Второй шанс

Говорить с Фуго оказалось сложнее чем представлялось - то ли дело было в осуждающем, ненавистном взгляде, прячущимся за светлыми ресницами, то ли в резко напавшей на Леона сонливости, которая заплетала язык и путала мысли в голове. Рассказ вышел нескладным, рваным, но всё таки передающим суть того, что случилось. Паннакота слушал его, поджав губы, и не говоря ни слова. Лишь когда прозвучало "Как-то так..." он то ли в удивлении, то ли в раздражении вскинул брови и ненадолго закрыл глаза: -Было бы странно если бы всё пошло по плану... - Уже не скрывая недовольства, он протянул Леону папку, на удивление аккуратно вложив её в ладони, - Указывай себя как доверенное лицо. Сними мне отдельный номер, когда тебе позвонят насчёт Бучеллати - сообщи мне, в папке мой номер - не потеряй. Не дав вставить и слова, Паннакота поднялся и направился к выходу, напоследок стрельнув в Аббаккио ещё одним холодным взглядом. Тот пожал плечами - всё могло быть гораздо хуже, пацан вообще вёл себя достойно и сильно удивил, когда не устроил драку прямо тут. Леон распахнул папку и пробежался глазами по её содержимому - скурпулёзно сложенные документы, личные карточки и паспорт Бучеллати. Конечно, половина всего этого, а то и две трети, бесполезны и не нужны, но не удивиться тому, насколько бережно Фуго всё это сложил, будучи в наверняка сонном состоянии, было невозможно. Тяжко вздохнув, Аббаккио закрыл глаза и надавил на глазные яблоки пальцами, пытаясь прогнать сонливость - весь этот ужас с документами будет длиться достаточно чтобы утомить - и направился к ресепшену. *** Эти две недели в ожидании разговора с Бучеллати были адом. Снять отдельный номер Паннакоте всё же пришлось и Леон остался один на один со своими мыслями, ничем не занятый и ничего не делающий. Спасал лишь телевизор в номере - он работал без остановок, вечно бубнел на фоне. Это ни капельки не помогало, иногда сбивало с мысли и доводило до бешенства своими помехами и проблемами со связью, но всё лучше чем ничего, думал Леон и замирал, держа пульт в руках, чтобы потом положить его обратно на кофейный столик, так и не выключив телевизор. Но мысли о Бучеллати, вине за случившееся, об уходе из мафии пожирали изнутри и им не мешали внешние раздражители. Он почти не спал, лишь иногда впадая в беспокойную дрёму, которую и отдыхом тела и мозга назвать нельзя было - он ворочался, стонал и бубнил, каждый раз во сне так и не успевая спасти Бучеллати, каждый раз видя как угасает жизнь в его небесно-голубых глазах, каждый раз вскакивая в холодном поту. Несколько раз приходилось спускаться вниз, в аптеку, и наперекор себе и своим убеждениям, покупать успокоительные и жрать их пачками, чтобы несколько часов, а иногда и дней, в почти бессознательном состоянии, невидящим, безэмоциональным взглядом впериться в телевизор. От еды Леон тоже отказался, как он позже осознал, по своей тупости, потому что глотать таблетки на голодный желудок идея явно не самая хорошая, и, после двух вечеров проведённых рядом с туалетом, после походов в аптеку, уже успевшую стать родной, за обезболивающим, после скручивающих, выворачивающих наизнанку болей в животе, он смиренно начал есть, с неохотой, через подташнивание и нежелание. Иногда, Аббаккио сомневался в своей адекватности, после часовых разговоров с самим собой, после убеждений самого себя, что с Бучеллати всё в порядке. Он мог часами всматриваться в своё отражение в аккуратном овале зеркала, смотреть в впалые, потухшие глаза и думать "Не сошёл ли я с ума?". Бывало, он бросался к телефонной трубке и набирал номер Паннакоты, останавливая себя на последней цифре. Эти две недели тянулись мучительно долго, но по их завершению Леон не помнил ничего. В его сознании они пролетели за один миг. Будто не было истерик после кошмаров, будто его не рвало от любой пищи, будто это не он смотрел с окна, прикидывая, выживет ли если прыгнет, будто не он просыпался каждую ночь с рваными всхлипами, будто не он позволял жгучим слезам катиться по щекам, как будто всего этого не было. В один из дней когда Леон снова застыл над телефоном, то ли ожидая звонка, то ли собираясь кому-то звонить, он и сам не знал, на весь номер раздался звонок и он никогда так быстро не поднимал трубку. Слова "Состояние сеньора Буччеллати стабилизировалось и он готов принимать посетителей" будто вытянули Аббаккио из омута в котором он находился эти две недели. Будто бы он голову из воды вытащил