13 возрастов Мастера Зелий

Утром я просыпаюсь в таком хорошем настроении, что его не смог бы испортить даже оживший Волан-де-Морт. Моё сердце пропускает удар, когда я вижу, что в спальне нет Северуса. Но я знаю, где он может быть. Вчера в одной из лавочек мы купили несколько готовых наборов трав и ингредиентов для изготовления зелий. К каждому набору прилагался небольшой свиток с описанием свойств зелья и рецептом приготовления. Северус сказал, что уже варил под маминым руководством простые составы и горел желанием заняться «настоящими зельями» из набора уже вечером, но я попросил его отложить опыты до утра. Он мило надул губы, но кивнул в знак согласия. Чтобы «утешить» его, я показал ему несколько простых заклинаний: Репаро, Алохомора и Агуаменти. И весь вечер на кухне был слышен звон. Мальчик тренировался на посуде Блэков. На ночь новая волшебная палочка, завёрнутая в обрывок шёлковой шторы, «отправилась спать» под подушку Северуса. Наверное, так поступают все юные волшебники, обретя свою собственную палочку. Я иду на кухню медленно, но очень большими шагами, и стараюсь ступать как можно тише. Но чем ближе я подхожу, тем явственнее слышатся яростно спорящие голоса. Я приоткрываю дверь кухни. Северус стоит возле плиты спиной ко мне и, насколько мне видно, помешивает черпаком какое-то варево. По кухне бегает взбудораженный Кричер, размахивает искореженной, почерневшей кастрюлей и вопит: — Криворучка! Недоделанный зельевар! Олух! Грязный полукровка! — Урод ушастый! — огрызается Северус, не оборачиваясь. Моё появление проходит незамеченным. Кричер бегает, а Северус невозмутимо манипулирует ковшиком. Я закрываю дверь с громким стуком. Домовик мгновенно оборачивается ко мне: — Хозяин! Этот … мальчик обрёк нас на голодную смерть! Я знаю, что домовые эльфы любят всё преувеличивать, но обвинение Кричера было совсем уж несуразным. — Успокойся, Кричер. Что случилось? — Он уничтожил все наши кастрюли! Великолепные кастрюли особняка Блэков! Некоторые из них старше самого особняка! Кастрюли из чистого серебра! Гоблинской работы! Три штуки! – Кричер сунул мне под нос ещё две кастрюли. Одной кастрюле взрыв зелья придал форму раскрывшегося цветка, вторая была сплюснута и теперь походила на сковороду. Я подскакиваю к Северусу и рывком разворачиваю его к себе. Так и есть — одна глубокая царапина под левым глазом, вторая на подбородке. А я даже не слышал взрыва! А взрыв, похоже, был не один! — Зачем ты взял эти мордредовы кастрюли? — ору я. — Ты мог остаться без глаза! Ты что, не мог попросить у Кричера котёл? — Я просил! Он мне не дал! — Кричер! Тебе что, котла жалко было? Кричер важно вскидывает ушастую голову: — Ни моя великолепная хозяйка, ни её предки никогда не пачкали руки ингредиентами для зелий! В доме Блэков нет никаких котлов! — Ладно, Кричер, я понял. Принеси, пожалуйста, Заживляющее. Я не помню, где оно – в спальне или в ванной. Кричер исчезает. Я оборачиваюсь к Северусу: —Поверить не могу, что ты перепутал… — Ничего я не перепутал! Просто эти дурацкие кастрюли были зачарованы от несвойственных еде ингредиентов! — Несвойственных? — Ну да! Ты что, никогда об этом не слышал? Я отрицательно мотаю головой. Северус продолжает свою лекцию. — В старинных домах, типа этого, родственники травили друг друга, как крыс. Кастрюли зачарованы от веществ, которые не являются едой или просто признаны магией вредоносными. Мне Люциус Малфой рассказывал. —Ты готовил нечто вредоносное? — усмехаюсь я. — Да нет же! Это просто Костерост! — возмущается мальчик. — Костерост!? А тебе не рано делать такое сложное зелье? Сколько тебе лет, Северус? —В январе будет тринадцать… Ничего не рано! — Значит, ты на третий курс перешёл… Джеймс Поттер тебя не донимает? — Да нет, мы почти не общаемся. В прошлом году он Люциуса доставал, помидор недозрелый. Ему повезло, что Люц не шарахнул его Ступефаем. Люц даже Дамблдора не боится! Мне совсем не нравится блеск в его глазах, когда он вспоминает Люциуса Малфоя. По всему видно, что отец хорька — его кумир. Злость накатывает на меня как снежный ком с горы. Мне очень хочется