Испытание Мага

Когда-то мой наставник в чёрном искусстве появился совершенно внезапно — и в конце исчез так же, без прямых предупреждений. Уехав из Элинира, я чувствовал себя таким же потерянным, как в тот день, что он меня покинул, потому, коротая путь, предавался воспоминаниям под мерное поскрипывание колёс повозки... Нужно, наверное, описать его, но я до сих пор теряюсь… он называл себя Сипом, и правда напоминал белоголовую птицу-падальщика. Никаким образом я не мог понять его расу — очевидным представлялось, что в его жилах смешаны кровь людей и эльфов, и что всё это не обошлось без высоких эльфов и данмеров, хотя его кожа была обычного смуглого цвета. Но глаза и скулы!.. Среднего роста, всегда незаметный, он, казалось, не обозначал собой никакой угрозы, потому никто не считал нужным замечать подобную фигуру — а когда замечал, было уже поздно, потому что Сип не напоминал о себе дважды. Одевался он скромно, в основном в тёмные просторные вещи без каких-лбо украшений. Почти вся кожа с левой стороны тела была покрыта вытатуированными даэдрическими символами, а уши оттягивали большие медные серьги-диски, чаще всего скрытые капюшоном. Волосы он предпочитал выбривать с боков головы, оставляя лишь длинную полосу посередине, от лба до затылка, которую отращивал заплетал в чёрную косу. Сип принял меня учеником, исходя из соображения, что некромантии нигде не учат, и каждый, в ком проявляется и получает развитие подобный талант, имеет перед миром обязанность передать свои знания дальше. Обычные знания распространяются от отца к сыну или в разных учебных заведениях, а такие как мы не могут сделать ничего, кроме как образовывать свои собственные, никем не признанные семьи и учреждения уже по собственной надобности и склонности. Таким образом, я получил второго отца — по той только причине, что Сип впервые встретил кого-то, столь же похожего на него и находившегося в столь юном возрасте и бедственном положении. Мы не бедствовали. Я занимался алхимией и интересовался ею, но Сип предупредил, что не останется со мной долго, и я вынужден был посвятить всё своё время мёртвым. Он выручил какие-то деньги ещё до нашего знакомства и теперь желал уединиться и жить на накопленное и на то, что удастся добыть у природы. Таким образом, мы поселились в старом гленумбрийском могильнике; неподалёку находилось облюбованное вампирами кладбище, и тамошние обитатели чудесно с нами ладили, даже иногда заглядывая получить зелье-другое или осведомиться, как идут дела. Многие считают, что те несчастные, что предпочитают лунный свет солнечному, постоянно больны, обижены на мир и пребывают в состоянии отверженности, покинутости и злобы… в том числе и друг на друга. Осмелюсь заметить, что это совершенно неверно! Среди “тёмных” адептов как дружба, так и подлость распространены настолько же широко, как и среди любой другой публики. Я учился — как поднимать трупы, почти не тратя энергию, как разговаривать с духами, как приносить им покой или злить, указывая на нужную жертву… заклинания буквально прилипали к моим губам… я учил заупокойные обряды всех народов и слова, с которыми требовалось обращаться к даэдра, в чей план отправился умерший… я учил составы, которые нужны для бальзамирования трупов, и собственноручно создал несколько не-мёртвых существ, первым из которых была колченогая крыса с головой другой крысы, а последним — псоглавец. Увидев моё творение, Сип впервые за наш совместный быт от души расхохотался. Псоглавец какое-то время был нашим слугой… потом в неудачную ночь его растерзали вервольфы, и кусочки оказались слишком мелкими и слишком глубоко в их желудках, чтобы тут могла помочь хоть какая-то магия (смог бы Маннимарко собрать это?). Сип был строг, но справедлив; судя по тому, что и как он рассказывал мне, получил неплохое образование; знал айлейдис и несколько древних языков… признаться, мы общались очень близко, и я интересовался его личностью и прошлым, но он ничего не рассказал мне, упомянув только, что каждый некромант проживает несколько жизней, и сейчас он находится в своей очередной “смерти” — имя его, некогда очень известное, полностью забыто, но потом ещё будет восстановлено, а пока он остаётся только Сипом и терзает мёртвую плоть, как настоящий падальщик. Меня он считал птенцом в своём гнезде, “приёмным сыном смерти”, и это мрачное прозвище я