и смог вздохнуть полной грудью. Несколько секунд он молчал, не мог и слова сказать, бесцельно бродя взглядом по комнате, то открывая, то закрывая рот. Наконец, брякнул что-то глупое, бессвязное, кое как сказав, что придётся навестить Бучеллати, и бросил трубку. "Будто бы дышать легче стало..." Ему словно руку протянули из того мира реальных людей, который скрывался за тяжёлыми тёмными шторами. Живых людей. Собрав свои оставшиеся силы, Леон кинулся собираться в больницу. *** Бруно на удивление часто бывал в больницах в детстве - ходил туда попеременно с матерью и отцом, в основном сидя в коридорах, ожидая когда закончится приём и можно будет спуститься в столовую, взять бесплатного сока. По факту, он почти ничего не знал о наполнении кабинетов, никогда не видел как выглядели палаты, лишь иногда, одним глазом заглядывал туда, из интереса, но он отлично помнил горьковато-сладкий запах таблеток, который тянулся по всей больнице. Потому, когда он, хмурясь от боли, открыл глаза, он тут же понял где находится. В больнице очевидно, а судя по монотонно, почти раздражающе, пикающему автомату рядом, всё очень плохо. Это же подтвердила капельница, аккуратно лежащая на внутренней стороне предплечья. В голове сплошная каша, мысли путаются, чтобы вспомнить что произошло потребовалось некоторое время. Он помнил те события очень смутно - Леона прижимают к стенке и приставляют к затылку пистолет, Бруно замирает, с ужасом смотря на это, внутри всё вступает, звучит выстрел и следующее и последнее что он видит перед собой - лицо Аббаккио перепачканое в крови. Он был напуган. Тогда Бучеллатти не понимал чем, на мгновение испугавшись что алые пятна на щеках Леона его собственные, но теперь, чувствуя бинты обвивающие плечо и живот, он понимал причину беспокойства. Он попытался приподнятся на локтях и тут же поражённо ахнул, когда боль, словно молния, скользнула от плеча до солнечного сплетения, стрельнув куда-то в бок, ужасно и зудяще. Недовольно откинувшись на подушки, наконец обратил внимание на палату. Она была самая обыкновенная - несколько коек, у каждой по тумбочке, на нескольких валяются книги и смято бельё - у него есть соседи. Взгляд скользнул дальше - напротив кровати настежь были отворены окна - тут же захотелось спросить "А можно ли вообще в палате с больными так делать?", но это лучше духоты. И там же расположились настенные часы, которые почти полностью скрывались за полупрозрачным, летучим тюлем, который словно паруса надувал ветер, рядом - наскоро приклееный скотчем к стенке календарь. Хватило несколько секунд чтобы зацепиться глазами за дату - и спину стянуло неприятным холодом. Мысли, которые никак не могли собраться в кучу в голове, пропали и вовсе, оставив вместо себя одни нецензурные выражения и медленно нарастающую злобу. Нет, не злобу, какую-то странную обиду. Чёрт, чёрт, чёрт! Он тут торчит почти две недели - 13 дней, отметил Бруно про себя. Сердце тут же начало набатом стучать в висках, подбешивая ещё больше. Всё снова пошло через задницу! Его команда осталась в чужом городе, в полном неведении о состоянии своего командира, Фуго наверняка устроит Леону взбучку, обвиняя во всем его, а по итогу решит, что виноват сам, а Леон...повезёт если он вообще в адеквате и не ушёл в запой. За такие мысли тут же захотелось дать себе пощёчину, но Бруно не представлял как тот пережил 13 дней полного одиночества с мыслью, что виноват в травме другого человека. Чёрт! Бруно решительно откинул одеяло, но дверь палаты распахнулась и внутрь зашло два человека - мужчина в мешковатых штанах, шаркающий очень худыми, будто иссохшими ногами и медсестра заботливо держащая его под руку. Она окинула взглядом комнату и наткнувшись на Бруно странным тоном, совмешающим и радость, и гнев, и возмущённость, вскрикнула: -Вам ещё нельзя передвигаться самостоятельно! Ложитесь обратно! - Она аккуратно, но дёрганно усадила мужчину на койку и тут подскочила к Бучеллатти, накинула тяжёлое одеяло обратно, и мягко надавила на плечи, на одно чуть сильнее, вынуждая лечь, - Вам нужно лежать. -Простите, когда меня выпишут? - Бруно вцепился в девушку внимательным, настойчивым взглядом. -Это может сказать только врач... - Отмахнулась она, что-то меняя в капельнице. -Но вы же тоже должны знать. Когда меня выпишут, это очень важно. -Синьор Бучеллатти вы должны понимать, что пулевые ранения быстро не заживают пото... -Спросите у моего лечащего врача когда я смогу