рассказать Северусу, каким жалким был Люциус Малфой, когда я видел его в последний раз. Как этот чванливый аристократ, словно крыса, метался по окрестностям Хогвартса в поисках своего сыночка. Я чуть ли не скриплю зубами, но молчу. На моё счастье, появляется Кричер с пузырьком в руках. Я беру салфетку и делаю шаг к Северусу. — Надо смазать твои раны, чтобы, не дай Мерлин, не осталось шрама. Но Северус отодвигается от меня. — Не надо, заживёт само. — Нет, надо, я не отстану! Я буквально загоняю мальчика в угол между столом и раковиной. Капаю несколько капель заживляющего бальзама на салфетку и осторожно прикладываю её к ранке под глазом. Северус дергается, но я вовремя успеваю убрать руку, чтобы салфетка с зельем не попала в глаз. — Ты чего? — мне кажется, что я его напугал. — Ничего. У тебя руки холодные. — Я к тебе даже не прикасался! Это заживляющее зелье холодное. Но оно и должно быть такое! Осталось смазать царапину на подбородке, потерпи! Я снова протягиваю руку к его лицу. Он снова вздрагивает и отстраняется. Потом закрывает глаза и чуть ли не шипит: — Мажь быстрее! Я прикасаюсь салфеткой, смоченной зельем, к довольно глубокой ранке на подбородке, и она заживает прямо на глазах. — Вот и всё! Почти ничего не осталось. Ты снова красавчик! — я сам не понимаю, откуда взялось это слово «красавчик», это не было иронией, и не было… комплиментом. Просто вырвалось глуповатое слово. Хотя тринадцатилетний Северус и в самом деле хорош собой. Едва тронутое загаром чистое лицо, выразительные тёмные глаза, изогнутые, словно нарисованные китайской тушью брови, яркие, почти пунцовые губы. А ещё говорят, что один мужчина не может увидеть красоту другого мужчины. Ну, или подростка. Но я вижу! И Северусу, судя по всему, это совсем не нравится. Он выкрикивает: — Я не красавчик! Никогда меня так не называй! И вообще… ты не мог бы уйти с кухни? Мне надо закончить зелье. И скажи эльфу, чтобы он тоже не мельтешил здесь. Я не люблю, когда кто-то смотрит… Теперь его глаза полны высокомерия, а губы кривятся точь-в-точь как у профессора Снейпа, когда он говорил мне очередную гадость. У меня на языке вертится ответная колкость, но я сдерживаю себя. Ведь сейчас я старше его и не должен поддаваться на провокации. — Хорошо! Хорошо! Извини! Я проведаю друзей, пожалуй. Надеюсь, к моему приходу вы с Кричером не поубиваете друг друга. Северус вздыхает и закатывает глаза кверху. Я иду переодеваться и думаю о том, не оставить ли Кричеру письменные инструкции. Уже на выходе из кухни Северус окликает меня: — Гарри! — его голос звучит необычайно мягко. — Что? — я пытаюсь разглядеть на его лице хоть капельку раскаяния, но его там не больше, чем в айсберге, протаранившем Титаник. — Кастрюли должны вернуться в прежнюю форму, если они действительно гоблинские… В Косой переулок я прохожу через камин. Настроение у меня отвратительное. Получается, Северус выгнал меня! Из моего собственного дома! Он просто помешан на своих зельях, люди вообще для него ничего не значат! Я иду вдоль витрин магазинов, и меня распирает от негодования. Я готов ради него рассориться со всем светом, и чуть не подрался с Кингсли! А ему на меня плевать! Он шарахнулся от меня, когда я пытался лечить его. Как будто я изверг какой! Должно быть, у него начался переходный возраст, о котором все говорят. Дети делаются странные, злые и творят неизвестно что. Правда, не все. Я, например, вообще не почувствовал своего переходного возраста. Мне кажется, что я и сейчас такой же, каким был в двенадцать лет. Ну, ростом стал немного выше, и всё. Проходя мимо витрины одного из магазинов, я засмотрелся на мантию, которая была надета на однин из манекенов. Тёмно-зелёная, с шёлковой подкладкой в тон и серебряной пуговицей-брошью. Она бы великолепно подошла взрослому Снейпу, вдруг подумалось мне. И сразу захотелось купить её и подарить ему. Но, во-первых, он носит только чёрное, а во-вторых, он никогда не примет подарка из моих рук. Но чем дольше я любуюсь мантией, тем сильнее утверждаюсь в мысли, что она сшита исключительно для Снейпа. И не приобрести её будет ошибкой и