13 возрастов Мастера Зелий

В больничном крыле было очень тихо. Северус был единственным пациентом мадам Помфри. Остальных либо переместили в Мунго, либо вылечили и отпустили домой. — Гарри, ты случайно не знаешь, почему Северус так странно выглядит? — Он под заклятием «Инфанто Вирджум». — Понимаю, — мадам Помфри покачала головой. — Был у нас один такой случай лет тридцать назад. Ничего нельзя было сделать, пришлось просто ждать две недели, пока человек вернётся в свой возраст. — Скажите, мадам Помфри, если Снейп под заклятием «Инфанто Вирджум», завтра он повзрослеет? Или останется в коме? Или повзрослеет, оставшись в коме? — Я не знаю, Гарри. Никто не возьмётся это предсказать. Подобных случаев в истории магической медицины не случалось. Мы ещё немного поговорили с мадам Помфри, поделились новостями, и она разрешила мне взять стул и сидеть возле Северуса. Он всё ещё был без сознания. Часть яда удалось вывести. Но другая его часть осела в мягких тканях, парализовав мышцы. Очнувшись, Северус, вероятно, не сможет пошевелить ни рукой, ни ногой. Возможно, у него даже не получится поднять веки, или он не сможет говорить. Понадобятся бесконечные переливания крови и масса очистительных процедур, чтобы его организм смог победить яд и вернуться к своему обычному состоянию. Мадам Помфри сказала, что на это может уйти от месяца до полугода. Наверное, она хотела меня напугать, чтобы я приготовился к длительному и кропотливому периоду реабилитации Северуса и не надеялся на то, что уже завтра он заговорит или встанет и пойдёт. Но сроки, названные колдомедиком, меня не напугали. Я мог бы перенести Северуса к себе на Гриммо и заботиться о нём. Ведь основным лекарем Северуса должно было стать Время, а у меня времени было полно. Помфри надо было срочно отлучиться куда-то на пару часов, и она оставила Северуса на моё попечение, предупредив, что я должен напоить его водой из специального поильника, как только он придёт в себя. О том, что он пришёл в себя, меня должен был известить специальный звоночек в изголовье кровати. Сначала мне показалось странным, что она так легко оставляет Северуса на моё попечение. Но потом вспомнил Дамблдора и всё понял: наши отношения уже не являлись тайной для обитателей Хогвартса. Понятно, пока Северус здесь, я не покину Больничное крыло. Мне не нужен был звонок, чтобы понять, что Северус очнулся. Я как раз держал его за руку и думал о том, что хочу поделиться с ним своими жизненными силами, как вдруг его рука слабо вздрогнула. Это было даже не движение, а удар сердца, который был сильнее других. Сердце Северуса билось, и уже одно это делало меня счастливым. — Северус! Ты меня слышишь? — конечно, никакой реакции не последовало, но мне хотелось думать, что он меня слышал. — Я дам тебе попить. Хорошей, вкусной воды. Тебе нужно пить много воды, — я боялся сделать что-то не так, хотя Помфри меня уверила, что я обязательно должен справиться, и гасил свои тревоги разговорами с самим собой. Я приобнял Северуса, приподнимая его, чтобы он не захлебнулся. Хорошо, что Помфри меня не видела, вряд ли она допускает, что между сиделкой и пациентом возможны столь тесные объятия. Затем поднёс к его губам поильник и попытался влить в его рот немного воды, но она полилась по подбородку. Я вытер его краем простыни и предпринял новую попытку. Наконец мне удалось напоить его. Я осторожно опустил Северуса на подушки, взял его ледяную руку в свои ладони и попытался согреть своим дыханием, но вдруг почувствовал слабое пожатие. Я поднял глаза и встретился взглядом с Северусом. — Зачем ты здесь? — тихо и хрипло спросил он. Я пожал плечами. — Ты болен, и я хочу быть с тобой. Он попытался встать, но смог только слегка пошевелить головой. Я приподнял подушки и усадил его удобнее. Северус сверкнул на меня злым взглядом: — Ты знал? Знал, что я убил твоих родителей? — произнёс он довольно громко по сравнению с предыдущей фразой. Наверное, это стоило ему усилий и причинило боль, судя по тому, как он поморщился. — Я знал… Но я простил тебя, не сразу, но простил. К тому же, убил их не ты, а ВоландеМорт! —Это не всё. Есть ещё одна вещь, более страшная. — Что это? — Я любил Тома Риддла, — голос Северуса ослаб и звучал очень тихо. И мне показалось, что я ослышался. Ни мои уши, ни моё сердце не понимало и не принимало этого признания. Всё, что угодно, только не это! Такого просто не может быть. Только не Северус! Никто не мог любить Тома Риддла! Он был чудовищем. Видно, прочитав все мои мысли так же легко, будто они были написаны на бумаге, Северус продолжил: — Он не всегда был чудовищем. Когда меня представили ему, он выглядел как обычный человек. Было у него в лице что-то змеиное и немного странное на первый взгляд, но когда я подпал под обаяние его голоса, понял, как глубок