Sanitarium

— Говорят, он пропустил кучу осмотров и процедур, а там серьезно все… Да… Да нет, оплатить он в состоянии, его просто могут отправить в стационар, смотря как пройдёт операция. Тогда я заеду и привезу его утром. Ага, хорошо. Мердок с лёгким раздражением сбросил вызов и убрал телефон в задний карман, пытаясь там же нащупать пачку сигарет, но без успеха — кажется, та была последняя. Стюарта буквально двадцать минут назад посадили в кресло, обездвижили и накачали препаратами, и Мердок был рад, что операцию делали под общим наркозом: сердце парня бы точно не выдержало такой пытки. Его родители передали кругленькую сумму, чтобы все прошло гладко, включив в стоимость и анестезию, но если бы денег вдруг не хватило, врач бы, наверное, и сам расщедрился, выделив часть зарплаты на его лечение — это было бы справедливо, учитывая обстоятельства. Если подумать, зачем ему вообще деньги? На машину, которая за шесть лет его пока не подводила? На квартиру, в которой он даже отдохнуть толком не успевает? Он все равно не считает, сколько фунтов оставляет в барах и «увеселительных заведениях» по выходным, так почему бы не заняться благотворительностью? Мужчина усмехнулся, опуская задницу на лавочку и запрокидывая голову. Он отвлекал себя всем, чем угодно, самыми дурацкими мыслями, только бы не думать о плохом. Например, об операции, которая прямо сейчас проходит в стерильном кабинете в нескольких сотнях метров от него. От одной мысли о том, что кто-то сует кому-то что-то в глаз Мердок морщился и чесался, пытаясь прогнать с тела мурашки — он ещё в колледже насмотрелся на эти ужасы, но иммунитета к ним так и не приобрел, поэтому вовремя решил посвятить жизнь психиатрии, рассудив, что лучше копаться в человеческих мозгах (фигурально), чем вполне реально ковыряться в органах и прочем дерьме, которое трогать руками не положено самой природой. Сам Никкалс бы скорее ослеп, чем сел в это кресло для пыток, и он даже не стеснялся, что в свои годы боялся операций, как ребёнок. Да, они чертовски страшные, и что с того? Он грыз губы, мял в ладонях ткань своей рубашки и тер друг о друга ноги, пытаясь не волноваться так сильно. Душу грела лишь мысль о том, что если ему сильно повезет и все пройдет без проблем, то Стюарта отпустят, и он сможет забрать его на ночь к себе домой. Главврачу совершенно не обязательно об этом знать: Мердок уже предупредил его, что парня оставят на ночь в больнице, а произойдёт это на самом деле или нет — зависит не от него. — Молодой человек, подойдите пожалуйста. Доктор очаровательно улыбнулся, в душе понимая, что ни на какого «молодого человека» он не похож, и двумя скачками пересек ступеньки, слегка волнуясь. Он не думал, что операция проходит так быстро: он уже приготовился сидеть тут три часа и даже искал ближайшие супермаркеты, чтобы скоротать время. В коридоре рядом с кабинетом, в который Никкалсу очень хотелось заглянуть, стоял врач: такой весь из себя высокий и важный, с нечитаемым выражением лица, возможно, из-за маски, которая скрывала ровно половину. — Проходите, уже можно, — точно прочитав чужие мысли, мужчина указал на дверь, за ручку которой Мердок немедленно схватился, не дожидаясь дополнительного приглашения. Парень лежал на кресле ровно так, как его уложил он сам около часа назад: грудь, шея и руки бережно связаны ремнями, вокруг лежат стерильные тряпки, а к векам прижаты большие ватные тампоны, приклеенные чем-то вроде узенького скотча. Он медленно дышал через рот, пытаясь бестолково повернуть голову к двери, как будто он сможет увидеть, кто заходит, но медсестра придерживала его голову, чтобы избежать ненужных сюрпризов. — М-м-м, я так хочу есть… — простонал вдруг парень, оставив тщетные попытки повертеть головой. Мердок не сдержал умиленной усмешки, понимая, что застал его в один из самых неловких моментов его жизни: минуты, когда он просыпается от наркоза. — Хочу молочный коктейль… Ты знаешь какой самый вкусный? Я думаю, что с клубникой. Надеюсь, Мердок купит мне клубничный, но я не обижусь, если там будет только ванильный. Никкалс не мог оторвать от Стюарта глаз. Где-то у этого парня должен быть переключатель, превращающий его из сексуального черноглазого дьявола, способного стать кумиром всех девочек Англии, в очаровательного глупого щеночка, которого достаточно потрепать по головке и назвать хорошим мальчиком, чтобы он расплылся в преданной улыбке. Сейчас он был определенно щенком, плохо понимающим, что происходит вокруг него, но радостный от одной лишь мысли о лакомстве, которое он обязательно получит в награду за перенесенную операцию. — Сейчас ему нельзя напрягаться. Никаких физических нагрузок кроме легкой ходьбы, — прочистив