глупостью. Подарок можно послать анонимно! Скажем, на Рождество? А там пусть делает с мантией всё, что хочет! Ну не порвёт же он её на клочки, она ведь такая классная! Вдохновленный, я захожу в лавку и, не торгуясь, покупаю мантию с витрины. В магазине моё приобретение упаковывают и даже уменьшают, чтобы я мог положить свёрток в карман. Я выхожу из магазина с каким-то новым чувством. Оно заключается в том, что я сделал нечто не свойственное мне раньше, я забочусь о ком-то, об очень близком и родном мне человеке. Я наполнен этим сладким чувством ответственности и боюсь его расплескать. При этом я стараюсь не думать, что человек этот вовсе не жаждет быть окруженным моей заботой. * * * Ну, вот теперь можно идти в Нору. Я покупаю у Фортескью торт – не имени себя, а другой – огромный, с пышной шапкой из сливок, в винной лавке беру бутылку огневиски и аппарирую в Нору. Первая кого я вижу — Джинни. Её глаза мгновенно загораются радостью, но она быстро гаснет, сменяясь вежливым безразличием. Я понимаю, что у девушки есть причины для недовольства мною. Но мне всё равно. — Привет, Джинни! — Привет! Герой пожаловал! — хмыкает она и освобождает мои руки от торта и огневиски. — Ты разминулся с мамой и Перси, они пошли за покупками в Косой переулок. Рон и Гермиона гуляют, но к обеду придут. — Как Джордж? — Плохо. Не выходит из комнаты. А ночью куда-то исчезает. Не знаю, что теперь будет с магазином приколов. — Придётся тебе помогать Джорджу. Если Рон начнёт учиться на аврора, ему будет запрещено заниматься коммерцией. — Мы с мамой уже думали об этом. Но я смогу помогать только на каникулах. Сейчас в Норе не так много людей, как раньше… Поэтому мама тоже сможет помогать Джорджу. Несколько минут мы дружелюбно болтаем с Джинни, пока меня не пронзает мысль, что я слишком уж надолго оставил Северуса одного. А вдруг зловредный Кричер снова устроил ему ловушку? — Джинни, мне пора! — произношу я, и прерываю Джинни на полуслове. — Гарри, подожди ещё полчаса, все будут к обеду! — даже не заметив моей бестактности, просит она. — Нет, не могу. — Ты из-за Снейпа? Рон говорит, ты свихнулся на нём… — Много Рон понимает! Снейп ещё маленький, за ним нужен глаз да глаз. — И сколько ему сегодня лет? — Ну, тринадцать, кажется… — Ты в тринадцать лет уже убил василиска! Я не знаю, специально она вспомнила тот день, когда я был готов отдать за неё жизнь, или это получилось непреднамеренно. Но душа моя молчит. Она там, на Гриммо, варит Костерост, осознаю я вдруг. Сердце замирает, мне трудно дышать, я не слышу Джинни и вообще не понимаю, что я делаю в этом странном и непонятном доме. Нагородив какую-то чепуху в своё оправдание, я через камин возвращаюсь домой. Северус сидит на диване в гостиной и что-то пишет в свой личный дневник. Когда я появляюсь из камина, он даже не поворачивает голову в мою сторону. Я подхожу к дивану и становлюсь прямо перед ним: — Ну, как Костерост? Готов? — весёлый тон удаётся мне с трудом. Я отчего-то волнуюсь, у меня даже слегка дрожат руки. — Ещё полчаса назад, — Северус перестаёт писать, наклоняет голову и ехидно улыбается. — Пока ты любезничал со своими друзьями, я успел разлить его по флаконам. Теперь Кричер занял кухню, делает пирог – с грибами, судя по запаху. Ну и нюх у него. Я никаких запахов с кухни не чувствую. — И что ты будешь делать с этими флаконами? — Отнесу в Больничное крыло. Ну… я обычно отношу в больничное крыло… Помфри его проверяет. Если зелье сделано правильно, Помфри за каждый флакон даёт мне сикль! — Здорово, — только и могу сказать я, — у тебя врожденный талант к коммерции. Северус пожимает плечами. — Это была бы коммерция, если бы полученные деньги я вкладывал в новые ингредиенты. А я обычно сразу трачу деньги. — На что же ты их тратишь? — любопытничаю я. — На разное, — лаконично сообщает Северус и загадочно улыбается. А между тем посреди гостиной возникает Кричер и сообщает, что обед готов. Мы обедаем на кухне. Северус молчит и не обращает на меня ни малейшего внимания. Он сосредоточен на еде. Разделывая на тарелке бифштекс, он орудует ножом и вилкой, как принц на