воспринял как своеобразное тепло, как и мысль о Смерти-кукушке, что подкладывает своих детей в чужие гнёзда (я скучал по сестре и матери, но при мысли об отце душа моя покрывалась рябью гнева). Сип ничего не рассказывал о себе… но много и с толком говорил об окружающем мире, показывая тонкий ум и хорошо пропитанное чарами тело. В какой-то момент я, как взрослеющий юноша, задумался о нём в аспекте, имевшем куда больше связей с жизнью, чем со смертью, но Сип лишь покачал головой и дал мне денег на посещение ближайшего лупанария. Я не был в особенном восторге — но узнал об этой стороне жизни и, как мог, подавлял дальнейшие позывы плоти, в том числе в его адрес. В могильнике, среди мертвенных чар, подобное давалось проще, чем в моей дальнейшей жизни… Наступил день, когда очередной отряд одержимых карателей пришёл разорять наше кладбище. Первыми пострадали вампиры — во имя Аркея и прочих богов, они расставались со своими затянувшимися жизнями и падали замертво, обгорая затем в горку пепла. Помню, что выбежал наружу в одной рубашке, щурясь от света, и тут же призвал на свою сторону несколько скелетов, которые тщательно укрепил в связках до этого. Сип появился через минуту, сопровождаемый атронахом плоти… это чудовище хранилось в земле и премного страдало от червей, даже несмотря на особенные чары, потому отличалось дурным нравом. Атронах немного остудил священный пыл наших гостей… Признаться, до этого я не убивал человека сам. В тот день, в этой потасовке, ночью… кто-то из бандитов — потому что я не знаю, как ещё назвать нападавших! — занёс руку в сторону Сипа… и мне ничего не оставалось делать, как ударить его. Я ощутил жизнь, что вытекала из его горла вместе с кровью. Некроманты хорошо знают анатомию, и я понимал, куда бить насмерть… этот человек не мучался. Я его запомнил: чёрные глаза и борода, запах несвежей одежды, оспяное лицо… стоило ему умереть, как я приказал его телу атаковать. И оно подчинилось, несмотря на печати Аркея на его доспехах и всю святую мишуру. Тёмная магия звенела во мне, или просто играли нервы… я поднимал очень старых мертвецов, скелеты держались без укрепления, на одних чарах, и полуобезумевшие вампиры обретали разум… потом я упал, обессиленный, но всё было кончено. Нападавшие убежали, унося раненых и оставив нам три свежих трупа. Сип поднял меня, отвёл в склеп, дал напиться, утёр пот и чужую кровь. Он сказал, что ему больше нечему меня учить, что я талантлив… и что мне придётся трудно в этой жизни. Я был так рад его похвале! Да и кто бы не был? Пусть конечно нам пришлось сотворить печальное дело… и вампиры правда не отличались разборчивостью. Но мы с Сипом не трогали вообще никого живого, а с останками мёртвых обращались почтительно и вежливо, пока нас не заставили защищаться. Сип исчез следующим же утром... Я искал его, сколько мог, и прожил в склепе, пока не кончились запасы провизии. Дальше я отправился в город — немного подавленный и обиженный, а оттуда отбыл на Ауридон, размышляя, что раз я высокий эльф, и мои предки родом с Ауридона, то, может быть, стоит попытать там счастья. Конечно в мою голову не приходило, что на Ауридоне некроманту придётся куда хуже, чем в Хай Роке, где на каждом шагу притаились айлейдские руины или древние могильники без охраны, и нежить чувствует себя совершенно комфортно. Но мной двигало любопытство… и желание немного отдохнуть от сырости, гнили, трупного запаха и червей. До встречи с Сипом я занимался алхимией, и эта страсть проснулась с новой силой — словно создавая свои зелья я мог как-то растворить образ чернобородого человека, заливавшегося кровью из пробитого горла… Конечно, я тогда был очень молод. Впоследствии я не раз забирал чужие жизни, и пусть никогда не гордился этим, но научился избегать уколов совести. Несколько смертей я и вовсе подарил тем, кто, на мой взгляд, этого заслуживал — и пусть философы рассуждают о том, кто может и не может судить подобные вещи. Лиса, отгрызающая лапу, застрявшую в капкане, совершенно не хочет становиться калекой — и с радостью перегрызёт чьё-то горло, если это даст ей шанс уйти здоровой. Взрослея, набираясь сил, опыта и неудовлетворённости, я становился такой лисой… и умело заметал все следы хвостом, на песке и на снегу. Увы, до Сипа мне было далеко — он, как настоящая птица, взмывал в воздух, когда хотел, а в небе следов не сыщешь.