Sanitarium

Мердок шел с совещания хмурый, даже по его собственным меркам. Все, что они два часа мусолили в этом проклятом кабинете, можно было изложить кратко и понятно: «слишком много психов». Как-никак, они государственное учреждение, а государство, как полагается, призывало делать невозможное и запихивать по четыре пациента в двухместную палату. На этой неделе привозили нового неадектвата, поэтому место надо было срочно освобождать. «Как хотите.» Совместными усилиями врачей было решено перевести в первый корпус Стюарта Пота. Он был наименее агрессивным и потенциально опасным из всех, так что если не брать в расчет трудности при кормлении, то он может сойти за более или менее нормального пациента. Может, ему будет легче жить в четырехместной комнате. Может, он наконец пройдёт свой курс и выпишется. Может, уже через пару лет Мердок будет ехать на работу в своем стареньком Рено и услышит его имя по радио, но не в новостях, а в чартах. — А… а зачем туда? — Стюарт заметно растерялся, когда во время очередной прогулки услышал новость. Доктор уже рассказывал ему про другой корпус, где пациенты живут вместе, общаются, лечатся ходят в столовую и на ежедневные прогулки. Он говорил о том, что однажды и его переведут туда, где жизнь гораздо разнообразнее, и откуда его могут без проблем выпустить, когда признают здоровым, но никто не ожидал, что это произойдет так скоро. Они оба не знали, что чувствовали. — Ну, как зачем? Ты идешь на поправку, ведешь себя хорошо. Зачем тебя держать взаперти? — пожал плечами Никкалс, глядя, как туман ложится на тускнеющий газон. Он не мог отвлечь себя от мысли, что эта прогулка — их последняя. Наверное, они будут иногда видеться в столовой и смогут махнуть друг другу рукой. Возможно, в четыре часа дня, когда пациентов выведут во двор, он будет смотреть в окно и искать его голубую макушку среди нескольких десятков других. — В мягких комнатах держат убийц, Стю. А тебе среди них не место. — Я вообще-то человека убил. Мердок остановился и схватил за воротник Тасспота, из-за чего тот по инерции шатнулся назад. — Ты никого не убивал, ясно? Не смей никому так говорить. Ты бросил бутылку из окна. Следующую ночь Стюарт провел уже не в тринадцатой палате. Мердок заснул на диване в обнимку с бутылкой водки. С большой неохотой доктор взял в руки папку с материалами о новом больном. Он хотел быстро пролистать, чтобы иметь общее представление, и забыть, но от увиденного на первой странице по его коже побежали ледяные мурашки — он, конечно, каждый день связывался с психами, но таких отморозков не было давно. С черно-белой фотографии на него смотрел угрюмый худой мужик лет пятидесяти, от которого так и веяло чем-то нехорошим. На его руках кровь семи человек: четыре из них были проститутками, а ещё три — просто молодыми незамужними женщинами, которых он насиловал, снимая на телефон, и жестоко убивал, чтобы потом снимать скальпы и… Мерзость какая: делать из них парики. Маньяк иммигрировал из Америки из-за проблем с законом и жил в Бедфорде, где работал грузчиком. Женщин открыто презирал и даже вел блог, где не стесняясь писал о своих больных фантазиях, но никто не счел это за повод для беспокойства. Всем было похер. Чудненько. Славного парня с глюками заменили на ебаного психа. Мердок закрыл папку и с громким хлопком уронил на стол, не желая даже прикасаться к ней. К сожалению, это было даже не первое знакомство — так, информация к ознакомлению. — Добрый день. С сегодняшнего дня вы проходите лечение в нашей психиатрической больнице… — Никкалс всегда был мужиком невысоким, но находясь в палате с этим рослым, пускай и худосочным ублюдком, он чувствовал себя ещё более мелким. А ведь пациент всего лишь сидел, связанный по рукам и ногам… По традиции рассказывая о здешнем распорядке, о кнопке и о медицинском персонале, готовом прийти на помощь, доктор чувствовал на себе недобрый, надменный взгляд, и это чертовски напрягало. Как он смеет на него пялиться, как на уборщицу в отеле? Лучше стерпеть миллион укусов от Стюарта, чем один этот стремный взгляд. . ------------------------------------------------------ Прошло пять дней с тех пор, как этот тип поселился в больнице. Он не пытался брыкаться, спокойно ел с ложки, без проблем ходил в туалет и принимал лекарства. В общем, был паинькой, за одним маленьким нюансом. Он не затыкал свой поганый рот. Медсестры в курилке с пониманием переглядывались, когда речь заходила о «Джонни» из тринадцатой палаты. Прошло совсем немного времени, а они уже по горло сыты его рассказами, в которых он хвастал своими зверскими убийствами, описывая в красках страшную, мучительную смерть молодых женщин, неоднократно намекая, что он бы и им с удовольствием перерезал глотки, если бы мог. Его комплименты по поводу волос были настолько грязными и липкими, что от каждого слова хотелось отмыться с мылом и забыть. Неудивительно, что когда была возможность, эту палату обходили стороной, игнорируя и расписание кормления, и горящую лампочку над дверью. — Как дела? — у Мердока, как и у любого здравомыслящего человека, не было никакого желания находиться рядом с этим пациентом. Глядя на его мерзкую рожу, доктор думал о том, что будь он одной из тех проституток, он бы и на метр не подошел к такому мутному типу. — Руки затекли. Снимите рубашку. — Нельзя. Начальство за этим строго следит, — это была наглая, бесстыжая ложь. Никто не запрещал им хоть в первый день развязывать пациентов — просто никому здесь нахер не нужны его свободные руки. — Ссать хочу. — Пошли. По дороге до уборной Никкалс поймал себя на мысли, что он с каждым днем все меньше хочет здесь работать, помогая тем, кто заслуживает электрического стула. Он все меньше хочет жить в дождливом, холодном Лодноне. Он хочет отдыха. Он заслужил его. Он устал. — Стой. Перед самой дверцей кабинки, Мердок притормозил, выдохнул пару раз и, недолго подумав, стал развязывать рукава смирительной рубашки, для чего ему почти не пришлось наклоняться. А ещё ему не пришлось поднимать взгляд, чтобы почувствовать жуткую, противную ухмылку маньяка. — Брезгуешь, доктор? Никкалс пожалел о том, что освободил ему руки, как только почувствовал холодные пальцы с мелкими трещинками на своих отросших волосах. Но это ненадолго. Этой ночью под окнами психбольницы выла сирена. В туалетной кабинке лежал без сознания высокий пятидесятилетний мужчина — поскользнулся и ударился головой о кафель. Мердок курил у раковины, ожидая полицейского и с необычайным спокойствием в душе глядя, как красная лужа засыхает за дверцей.