званом обеде. От его манер можно сойти с ума. Я кажусь себе цирковым медведем, которого посадили за стол. Мне хочется расспросить Северуса о множестве вещей, но я не знаю, с чего начать разговор. Сегодня он совсем не тот дружелюбный и весёлый ребёнок, каким был вчера. Сегодня в нём проглядывает характер декана Слизерина. Но, как ни странно, меня это радует. Северус Снейп в моём понимании — нелюдимый, злой и сильный маг. Но он не сразу стал таким. Он, очевидно, долго растил свою броню. Что бы с ним было, если бы он остался таким – открытым и жизнерадостным? Когда Кричер подаёт нам чай, Северус пристально смотрит на меня и вдруг совершенно по-девчоночьи хихикает в ладошку. — В чае смешинка? — интересуюсь я. — Нет, я вдруг вспомнил, кого ты мне напоминаешь, — у меня от этих слов холодеет спина. Я машинально отхлёбываю слишком горячий чай и обжигаюсь. Северус откровенно веселится, глядя на мои мучения. Однако в его голосе звучит и некоторая доля сочувствия: — Гарри, налей молока в чай, тогда он не будет таким горячим. — Я никогда не пью чай с молоком! Терпеть не могу! — А ты пробовал? Чай с молоком – это ра-ци-о-наль-но! Углеводы, белки, жиры и тиамины в одной чашке. Так же полезно как суп, но гораздо вкуснее! Мне просто лень отстаивать свои вкусы, когда этот невозможный мальчишка улыбается и протягивает мне молочник. Я послушно доливаю молоко в свой чай, пробую на вкус. Мой обожжённый язык молоку рад. — Да, вкусно. — Вот видишь! Никогда не спорь со мною, я всегда прав! Отличный совет, между прочим. Наверное, стоит к нему прислушаться. — Так кого я тебе напоминаю? — я напряжённо жду, когда он начнёт рассказывать мне о моём отце, который третировал его в школе. — Джеймса Поттера! Если смотреть на внешность — очки, лицо. Но он такой придурок, если честно сказать, а ты совсем другой! — Какой «другой»? — Ну, не хвастаешься постоянно, не таскаешь за собой своих друзей… — Это плохо – «таскать» за собой друзей? — странно, я не вижу в его глазах ненависти, когда он говорит о Джеймсе Поттере. Если там что-то есть, то это насмешка. Должно быть, Люциус Малфой был неплохой защитой для Северуса те два года, пока не закончил Хогвартс. Я делаю большой глоток чая. — Конечно плохо! Когда людей много, сосредоточиться невозможно, и уроки толком не выучишь. — Как же ты учишь уроки в слизеринской гостиной, там ведь тоже много народа? — Слизеринцы не такие шумные, как гриффиндорцы. Я однажды зашёл в гриффиндорскую гостиную на минутку и чуть не оглох. Все старались друг друга перекричать. И ещё радио играло. — Ты зашёл в гриффиндорскую гостиную? — Слагхорн попросил передать записку их старосте. Лили сказала, что сама отнесёт записку, но раз мне поручили… Гарри, что с тобой? Я чувствую, что по спине у меня ползёт какое-то насекомое, должно быть, упало с потолка мне за шиворот. Я оттягиваю футболку на спине, в надежде, что проклятое насекомое вывалится на пол, но оно, не поняв моих благих намерений, жалит меня со страшной силой. Я выскакиваю из-за стола и в одно мгновение стаскиваю с себя футболку и бросаю её на пол. Но на футболке ничего нет. Я поднимаю её с пола и хорошенько встряхиваю. Ничего. — Северус, посмотри, что там у меня на спине? Северус встаёт и заходит мне за спину. — Я ничего не вижу. — Совсем ничего? — в моём голосе невольно прорываются нотки раздражения, я начинаю злиться уже на самого себя. — Почему «ничего»? Спину вижу, лопатки, родинка на пояснице с левой стороны… Укуса не вижу. Я чувствую, как тёплые сухие пальцы прикасаются к моей спине, растягивают пальцами кожу. — Тут что-то есть… это прыщик. Ой, вижу, у тебя здесь … жало! Это, наверное, оса была! —Я не видел никакой осы! — Это ты от друзей своих притащил осу! — злорадно замечает Северус. — Не двигайся. Сейчас я вытащу. Не сомневайся, я умею… Он кладёт мне руку на талию, удерживая меня, а второй рукой сжимает кожу в месте укуса. Это очень странное ощущение. —Не дергайся! Я стою полуголый посреди кухни и чувствую себя полным идиотом. Лучше бы я сидел спокойно и делал вид, что нет никакой осы. Ну укусила, что с того? От укуса осы не