hyung

он привык делать все на автопилоте, так проще жить. жить, не противостоя бурному потоку строптивой реки, а балансируя, покорно оказываясь в тех местах, куда заносит его течение. юнги привык прощаться с теми людьми, которые изо всех сил стараются выбраться на сушу. насмешливо разглядывает уморительные попытки борьбы с действительностью. несмешно, правда, смотреть в глаза тем, кто выбрался. он и не смотрит. он привык к никчемной дождливой меланхолии даже при ясном свете такого невероятно далекого солнца. неприветливо-желтого. ужасно холодного, которое не видеть бы больше. закрыть бы руками. выключить бы к чертовой бабушке. свет до земли долетает за восемь минут, а до юнги — миллионы лет, ни один из которых он еще не успел отжить. да и успеет-то вряд ли. он простой и ничтожный человечек, а не бессмертное существо, которое если и существует, то бессмертность условна. достаточно условна, чтобы утверждать, что у всего в его мире есть срок годности. жизнь — не последняя в этом списке. даже если не умереть от старости — все равно умереть. от стечения обстоятельств, по чьей-нибудь инициативе. по собственной. он привык мимикрировать фоновым шумом, затушеванной индивидуальностью, оставаться лишь пустой расшифровкой инициалов на губах случайных знакомых, которые, непременно, забудут ее так скоро, как последняя крупица песочных часов из сердцевины осыпется вниз на собравшуюся горку. даже если поначалу и пытался оставить след в чьих-то жизнях, горя какой-то глупой мечтой. зачем он существует? юнги затрудняется ответить. ради бесцельности, наверное. по привычке. общается на автопилоте, варится в котле сарказма на автопилоте и почти никогда не переходит в ручной режим. и музыку свою поганую пишет на автопилоте, на автопилоте тыча очередными бутылками с жидкостями, градус которых не ниже двадцати, в свой рот, который в последнее время не выдает ничего стоящего. дело не в текстах песен. дело совсем не в них. причины состояния, есть ли они? даже если были, он давно закопал их внутри. где-то там, где не найдет. где-то там, где искать не будет. утопил это все соджу и рисовым вином. самобичеванием и злостью на свою беспомощность. пожирающей его самокритичностью и неверием в собственные силы. даже чонгук, который яркой звездой пытался сократить время «прибытия» частиц света на орбиту мин юнги, потух. потух. потух. и теперь такой же, как юнги. юнги не космос, солнышко или звездочка. юнги — черная дыра, и прекрасно знает об этом. юнги — черная дыра, и безжалостно поглотил его энергию, сначала дав чонгуку потухнуть, а затем превратив в такую же черную дыру. юнги — черная дыра, и сам отвернул от себя человека, готового свежим ветерком разогнать застоявшееся отчаяние и вдохнуть в него если не жизнь, то хотя бы крупицу веры, которая застрянет в песочных часах. память о юнги, которая задержится на чужих губах. которая сарафанным радио будет передаваться из уст в уста. к сожалению, юнги слаб. юнги в себя давно не верит. поэтому и чонгуку тоже. в чонгука. не верит. не поверил. и не собирается — молча и разбито сносит свой аккаунт на спотифай. перед этим наговорив всякого дерьма тому, кто поддерживал все его начинания. успехи и провалы. взлеты и падения. чонгук жалеет, что посмел залезть дальше горизонта событий. ничего уже не вернуть. ничего уже и не хочется. юнги не понравилось чужое вмешательство — он в ответ разворошил все внутренности чонгука. растоптал и превратил в пыль. уничтожил. чонгук больше не звездочка, не метеоритный дождь или одинокая комета, которая наверняка могла бы оставить за собой такой необходимый светящийся след. двум черным дырам не остается ничего, кроме как столкнуться, поглотив друг друга.