Sanitarium

Что может быть хуже, чем вставать в семь утра? Очевидно, вставать в шесть и ехать на ненавистную работу, чтобы к восьми быть свежим, как огурчик, и готовым приходить на помощь безнадежно двинутым. Зачем он вообще пошёл на медика? Ах, да, потому что батя так решил. Старый хрен. Скорее бы он сам оказался в дурке — уж сынок бы о нем позаботился. Никкалс накинул халат, сменил кожаные сапоги на дурацкие тапки, в которых он проходил полжизни, и раздвинул жалюзи — погода сегодня приятная, правда, времени любоваться природой нет. Терапевт еще вчера занес в его кабинет карточки с рекомендациями для тех, кого он успел осмотреть. Пора приниматься за дело. Никкалс заранее знал, чью фамилию искать, когда сел за стол и принялся разгребать стопку бумаг. Время подъема, как обычно, восемь часов утра. Медсестра щелкает переключателями, зажигая свет во всех палатах, и начинает привычный обход. Мердок традиционно раздает санитарам грязную работу. Санитары выглядят так, словно готовы его убить. Пускай — позлятся, поплюются желчью за его спиной и пойдут дальше убирать горшки. У доктора дела поважнее. Он людям душу лечит. Палата номер тринадцать. Про неё шутят шутки, о ней слагают легенды, её сторонятся особо религиозные. Но недаром Мердок был сторонником сатанистских идеологий: он уверенным шагом двигался прямо к ней. Чтобы парень не сошел с ума еще сильнее, а в идеале и вовсе шел на поправку, ему нужны регулярные прогулки и общение. Он принимал тяжелые таблетки, но недостаточно долго, чтобы погубить себя. Сейчас Мердок исправит свою ошибку — не зря же ему дан шанс. — Утро доброе? Или как обычно? Первое, на что обратил внимание врач, это искусанные руки, свисающие с края кровати. Второе — расслабленный взгляд и приоткрытый рот с красными, суховатыми губами — он их, похоже, не менее активно жует. — Садись, — Мердок открыл дверь пошире и продемонстрировал легкую инвалидную коляску. — Идем гулять. Стюарт быстро оживился — заинтересованно приподнял голову, а после и весь оттолкнулся от кровати, хлопая широкими, как блюдца, глазами. Он выглядел лучше, чем вчера. — А… это зачем? Я же могу ходить? — Не можешь. Наберешь килограмм десять, тогда и поговорим, — фыркнул врач, наблюдая, как это чудо, что было выше его на целую голову, старалось удержать вес на тонких, длинных ногах. — Я тебя с лестницы спущу, а там ты уже встанешь. Давай, шевелись. Испугавшись, что доктор передумает, он вскочил и неловко плюхнулся в коляску, тихо ойкнув. Никкалс накинул на парня ремни для виду — пристегивать его неохото, да и без толку — закрыл дверь и покатил его по длинному коридору. Мердок уже привык к жужжанию сумасшедших из каждой второй двери. Стюарту же было любопытно. Стоило двери открыться, как Тасспот захлебнулся прохладным свежим воздухом. Он зажмурил глаза от ветра и крепко ухватился руками за коляску, точно боясь, что его сейчас скинут с крыльца, на что Мердок усмехнулся — здравый смысл ещё остался. Но страх стал по-настоящему серьёзным, когда его начали спускать по пандусу. Сердце вдруг бешено забилось, глаза крепко зажмурились, а зубы сами впились в нижнюю губу, прокусывая до крови. Сейчас он покатится с этой крутой горки, длинной в целый километр. Сейчас он перекувыркнется и сломает себе шею. Его придавит коляска, и он умрет… — Эй, эй! Все нормально? — Стю услышал голос врача, как из тумана. Сглотнув слюну, он осторожно открыл глаза и встретился с ним растерянным взглядом. Он не заметил, что уже оказался внизу, зато обратил внимание, что если смотреть вблизи, можно рассмотреть, какие у доктора красивые, густые ресницы, как будто он их чем-то красит. А ещё у него смешной нос. А на бейджике то забавное имя. — Глицин дать? — Нет. — А что лыбишься? — Ничего, Мердок. Врач посмотрел на парня сверху вниз, как на дурного, и на всякий случай отвесил слабый дружеский подзатыльник, а затем под руки приподнял, чтобы тот не потерял равновесие. — Стоишь? — Стою. — Ну и славно. Двор был с трех сторон огорожен корпусами, а с четвертой — высоким забором, перелезть через который, не сцарапав с себя кожу, не выйдет даже с посторонней помощью. Забор этот, к