горло, начал говорить офтальмолог, обращая на себя внимание Мердока, который, мягко говоря, слегка отвлекся. Ему в руки всучили целый файл документов: среди них квитанции и рекомендации от врача специально для тех, кто не особо воспринимает их на слух. Для таких, как Никкалс, например, ведь из всего, что сейчас тараторил ему доктор, он мог назвать лишь пару отдельных пунктов. Не бухать, не мыть голову… Носить очки, кажется? Какие к черту очки? — Эй, Мердок! А я не знал, что ты здесь… — мужчина так резко повернул голову, что шея слегка заныла. С кресла на него смотрел его любимый пациент: рассеянный, сонный, глупо моргающий своими мутными глазами, которые уже не отчистить полностью, и расслабленно улыбался во все свои двадцать с небольшим зубов. — Скажи, клубничный же лучше ванильного, да? Тем же вечером, вернувшись из аптеки с каплями для глаз, они зашли в супермаркет, где долго выбирали самую вкусную замороженную пиццу и, конечно, лучший молочный коктейль с клубникой в отделе детского питания. Стю радовался, как ребенок, рассказывая ему тот забавный случай, когда он ругнулся матом при маме своего друга в начальной школе. Мердок внимательно слушал и скалился недоумевающей кассирше, что с недоверием косилась на синеволосого юношу в больничной пижаме и солнцезащитных очках. ------------------------------------------------------- — Отпустило немного? Уставший после тяжелого рабочего дня Мердок вальяжно развалился на диване и, лениво жуя кусок пиццы, стал переключать каналы в поисках чего-нибудь интересного, как он обычно делает это после девяти вечера. Правда на этот раз у него под боком сидел его пациент, который по-хорошему сейчас должен был спать в своей тесной палате, но злобный доктор воспользовался моментом и утащил его в свое страшное логово. Довольно уютное, на самом деле, но жутко грязное. — Вроде да. Надеюсь, я не говорил ничего неловкого, пока лежал там, — смущенно пробормотал парень, потягивая сладкий коктейль, по вкусу которого он успел соскучиться. Он все еще носил дурацкие дешевенькие очки-авиаторы, которые казались на нем слишком большими, только для того, чтобы ненароком не начать тереть глаза — ощущение после операции было такое, словно ему в лицо насыпали горсть песка, но врач сказал, так и должно быть. — О-о, ещё как говорил, — хитро улыбнулся Мердок и откинул пульт в сторону, решив оставить для фона «Войну миров». Лучше, чем идиотские новости. — Говорил, что хочешь оседлать своего доктора. Если я правильно расслышал, конечно. — А может я говорил, что мой доктор — проклятый извращенец? — зардевшись, вскрикнул парень и ткнул локтем нагло смеющегося над ним врача, который в ответ лишь нахально облизал жирные губы и посмотрел прямо в чужие глаза, смущенно прячущиеся за темными стеклышками очков. Он может обижаться, сколько душе угодно, но от поцелуя не откажется никогда. Приоткрытые мягкие губы Никкалс расценил как приглашение и незамедлительно примкнул к ним, облизав их неприлично-длинным змеиным языком, который Стю игриво прикусил, выбив из старшего мужчины низкий бархатистый стон. У Мердока особенно приятный голос, когда он трезв, но возбужден. — Я правда так сказал? — Не-а. А мог бы. — Извращенец старый… Тасспот охнул и вытянулся стрункой, когда острые зубы сжались на чувствительной мочке его уха, оттягивая, а рука нагло опустилась на выпирающий между ног бугорок. Парень поерзал задницей по дивану, устраиваясь поудобнее, и принялся расстегивать очень некстати надетую на враче рубашку, чтобы дотянуться зубами до его жилистой шеи, оставить пару засосов на груди и зацеловать выпирающий живот с полоской темных волос, заманчиво уходящей под резинку трусов. Он всегда хотел как можно активнее участвовать в ласках, чтобы не быть слишком пассивным и скучным партнером для опытного мужчины. Но в этот раз Никкалс его остановил, жестко надавив на узкую грудь. — Не-ет, миленький. Тебе сегодня нельзя напрягаться, так что откинься и получай удовольствие, пока я добрый, — словно змей-искуситель прошептал доктор, и Стю в очередной раз затаил дыхание, пораженный его способностью так уверенно говорить во время секса. Сам он молчал, как рыба, боясь разрушить атмосферу какой-нибудь нелепой фразой, но Никкалс мог одними своими словами организовать между ног бедного парня крепкий стояк — или может проблема в самом Стюарте и его личных фетишах. Прикусив губу, он послушался, положил голову на спинку дивана и тяжело задышал от нетерпения. Мердок, кажется, спускался на пол, но ему было плохо видно в этих дурацких очках, которые в полутьме комнаты делали его почти слепым. Он мог видеть только, как Брэд Питт куда-то несется, спасаясь от зомби, но приключения его героя интересовали