Young God

Компресс из холодного ромашкового отвара облегчал жжение, но не снимал его полностью. Холодная сырая вода со временем перестала действовать. Бессонные ночи проведенные в постоянных вспышках жара, на кровати со скомканным одеялом и содранной простыней слились воедино, в один нескончаемый момент. Временная петля, карма, за вмешательство в течение бездонной реки времени. Мэллори тяжело дыша, изредка измученно стонала. Дьявольская метка выдающая ее нынешнее предназначение несла в себе не только физические мучения, которые возникли от сильного ожога, но и иную боль, что пронзала насквозь, кованым остриём стрелы задевая душу, скользкой змеей извиваясь вокруг шеи, пытаясь задушить; волной переходя от обычного жжения в настоящее испытание для всего ослабевшего организма. Что-то магическое было скрыто в печати, нечто не давало ране затягиваться. — Если так и дальше будешь отвергать ее, она поглотит тебя полностью. — Мэллори сжалась в клубочек, обнимая комок из одеяла и впиваясь в него ногтями, когда Лэнгдон соизволил навестить ее, присев на край кровати. Ещё минуту назад бывшая ведьма прикусывала бархатную ткань постельного белья, чтобы справиться с болью. — Убирайся. — Процедила сквозь зубы, простонав от нарастающего жжения. Лэнгдон только усмехнулся, собирая тыльной стороной ладони горячие капельки на ее вспотевшем лбу. — Я хочу помочь, сочти за милосердие. — Коснувшись прядей ее волос, Лэнгдон осторожно провел пальцами по нескольким волоскам, потерявшим свой блеск и темный цвет. Из-за постоянного стресса и иссякшей магии, нити волос расстались с придававшим им оттенок меланином, окрасились в пепельный. Мэллори еще не видела себя такой, он заметил ее преображение первым. Понравилось. Серая, как и должно быть. — Когда ты признаешь мою безграничную власть над всем человечеством, включая тебя саму, твои страдания прекратятся. — Я называю тебя гребанным господином, мать твою, чего тебе ещё надо?! Даже шага не могу ступить без твоего согласия, выполняю каждый приказ, но ты продолжаешь заставлять меня терпеть твои сатанинские выходки. — Чтобы высказаться, Мэллори пришлось потратить много сил, каждое слово сопровождалось болью, она запиналась. Лэнгдон приложил указательный палец к ее алым и немного подпухшим от неспадающего жара устам, заставив замолчать. Ее грудная клетка в быстром темпе поднималась из-за учащенного дыхания. Губы были горячими, хотелось впиться в них, ощутить блаженство внутри нее, тепло. Еще раз, а может, и не один... Лэнгдон не мог представить, что поддастся искушению такого греха придуманного человечеством, как похоть. Сейчас она была слишком слабой и такой доступной, но Лэнгдон выжидал. Температура тела не падала ниже тридцати девяти, жаропонижающие не оказывали обещанного действия. Таблетки в блистерах, коробочки с витаминами для поднятия иммунитета, банки со сладким сиропом были разбросаны на столе, вместе с мазями от ожогов. Вероятно, чудодейственные средства от всех хворей, тайны приготовления который знала только Мисти, устранили бы воспаление. Только лучше болотной ведьме не появляться на пороге этого дома. Если она ещё оставалась в числе живых. Мэллори молила только о том, чтобы хоть кто-то из ее соратниц не попал в руки кровожадного хищника. — Не на словах, — Он провел пальцами вдоль девичьей шеи, легонько касаясь выжженного знака, спускаясь плавным движением ниже, останавливаясь в точке между небольшой грудью, слыша биение сердца. — Слова лгут, ты должна принять меня внутри себя. В душе ты продолжаешь противостоять, надеешься что сможешь встать с колен и победить. Ты ещё не сломалась окончательно, теперь я знаю это. От его прикосновений боль притихала, нежные поглаживания казались исцелением, его руки — спасательным судном в адском океане. — Как же я тебя ненавижу... — Прошептала Мэллори, впервые за несколько ночей проваливаясь в вязкую жидкость сна и покоя, позволяя тонкой паутине успокоения обвить себя... Лэнгдон был связан с меткой всецело, его влияние на человека с проклятым знаком было куда сильнее, чем Мэллори могла себе вообразить. Длинные черные когти вонзились глубоко, оставляя печать не только на коже, а и на чистой невинной душе. — Врешь. — Придвинувшись к самому уху, едва не прикасаясь губами, тихо молвил Лэнгдон, перед тем как удалиться, с осторожностью закрывая дверь.