выписаться. Пожалуйста. - Бруно старался игнорировать то как быстрее и быстрее начал пищать автомат, но медсестра это тоже заметила и, нахмурившись и поджав губы, она вышла из палаты широкими шагами. Чёрт! Бруно поднял глаза к потолку. Ему тут тухнуть недели две не меньше, а может и вообще месяц, а как ему связаться со своей командой?! Дверь палаты снова отворилась и первым в комнату зашёл уже низкорослый мужчина с добродушным лицом, за ним семенила медсестра, недовольно выглядывая из-за его плеча. -Очнулись, как я погляжу? - Он довольно поглядел Бруно, но тут же нахмурился, видимо, услышав учащённый писк автомата, - А почему волнуемся? Что-то случилось? -Да, мне срочно нужно к моей команде! Ну, к коллегам по работе. - Он с готовностью кивнул, надеясь, что его поймут. -Не отступитесь, значит, да? -Да! Это очень срочно! - Где-то внутри затеплилась надежда, что может к нему пустят Леона или Фуго на разговор. Врач недолго смотрел на него, с взглядом будто он психиатр, а перед ним - безнадёжный больной, потом наклонился к медсестре: -Дайте ему пол таблетки альпрозалама. - Он ещё раз глянул на Бруно, в глазах которого надежда стремительно угасала, и вышел из комнаты. -Это успокоительное, понимаете, вам нельзя волноваться с такими ранами, а если поднимется давление будет еще хуже и вас снова придётся госпитализировать, пожалуйста, не сопротивляйтесь... - Сказала напоследок медсестра и тоже поспешно удалилась из палаты. Бруно опять откинулся на подушки, поджав губы - всё идет через задницу. *** Ночь была спокойной. Как и утро. Это спокойствие пугало и бесило, но разозлиться на всю он не мог - медсестра вечно крутилась где-то рядом и если писк автомата учащался тут же угрожала врачом и успокоительными. Соседи по палате - их оказалось два - сказали, что это им так повезло с медсестрой, но поменять её нельзя, потому оставалось лишь принять. Бруно проснулся рано, от солнечных лучей, которые аккуратно исполосовали всю комнату яркими полосками света. На улице было ещё свежо, почти прохладно, туман ещё мягко стелился меж деревьев. Он всеми силами избегал мыслей о своей команде. Он волновался за них слишком сильно, всё ещё надеясь, что скоро к нему начнут пускать посетителей, потому что с каждым надо было переговорить, успокоить и убедить в невиновности. День тянулся мучительно долго. Двигаться стало полегче - как сказали сокамерники окончательно прошло действие обезболивающего - потому Бруно смог свесить босые ноги на пол и сыграть в шахматы, в карты, в шашки, даже в слова, но тревожность будто бы обнимала его со спины, обвив руками шею, и пыталась задушить, он не мог ни на чём сосредоточиться, потому и полностью отдаться бесполезным больничным развлечениям не получалось. После завтрака стало ещё хуже - соседи заснули, даже поговорить было не с кем. Он остался наедине со своими мыслями. Думать о Фуго было сложно. Он вечно взваливает на себя больше чем может унести и наверняка думает, что из-за его рассеянности и невнимательности Бруно в больнице. Думать о Леоне не хотелось совсем. Он был чем-то схож с Паннакоттой, но тот мог игнорировать многие вещи, дистонцироваться от проблем, не замечать их, Леон так не умел. Внешне он был спокоен, но внутренне он пропускал через себя всё, что ему говорили, об этом можно догадаться лишь взглянув на него. Даже представить было сложно, что творилось в голове у Аббаккио все эти две недели... С этими мыслями заснул и сам Бруно, поддавшись всеобщей сонной атмосфере. Разбудили его уже в обед. Он тоже тянулся долго, нудно и тягуче, после сна голова была будто чугунная, глаза странно болели и тело отяжелело. Последствия сна днём. После трапезы они снова сыграли в слова, в города, по очереди в шашки и шахматы, потом в покер, и так бы все и было до вечера, но в палату зашла незнакомая медсестра и, не поднимая глаз, прочитала с бумажки: -К Бруно Бучеллатти пришёл посетитель. А вы двое - Она грозно окинула взглядом соседей Бруно, - Должны были явиться на уколы и перебинтовку еще тридцать минут назад! Встали и пошли! Оба мужчины, недовольно ворча и оправдываясь, вышли за ней. Впрочем, в дверь спустя минуту или две, постучали. -Входите! - Бруно ожидал увидеть на пороге Фуго, может даже подручного Польпо, но в палату зашёл запыхавшийся Леон, с растрепанымм волосами, в мятой одежде и с неестественно раскрасвневшимися щеками. Оба на несколько секунд замерли, глядя друг другу в глаза. -Ну, присаживайся что ли...