо, Навигатор понял, что плакал во сне, а по волосам прошёл неприятный холодок, словно он действительно только что вернулся с того света. Ты испуган, мальчик-чародей? Карантир схватился за меч, но тут же отдернул руку, когда понял, что он не один. — Как ты оказался здесь? Прошёл по следам твоих кошмаров. — Это не кошмар. Я уверен, что…а, впрочем, это неважно… Это то, что видела та девочка, которую боятся ваши Aen Saevherne? — Эта девочка видит страшные вещи. Она не выбирала этот дар. Он просто есть. Такой же естественный, как дыхание. Зачем ты здесь? Чтобы помочь тебе. Ты ищешь Ласточку, чтобы помочь ей. А я хочу помочь тебе. — Сейчас мне куда важнее найти девочку, которую боятся Ведуны. Если ты не поможешь мне, то Эредин убьёт меня. Тогда я помогу тебе. Но пообещай сдержать данное тобой слово. — Я всегда держу своё слово, единорог. Всегда.

***

      Лютик всю ночь ворочался в постели. Обычно, после красного каэдвенского бард спал, как убиенный, ощущая приятную пустоту в голове, а сегодня его решили посетить кошмары, в которых вопреки доводам ratio фигурировали эльфы и чародейка, которым он так опрометчиво дал приют. Он нервно ощупал свою шевелюру, сбившуюся во сне и встал, чтобы налить себе воды и едва не вскрикнул, когда столкнулся в полутёмном коридоре с эльфкой, которой днём, повинуясь исконной человеческой глупости едва не задал вопрос лишённый всякой рациональности. В причудливой игре света и тени девушка выглядела зловеще и таинственно. — Кто ты такая? — Странный вопрос. Я — эльф Aen Elle, Лютик. В определённом смысле, меня можно считать элитой моего народа, ведь я принадлежу к Aen Saevherne. Ты, должно быть, знаком с этим понятием? — Эльфьи чародеи? Её губы растянулись в улыбке. — Ты выразился грубо, но верно. — Твои глаза. Они…очень необычные. — Поэтому тебя так любят женщины? Лютик немного приосанился, хотя в этом не было смысла. Даже так, эльфка всё равно была выше. — Я — поэт. Грош мне цена, если я не могу видеть красоту тех, кто меня окружает. Послушай, я шёл попить воды… — Извини, что напугала тебя. На самом деле, я хотела выйти на улицу и подышать воздухом. Мне не спится. Поэт нахмурился, словно вспомнил что-то неприятное. — Новиград — не лучшее место для одиноких прогулок. Особенно для молодых, красивых женщин. Погоди, я быстро, только попью и составлю тебе компанию. Эвелиэнн могла возразить, но не стала. Поэтому терпеливо дождалась барда, утоляющего жажду. За соседней дверью находились двое, утоляющие жажду иного рода, чем у Лютика, что собственно и способствовало бессоннице уставшего разума пророчицы. В конце концов, чего стоила одна бессонная ночь перед одиночеством Эскеля, ставшего ей другом с тех пор, как он бездумно бросился в одиночку спасать её из лап Дикой Охоты. — Идём? — Идём. Эвелиэнн глубоко вдохнула и присела на невысокую изгородь глядя в хмурое новиградское небо. — Лютик. То, что ты вызвался меня провожать, связано с твоим вопросом? — С каким-таким вопросом? — Вчера, когда ты провожал меня в комнату, ты очень хотел задать вопрос. — Ах, это…право слово, пустяки. Глупость, на которой не следует заострять внимание. Поэт замялся, нервно заломив руки за спину. — Признаться честно, ваше появление напугало меня. Давно я не видел столь пёстрой компании в моём заведении. Я уж было решил, что вот-вот на Новиград обрушится Дикая Охота и произойдёт что-то, что наложит нестираемый след на историю этого места. С его губ сорвался нервный смешок. Эвелиэнн обернулась к нему так резко, что стало немного не по себе. — Хм…определённо, люди погружённые в тонкие сферы искусства, отчасти являются глашатаями грядущих событий. — Значит я прав? — Дикой Охоте сейчас есть чем заняться и без Новиграда. Их король находится в лёгком смятении. Но это — явление временное. Надеюсь, что его благоразумия хватит на то, чтобы не ввязываться в новый конфликт так скоро. И всё-таки, это не всё что тревожит тебя. Ты был к нам добр и проявил поразительное, для обстановки в этом городе гостеприимство к таким, как мы. — Я… откуда тебе известно? — А так ли это важно? Думаю, я и Креван сможем помочь Присцилле, Лютик. Завтра я поговорю с ним и ты проводишь нас туда, хорошо? Лицо поэта просияло, а в глазах загорелась надежда. — Вампир…вампир повредил её горло. Раны затягиваются, но нет уверенности, что голос восстановится. Шрамы…шрамы — ерунда, я достаточно красив, чтобы этого хватило на двоих, но если она не сможет петь это….это убьёт её. За спиной раздался голос Эскеля: — Как приятно встретить того, кому плевать на шрамы. Эвелиэнн усмехнулась. — Тебя, Эскель, никакие шрамы не портят. У тебя очень светлая и чистая душа. Жаль, что не все способны заглядывать так глубоко в душу. Впрочем, время позднее. Идёмте спать? Лютик улыбнулся и расслабил сведённые в напряжении плечи, словно канат, натянутый внутри него, наконец, лопнул. — Да, пожалуй, ты права. И…спасибо. Мне стало намного легче. У самой двери её негромко окликнул Эскель. — Спасибо тебе за добрые слова, Эвелиэнн. Я нечасто слышу подобное в свой адрес. Эльфка улыбнулась ведьмаку. — Знаешь, мой дар не способствует долгим связям, ни в любви, ни в дружбе. Но, я сочту за честь назвать тебя своим другом, Эскель. И ещё, то, что я сказала о твоих шрамах — чистая правда. Доброй ночи. Эскель неловко улыбнулся в ответ. — Спасибо тебе. Я рад, что мы теперь друзья. Знаешь, если после всего, вы с Нитралем вернётесь сюда, то знай, я всегда буду рад встретиться с вами.       