слову, всегда был покрыт свежей краской, как и все бордюры (и местами газон) — все благодаря стараниям самих пациентов, активно привлекаемых к работам. Столь ранним утром здесь никто не гулял, кроме пары слабоумных стариков, бездумно любовавшихся клумбами, но Стюарт всё равно чего-то стеснялся и боялся отходить далеко от врача. В целом прогулка началась хорошо. Мердок может мысленно погладить себя по голове за это. — Как дела между ног? Тасспот не сразу понял вопрос и на всякий случай глянул себе на штаны, испугавшись, что что-то не так. Но с первым шагом боль напомнила сама о себе. — Жжется… Но я могу терпеть. Никкалс махнул на него рукой: видел он этих терпеливых со страшными опрелостями, глубокими пролежнями и кожными инфекциями. Говорить, что ссутся по ночам, они стесняются, зато доводят себя до такого состояния, что шрамы остаются на всю жизнь. — Я иногда… Я… Я покупал женские прокладки в магазине. Мердок хотел сдержаться, чтобы не смущать парня, но все равно прыснул. Уж очень забавно он выглядел, когда понимал, что болтал лишнее, а остановиться не мог. А когда он обиженно сморщил нос и надул тонкие губы, так на него вообще тяжело стало смотреть без смеха. — Сказать тебе секрет, а? Тут каждый третий с такими проблемами разгуливает. А вон тот дед вообще забывает одеться после душа, — ухмыльнулся он и ткнул пальцем в сторону одного из гуляющих, доставая из кармана брюк пачку сигарет. — Если все будет хорошо, тебя в течение нескольких месяцев переведут в другой корпус. Вот там ты и увидишь, что ты не такой уж и псих. Трудно было сказать, отчего парень был таким задумчивым: то ли так внимательно слушал, то ли наоборот витал в облаках. Мердок бы долго гадал, если бы не проследил за направлением его любопытного взгляда. — Можно? — Ещё чего! Доктор нахмурился и вздернул нос, зажигая зажатую между зубов длинную сигарету, на которую глядел Стю так жалобно, словно тот кот из мультика. Ишь, чего удумал! Да за такие трюки ему точно голову открутят. И самому Тасспоту на пользу это не пойдет: слезет с наркоты, подсядет на никотин. Надо его разболтать. — Ты лучше скажи, чем будешь заниматься, когда выпишут? Какие планы? — затянувшись, Никкалс облизал губы и расслабленно засопел. Он знал, как важно периодически напоминать пациенту, что снаружи тоже есть жизнь, и она во всю продолжается, даже если его временно изолировали от мира. А если говорить честно, ему самому было немного интересно. Совсем чуть-чуть. По личным причинам. — Я? Ну… Вернусь на работу, наверное. В магазин. — Интересно. «Не очень» — Но в-вообще-то… — парень снова сглотнул, собираясь с мыслями, бегая взглядом по асфальту и пытаясь сформулировать мысль. С каждым словом его речь становилась складнее и увереннее — почти как у здорового человека. — Вообще-то я бы хотел записывать музыку. Я немного играю и… И пою тоже. Логопед мне говорил заниматься вокалом, и вот меня это увлекло. Родители говорят, что это несерьезно, н-но я думаю, попробовать стоит… Вот… — Родители твои кретины, друг. Без обид, — без лишних раздумий заключил врач, словно поставил какой-то диагноз, и зашагал чуть шире, чтобы поспевать за длинноногим пациентом. — Я бы мог сейчас таким басистом быть, если бы батю не послушал в свое время! Стал бы рок-звездой, нашел бы горячую бабу себе и жил без вот этого всего… — доктор театрально взмахнул рукой, окинув скромный больничный дворик. — Понимаешь? Так что пока ты тут торчишь, сочиняй песни, вдохновляйся. Пользуйся… как это сказать… Обстановкой новой. Потом расскажешь обо мне в каком-нибудь интервью, идёт? Мердок похлопал твёрдой рукой по хрупкому плечу Стю, так, что тот едва не улетел. Стюарт пошатнулся и так и не смог подавить в себе дурацкую широченную улыбку. --------------------------------------------------------------- — Так, а я её выронил что ли? — уже возвращаясь к коляске, когда Пот с непривычки устал ходить, Мердок обнаружил, что его сигарета куда-то исчезла. Он мог поклясться, что минуту назад держал её между пальцев. — М? — Стю обернулся и озадаченно поднял брови, выпуская из носа две тонкие струйки дыма. Никкалс тяжело и разочарованно вздохнул.