Тасспота куда меньше, чем то, что творил между его ног другой мужчина: может, менее симпатичный, чем голливудский актер, но зато куда более харизматичный и привлекательный для Стю с его извращенным вкусом. Никкалс устроился на ковре, встал на колени и хлопком по бедру заставил парня привстать, чтобы стянуть застиранные штаны и милые розовые трусы-плавки. Тот послушно позволил раздеть себя, явно не зная, куда деть руки от волнения, но это ненадолго. Стоило Мердоку оголить возбужденный орган и обдать его горячим воздухом, поддразнив, как Стю вжался всем телом в диван и с облегчением выдохнул, чувствуя, как по телу разбегаются приятные мурашки. Он не видел, но чувствовал, как ухмылялся врач, опаляя дыханием его чувствительную, тонкую кожу. Уже после первого влажного поцелуя, который оставил мужчина на внутренней стороне бедра, парень чувствовал, что течет, как девчонка. Поставив на подлокотник пустую коробочку от коктейля, он откинул голову и осторожно коснулся пальцами волос Мердока. Они были очень тонкими — гораздо тоньше, чем его собственные, испорченные дешевой краской еще в подростковом возрасте — и такими приятными на ощупь, словно шелковая ткань, которую Стю любил ненароком трогать в магазине одежды. Никкалс одобрительно замурчал, призывая не стесняться и помассировать ему голову, и в благодарность за более смелые движения длинных, подобающих настоящему клавишнику пальцев, поставил крупный засос на бедре, отчего Тасспот сладко застонал и тут же поджал губы. Мердок так любил его мучить… Но настоящая пытка началась, когда доктор после недолгой паузы прошелся кончиком языка от яичек до налитой головки, смакуя очень особенный солоновато-горький вкус пота. Он так давно этого не делал: весь его опыт с мужчинами сводился к одинокому просмотру порнухи на гейской части сайта, пьяным перепихонам в туалетах, когда он просто не различал, мужик перед ним или баба, да к студенческим экспериментам, о которых ему стыдно вспоминать. Но даже эта практика пошла ему на пользу, как показывают страстные вздохи Стюарта. Если ему нравится, значит все, что было прежде, было не зря. — Считай, тебе сегодня повезло. Я бы вжал тебя лицом в подушку и трахнул, если бы тебе разрешили лежать на животе, — усмехнулся Мердок, на что Ди сильнее сжал волосы, призывая работать языком немного в другом направлении. Но доктор как никто другой знал, как возбуждают парня его грязные словечки. Знал, в том числе и из прочитанных записок. — Какой нетерпеливый… Широко улыбнувшись, словно он и правда знает свое дело, Никкалс взял пальцами ствол у основания, сжал его покрепче и, смочив губы слюной, обхватил твердую головку, привыкая к ощущениям. Стю, похоже, уже был на вершине блаженства. Громко выдохнув, он раздвинул ноги пошире, требуя большего: больше контакта, больше влаги, больше трения, но Мердок никуда не торопился — лениво посасывал самый кончик, иногда выпуская изо рта, пальцами одной руки массировал упругие яички, а второй успевал гладить себя и расстегивать ставшие узкими джинсы. В комнате стало нестерпимо жарко. Стюарт чувствовал себя так, словно он на каком-то расслабляющем сеансе. Или просто под наркотой. Так приятно, что перед глазами пляшут разноцветные пятна, и так медленно, что время то и дело останавливает свой ход, и все на свете замирает — и стрелка часов на стене, и дурацкий фильм на экране телевизора — лишь влажный язык Мердока скользит по головке, на кончике которой уже образуется предэякулят, мажущий чужие тонкие губы. Мужчина брал все глубже, иногда нечаянно касаясь зубами набухших венок, добавляя ощущениям остроты. Длинные ногти то и дело легко проходились вдоль ствола и музыкант чувствовал приятные судороги по всему телу. Стюарт старался держаться, старался на мгновенье отвлечься и полюбоваться валящимися друг на друге зомби, но Мердок и его невероятный горячий рот оказались сильнее. Закатив глаза, он буквально услышал, как доктор с пошлым чавкающим звуком перекатывает на языке каплю его семени. Почему-то из всего, что произошло на этом диване, именно этот звук заставил его смущенно прикрыть ладонью рот и сдавленно простонать, пока Мердок привычными, ловкими движениями руки выжимал из него все новые скромные белесые струйки. Они оба тяжело дышали, и Мердок все ещё активно двигал рукой под диваном, глядя красному от стыда парню прямо в глаза. Благо, продлилось это совсем не долго. Они с трудом доползли до спальни на ватных ногах, а Мердоку еще и пришлось прополоскать рот, чтобы поцеловать Ди на ночь — без этого парень подставлять губы отказывался. И пускай Стю пришлось провести эту ночь на спине, как пластмассовый манекен, они оба никогда не спали так уютно и крепко, как сегодня.