Корабль причалил в порт примерно в полдень, хотя из-за низко висящих туч и срывающегося снега было решительно невозможно определить время суток. Цири шагала по городу. Каждый шаг приближал её к тяжёлому разговору с Креваном. Она старалась сдерживать рвущиеся наружу эмоции, но получалось из рук вон плохо. Масла в огонь подливал Ламберт, неожиданно-галантно накрывший плечи Кейры своей видавшей виды курткой. Когда они прошли по площади Иерархов, где были сложены заготовки под новые кострища ждущие жертв режима Радовида V, Кейра вздрогнула, но произнесла достаточно громко: — Какое убожество. Ламберт быстро сообразил в чём дело и поддержал девушку: — Да, милая, мне тоже не нравится. Это выглядело мило, но почему-то Цири стало грустно. Язвительный, нелюдимый Ламберт, незаметно для себя самого, и не прилагая особых усилий для этого, обрёл свою язвительную Кейру. Они были похожи во многом: оба не лезли за словом в карман и отличались скверным характером. Сколько общего на их фоне у неё и Кревана? Гадать можно было бесконечно долго, но каждый шаг, стремительно приближающий её к встрече, порождал в сердце томительную смесь тревоги, грусти и надежды. Надежды на то, что Весемир был прав. Сам Весемир исподтишка любовался Ламбертом и Кейрой. Должно быть, сейчас он ощущал себя гордым отцом, чей непутёвый сын, наконец, обрёл своё счастье.       В таверне Лютика было тихо, видимо, большая часть гостей и жителей вольного града, жаждала зрелищ ближе к вечеру. Сейчас же их встретил Эскель, коротающий время за игрой в карты с Золтаном. — О, а вот и вы! Краснолюд приветливо улыбнулся, не сводя, впрочем, настороженного взгляда с карт. Ламберт, тотчас с интересом заглянул в карты товарища и цокнул языком. Несколько ходов спустя, Золтан бросил карты на стол. — А, холера. Считай, что я проиграл. Но только потому что прибыли гости, Эскель. В следующий раз уйдёшь без портков. — Без портков он останется и без карт, ибо от него за версту разит до боли знакомыми благовониями некой чародейки….ай! Ведьмачье ухо оказалось в тисках пальцев светловолосой чародейки. — Кейра, ну и хватка у тебя. Буду звать тебя Кейран. Кейра, чьи пальцы всё ещё сжимали ухо Ламберта прошипела: — Только попробуй, Ламберт. И прекрати издеваться над Трисс, наконец. После нашего знакомства, тебе пора признать, что у ведьмаков с чародейками есть какое-то притяжение… Эскель рассмеялся. — Кейра, полноте. Я давно привык к его издевкам. День, когда он не скажет ни одной язвительной реплики, определённо, станет его последним днём. Рад вас видеть. В добром здравии. Геральт спросил у Золтана: — Кстати, куда подевался Лютик? Удивительное дело, у него такая ватага гостей, а он изволит выделяться своим отсутствием. На него это не похоже. Краснолюд пожал плечами. — Так он ни свет ни заря ушёл куда-то с эльфами, и до сих пор не вернулся. Ты знаешь, он немного странный с тех пор, как случилась беда с Присциллой. — Думаю, его можно понять. Йеннифер с большим интересом смотрела на деревянную жердь, на которой спала весьма упитанная сова. — Какая интересная живность, Золтан. — Ах, это… Голос краснолюда наполнился нежностью. — Тебе нравится Пусечка? — Угу. Нравится, Золтан. Только уж больно странно всё это. Нечасто встретишь птиц с двимеритовыми кольцами на лапах. Сова неожиданно забила крыльями и возмущённо заклекотала. Золтан тотчас кинулся усмирять свою пернатую любимицу, встревоженную чародейскими руками. От дальнейших расспросов и исследований, несчастную сову и её хозяина, спасло появление Лютика, в сопровождении двух рослых фигур в накинутых капюшонах. Судя по широкой улыбке, бард был в прекрасном настроении. — Геральт! Цири! Вы прибыли. А Эвелиэнн и Аваллак’х были со мной у Присциллы. Ты не поверишь, как много Aen Saevherne знают о лечении недугов. Нитраль тотчас кинулся к Эвелиэнн, рука которой всё ещё была перемотана бинтами. Эльфка одарила своего друга лучезарной улыбкой и не говоря не слова прижалась к нему. Аваллак’х же, не сводил внимательного взгляда с Цири, но ограничился сдержанным наклоном головы, отчего девушка сразу погрустнела. Лютик приказал накрыть на стол.       Позже, когда после обеда кто-то отправился отдыхать, а кто-то, ссылаясь на неотложные дела в городе, отлучился, Цири, с замиранием сердца, поднималась по крепко сбитым деревянным ступеням. Шаг. Лестничный пролёт. Поворот. Вот она. Красивая деревянная дверь, ведущая в самую богатую комнату, некогда служившую пристанищем для элитарных проституток. Девушка негромко хмыкнула, находя в этом иронию. Сердце колотилось так, словно она впервые, с завязанными глазами, стояла на маятнике, где одно падение могло стать причиной сбитых коленок, а другое знаменовало неминуемую смерть на острых камнях. Едва она решилась занести руку для стука, как дверь открылась сама по себе. Цири глубоко вдохнула, предчувствуя нелёгкий разговор и сделала шаг.