его ум и знание жизни, эти странности уже не мешали мне воспринимать его как незаурядную личность. — Разве вы все не знали, что он убийца? — я всё ещё не мог отойти от слов Северуса. — Нет, никто об этом не знал. Среди своих молодых сторонников он выделял меня и Малфоя. Он говорил, что ни мне, ни Люциусу не нужно совершать компрометирующих поступков. Когда власть будет за мною, говорил он, мои руки правая и левая должны быть чисты. Однако он испытывал нас. Перед тем, как мы стали Пожирателями Смерти, он придумывал нам задания. Каждый должен был сделать то, к чему испытывал самое сильное отвращение. Люциус Малфой провел неделю в маггловском доме престарелых в качестве санитара, без всякой магии убирая мочу и рвоту, слушая вопли умирающих и несвязный бред ещё живых. Для Люциуса это были пять дней ада, ведь он ненавидел магглов, чужие страдания, старость и необходимость выполнять физическую работу. Мне тогда такое решение Лорда показалось мудрым. Делая нас своими соратниками, он должен был знать, способны ли мы переступить через себя, чтобы выполнить его приказ. Так вот, меня лично работой в доме престарелых было не испугать. Мой отец часто был… нездоров, и мне приходилось заботиться о нём, словно о беспомощном ребенке, а поскольку магией во время каникул я пользоваться не мог, то всё это приходилось делать вручную. Но для меня Лорд придумал другое испытание. Прочитать мои мысли и узнать, чего я не терплю больше всего, было для него минутным делом: я не переносил тесную близость других людей. Я всегда уединялся, уходил, убегал. Только для Лили я был доступен. Я мог пить с нею из одной чашки чай, доесть за ней слишком кислое на её вкус яблоко, поцеловать её пальцы, перепачканные землей, потому что она только что пересаживала на травологии памирский голубой мак… Тебе придётся выслушать мою исповедь, Гарри. И если после этого ты согласишься просто смотреть на меня… — Я выслушаю тебя, Северус, — я боялся, что он замолчит, закроется, уйдёт в свои мысли. Поэтому был готов услышать страшные вещи. В моей жизни ничего не бывало просто, и вот теперь моя любовь должна пройти горнило ненависти. Сгореть в нём или наоборот закалиться и стать незыблемой величиной этого мира — Я точно не знаю, когда он узнал о моей слабости, — продолжил Северус. Голос его был слаб и тих, мне приходилось вслушиваться в его фразы. И при этом контролировать свои эмоции, хотя внутри меня бушевал ураган, ведь речь шла о ненавистном мне Томе Риддле. — Однажды после собрания – мне тогда едва исполнилось семнадцать лет – он попросил помочь ему. Он хотел написать статью о нашумевшем судебном процессе того времени: молодой маг влюбился в простую маггловскую девушку. Они поженились, и у них родились двое детей. Однажды маг узнал, что его жена изменила ему со своим школьным другом. И не просто изменила, а хочет развестись с ним, забрать обоих детей, которые по всем признакам стали бы волшебниками, и уйти в маггловский мир безвозвратно. В порыве гнева маг убил свою жену и обоих детей. Том Риддл видел корень зла в том, что магу позволили жениться на маггле. Он хотел использовать этот процесс как трибуну для своих идей. Статью должны были опубликовать в «Ежедневном Пророке». На столе в его кабинете лежали выдержки из дела, которое завёл аврорат, заметки, планы. Я должен был оформить это в убедительный текст. Риддл сказал, что я могу потратить на это сколько угодно времени. И всё это время он находился рядом со мною. Стоял за моим креслом, в непосредственной близости от меня, присаживался на стол рядом со мною, проглядывая написанные абзацы. Невзначай касался моей руки. Меня его близость ужасно нервировала. Я не мог сосредоточиться. Но он сказал, что накажет меня, если я не закончу статью через час. После этого он подошёл сзади и положил руки мне на плечи. Моё сердцебиение заглушало мои мысли, пот лился со лба, хотя в кабинете было совсем не жарко. Я не смог даже удержать в дрожащих руках перо. Том отпустил меня, но сказал, что в следующий раз, через неделю, не будет так снисходителен. Северус вздохнул и попросил ещё воды. Я напоил его, и он продолжил: — Всю неделю я пытался образумить своё тело. Ходил в «Кабанью голову» и напивался там со случайными собутыльниками, но как только начиналось застольное панибратство и прочувствованные пьяные разговоры, я сбегал. Я даже сходил в публичный дом в Лютном переулке, выбрал девушку, но не смог притронуться к ней. Она казалась мне грязной и холодной, как лягушка. Меня выворачивало от одной мысли, что она может подойти и поцеловать меня. — Подожди, Северус, — перебил я его, — но ведь ты поцеловал меня, когда тебе было пятнадцать – или около того – лет? — Я заметил с самого начала, что на тебя мои комплексы не распространяются. Мне с тобой так же легко, как