умирают. И кажется, осы не оставляют жала… Но я вдруг чувствую, как к моей спине прикасается что-то очень мягкое, влажное и теплое, мне становится ясно, что это губы Северуса. Он что, собрался высасывать жало?! Совершенно неожиданно возбуждение простреливает моё тело от груди до паха. Мне делается очень сладко и хорошо и одновременно жутко, но больше всего хочется сбежать. Потому что я чётко осознаю: Северус – вот причина моего состояния. Конечно, не он именно, а его быстрые руки, его тёплый язык, прикасающийся к моей спине. Я дергаюсь, но мальчик неожиданно крепко держит меня рукой. Но через пару секунд он отпускает: — Готово! Я молниеносно сажусь на стул и бросаю футболку на колени, пытаясь замаскировать своё состояние. Мой член налился и встал, и даже широкие брюки не в состоянии скрыть эрекцию. — Вот! — к самому моему носу Северус подносит указательный палец. На подушечке пальца какая-то тёмная крошечная палочка. — Обломок жала, — объясняет мне Северус. — Ранку надо смазать антисептиком или заживляющим. Ещё осталось? Или ты всё на меня извёл? — Нет! Не надо ничего смазывать! — я вскакиваю и бегу в свою спальню. В спальне я падаю на кровать и закрываю глаза. Сердце стучит как сумасшедшее. Я не извращенец. Просто у мальчика очень нежные руки. В моём возрасте все крутят романы. А я до сих пор одинок. Мне нужно найти кого-нибудь если не для любви, то хотя бы для секса. И покончить, наконец, со своей девственностью. А то ведь я «завожусь» от самых обычных прикосновений. Только пусть это будет не Джинни! Я усмехаюсь, и на душе делается гораздо спокойней. Возбуждение постепенно проходит. Боль от укуса почти не чувствуется. Я строю планы на будущее и незаметно для себя начинаю дремать. Но моё первое сновидение разорвано звуком открывающейся двери. В спальню заглядывает Северус: — Гарри! Ты как, больно? — Северус осторожно присаживается на край кровати. —Нет, не особо. Просто неожиданно. — Мне надо кое-что тебе сказать… Жала не было, это была моя ресница. Я обрезал её заранее. Издалека её можно принять за обломанное жало. — Заранее? — я никак не могу понять, о чём он говорит. — Ну да, не было никакой осы, я подлил тебе жалящее зелье. — Подлил? Куда подлил? — В молоко, — кажется, мне продолжает сниться кошмар. Северус подлил мне какую-то гадость в молоко? Но я стараюсь сохранять спокойствие. Я ведь взрослый, прошедший через многое человек. — Почему ты мне это рассказываешь? — Чтобы ты меня похвалил за отлично сваренное зелье, — он склоняет голову набок, словно маленькая птичка, и слегка прищуривает глаза. — Молодец, я впечатлён! Иди сюда! — я протягиваю руку. Вот теперь, якобы на правах отца, пострадавшего от экспериментов сына, я могу позволить себе запрещённые ранее нежности. Северус, повинуясь моим рукам, ложится рядом. Я обнимаю его и целую в макушку. — Я не умру? — Нет. Оно безвредное, и я подлил всего лишь каплю, — Северус трётся затылком о моё плечо. — Ты точно не обиделся? Мой отец убил бы меня за такие штучки… — Ну, раз не умру, тогда не обиделся, — я позволяю себе зарыться носом в его волосы. Северус не проявляет никакого недовольства, не отстраняется, а даже немного придвигается ко мне, а я вдыхаю запах его волос. Он берёт мою правую руку и рассматривает ладонь. — А у тебя двойная линия жизни, Гарри, ты везунчик… И есть линия Солнца… — он слегка поворачивает голову ко мне и произносит как будто разочарованно, но с улыбкой: — Гриффиндорец… — крутит мою руку так и сяк, водит горячими пальцами по линиям на моей руке и удовлетворённо шепчет: — Линия жизни длинная и широкая, ты будешь жить долго-долго… А линия любви…от одного края ладони до другого — ты однолюб… Ты уже любишь кого-нибудь, Гарри? Прикосновения его рук сейчас успокаивают меня, убаюкивают… —Не-а, — всё моё существо от близости Северуса погружается в такой неземной покой, и я плыву в нём, словно в тёплой реке, без мыслей, забот, тревог, и даже без собственного тела. Оно исчезает, тает, делается невесомым, растворяется в воздухе. — Скоро полюбишь… — тихий голос доносится до меня издалека, и как будто бы из тумана. Я засыпаю…