и с Лили. Ты уверен, что готов слушать дальше? Я кивнул: — Да, Северус. — Так вот, очередное собрание сторонников Лорда снова должно было стать днём моего испытания. Я мог избежать его, уйти, пока у меня на руке не было метки, но какая-то непреодолимая сила влекла меня в неприметный особняк на окраине Лондона, где Лорд своим завораживающим голосом излагал тезисы по поводу чистоты магической крови. После собрания он снова позвал меня в свой кабинет. Мимоходом, будто невзначай, просматривая какие-то бумаги, Лорд велел мне раздеться и встать на колени. Я все исполнил и был готов принять наказание. Я думал, что он будет бить меня. Но он непринужденно опустился рядом со мною на ковёр и стал рассматривать меня. Насмотревшись вдоволь, он сказал, что любуется мною. Меня словно огрели хлыстом. Он протянул руку и притронулся к моему бедру. Место прикосновения как будто обожгло льдом. Он притронулся ещё раз, и меня стала колотить крупная дрожь. Но он не обращал на это внимания. Его руки гладили моё дрожащее тело, при этом он говорил что-то ласково-успокаивающее, но мой мозг не воспринимал его слова. Когда он развернул меня к себе спиной и попытался овладеть мною, я потерял сознание. Очнулся я от холодного водопада, который обрушился на меня из его палочки. Лорд сказал, что я не могу быть Пожирателем Смерти, поскольку не владею собой. Я не выполнил задание. Он сказал это не злобно, а словно бы сожалея. Но, голый и мокрый, лёжа у него в ногах, я выпросил ещё один шанс. И он мне его дал. Через неделю, без всякого напоминания с его стороны, я пришёл в кабинет и попытался исполнить своё задание. Но тело снова предало меня. Лорд сказал, что если я и дальше буду дрожать, ублажая его, он пустит меня по кругу взрослых Пожирателей, не брезгующих мальчишками. От этого я затрясся ещё сильнее. Хотя я и знал, что он не выполнит свою угрозу. После такой экзекуции от меня осталось бы пустое место, как после поцелуя Дементора. Не от того, что я стыдлив или боюсь физического или сексуального насилия. Дело в природе моего тела, которое не переносит чужих прикосновений. Но Риддл ломал меня угрозами и лаской. Шепча горячие слова, называя нежными именами, вводя меня в транс своим гипнотическим голосом. Постепенно моё тело смирялось. Через три месяца дрессировки я смог прикоснуться к Тому, лечь под него и отдаться без всякой дрожи. Однажды он сказал, что моё задание выполнено, и мне больше не надо приходить к нему в кабинет. Но я поймал себя на мысли, что хочу пойти туда. Раньше никто не был со мною нежен, никто не проявлял столько внимания и терпения. К тому же я восхищался им, его умом и силой. Я был готов на всё ради его одобрительного взгляда, кивка головы, похвалы... Случайно подслушав очередной бред Сибиллы, я не придал ему особого значения. Я лишь использовал его как повод завладеть вниманием Тома, побыть с ним, поговорить, напомнить о себе. Северус коротко взглянул на меня, и я вдруг почувствовал, что не могу больше этого терпеть: хотелось заорать, затопать ногами, потребовать, чтобы Северус прекратил говорить. Это было невыносимо. Подумать только - эти белые руки, неподвижно лежащие на одеяле, словно спящие птицы, эта стройная шея, плечи, всё это, такое светлое, чистое, лапал проклятый Воландеморт. Он владел Северусом, был внутри него, наполнял его собою. И ему было этого мало – он пробрался в отдалённые глубины его души, отравил собою его мозг, поселился в его мыслях. Осквернён! Осквернен. Осквернён… Слово билось во мне, словно умирающий от удушья человек. Мой Северус был осквернён. Моя любовь была осквернена. Она отдавала смрадом разложения, похоти и мерзости. Я сам стал грязным, ничтожным существом. Будто бы выпил оборотное зелье и навсегда превратился в какого-нибудь Питтегрю или в огромного слизня. Хотелось избавиться от своей оболочки, но я не мог. Осквернён. Осквернён. Осквернён! Мне мешал Северус. Чтобы избавиться от отвратительных чувств, от мертвечины, которая, словно плесень, облепила меня с ног до головы, мне нужно было избавиться от Северуса. Бежать от него, словно из зачумленного города. Отрезать его от себя, прижёчь раны калёным железом и забыть. Сжечь все мосты. Я встал, взглянул на Северуса. По сведённым бровям и боли в глазах, я понял, что он буквально читает мои мысли. Я хотел бы что-то сказать, но на душе у меня было пусто. Черно и пусто. Ни утешений, ни оправданий. — Мне надо выйти…— я еле придумал, что сказать, чтобы быстрее уйти. Я переоценил себя, говоря, что готов услышать правду, какой бы ужасной она ни была. Я просто не знал, что слова могут убивать… Даже не взглянув на Северуса, я вынырнул из его палаты и побежал куда-то. Чем дальше я уходил, тем легче мне делалось. На глаза мне попался камин, я взял щепоть пороха и назвал адрес своего дома.