Передний край

Но из каждого сна надо просыпаться. После напряженной ссоры с Леонидом в тот же вечер пока она собирала вещи, чтобы отправиться на временное житье у Рамазановых, на глазах Ренаты наворачивались слезы разочарования. Почему его вообще волнует, что она делает? Сначала он почти не обращал внимания, а теперь вдруг ее решение попробовать фигурное катание стало угрозой к их «образу жизни»? Какой вообще «образ жизни»? Она была матерью их ребенка — и на этом их «образ жизни» начинался и заканчивался. По крайней мере, у Рамазановых было много отвлечений. Отвлечения, которое в основном были связаны с катанием, но и в прибавку, привыкание к ее новой просторной комнате и изучение входов и выходов абсолютно огромного интерьера. Этого было достаточно, чтобы ее мысли не задерживались на том о чем они не имели права сейчас задерживаться. — Однополые пары были легализованы мировой организацией по фигурному катанию год назад, к большому разочарованию и возмущению многих традиционалистов, — начал Максим Сергеевич одним утром, пока Земфира и Рената стояли прямо и неподвижно, «по стойке смирно». — Эксперты утверждают, что двое мужчин или две женщины не могут достичь такой же динамики в своих программах, как мужчина и женщина. Несмотря на то, что они являются законными в организации и поэтому признаны международным олимпийским комитетом, однополые пары добились очень малого технического успеха и обычно подвергаются сильной дискриминации со стороны судей, хотя они и доказали свою эффективность на национальном уровне. — Всё это звучит не очень обнадеживающе, Макс, — нетерпеливо сказала Земфира. — Это не должно давать вам надежду, это должно вас вдохновлять. Я твердо намерен, что вы обе будете загребать для меня медали — я не собираюсь давать вам никакой расслабухи. Я планирую добиться успеха и доказать, что однополые пары — это вполне способный вариант, международного уровня. Вы двое будете первыми в своём роде на этом олимпийском катке, понятно? Рената поймала косой взгляд Земфиры, и на долю секунды их глаза встретились. Между ними была одна объединяющая мысль, и это было: «Ага, счас.» Обучение началось без дальнейших колебаний. Это был ускоренный курс основ — правильной техники шага, как держать себя вертикально, как балансировать на одной ноге, как останавливаться более изящными способами, чем осыпать всех снегом. Рената постоянно падала. Как только ее вес наклонялся вперед, она зацеплялась этими проклятыми зубцами о лёд и падала на бедра, или, если ей особенно не везло, на локти и лицо, и каждый раз Земфира катилась дальше, и с дерьмовой ухмылкой, напоминая Ренате, что да, зубцы теперь были вездесущей концепцией в ее жизни. Земфира вообще-то много выпендривалась — настолько, что Рената задумалась, не нужен ли этой фигуристке партнер не для того, чтобы кататься вместе, а просто чтобы кататься перед. Какой в этом всем был смысл, если не для того, чтобы просто действовать ей на нервы? Бесчисленные часы на этом катке, повторяя и повторяя эти, казалось бы, элементарные движения, сопровождались бесчисленными синяками. Там, где Земфира с удовольствием проводила весь день, дуясь в своей комнате и слушая слишком громкую музыку, или, может быть, убегая вечером, чтобы идти делать то, что она там делала до трех часов ночи, Рената была приклеена к дивану в своей комнате — и если она вставала, чтобы что-то сделать, она никогда не присутствовала без пакета со льдом. Возвращаясь домой на выходные, дочь с любопытством спрашивала ее, с какими чудовищами она сражалась, на что Рената отвечала: «с ведьмой», представляя самодовольное лицо Земфиры с его наглым пирсингом в брови и с чутком пряди чёлки, выбивающейся из крохотного хвостика. Нет худа без добра, а добро заключалось в том, что она все еще могла оттачивать свои хоккейные навыки, когда ей этого хотелось, не получая грязных взглядов от кого-либо на кухне, когда она собирала вещи. Хотя у нее больше не было времени тренироваться с местной командой, она постоянно ходила на частной каток, и играла в основном между собой и шайбой. Иногда у нее был партнер. Такое партнерство сложилось, когда Земфира, в один прекрасный день, по ее странным привычкам, закутана в тяжелую куртку, свернулась калачиком с книгой на принесенном ею складном стуле у стороны котка. — Любопытное место для легкого чтения, — заметила Рената, скользнув к стороне, чтобы попить воды. — Холод помогает мне думать, — ответила Земфира, не поднимая глаз. — И это вообще-то не легкое чтение. — Она показала ей обложку — Современная энциклопедия философской психологии. — Зачем тебе учебник по психологии? — Рената слегка усмехнулась. — Хочешь найти способ загипнотизировать меня, чтобы я падала чаще? — У меня есть образование и интересы, знаешь-ли. — Неужели? — Я между прочем, выпускник института. — Да? С каким образованием? — Я ходила на разные курсы, — уклончиво ответила Земфира, пряча лицо за книгой. — А ты вообще умеешь читать, учитывая все травмы головы, которые ты получила от этого своего кровавого спорта? — она выглянула, и с опаской посмотрела на клюшку Ренаты. — А вот это уже слишком, — поджала губы Рената. — Но я больше люблю кино, если честно. — Не удивлена. — Эй! Я смотрю много художественных фильмов. — Да? Какой последний художественный фильм ты видела? — Ну… это было давно, уже, ладно? У меня не было времени сходить в кино. Моя дочь только сейчас достигла того возраста, когда она может хотя бы притворяться, что обращает на что-то внимание дольше, чем пятнадцать минут за раз. — У тебя есть дочь? Даже если ты вот всё это делаешь? — Да, я справляюсь. — Значит, ты замужем? — Рената наконец-то увидела глаза Земфиры во всей полноте, без озорства и враждебности — они были одновременно и мрачными, и любопытными, и такими, такими глубоко—то ли зелеными, то янтарными… — Да, это так, — Рената откашлялась — она больше не была счастлива, говоря это, но была ли она когда-нибудь, на самом деле? — Что, ты удивлена? — она вернулась к своему обычному шутливому тону. — Нет, я уверена, что ему повезло, — тихо сказала Земфира и снова спряталась за книгой. Что-то в этой молодой женщине было не так, но Рената не могла понять, что именно — списала она это чувство на то что так привыкла к тому, что её она дразнила и на неё шипела так часто, что любая приличность с ее стороны казалась ей странной. — А ты когда-нибудь играла в хоккей? — Нет, — фыркнула Земфира, почти оскорбленно. — Хочешь попробовать? Как-то скучно гоняться за шайбой в одиночку, — Рената старалась выглядеть беззаботной, но от волнения начало внутри жужжать. Наконец-то настанет её черед покрасоваться. Земфира вопросительно посмотрела на неё, потом на сумку с оборудованием и снова на неё. — Хорошо, но я остаюсь в фигурных коньках. — У меня других и нету. Как и следовало ожидать, фигуристка почти ничего не знала о хоккее, и она держала клюшку нервными пальцами, постоянно перебирая захват. Рената не давала ей слишком много советов — те немногие, которые она предлагала, вообще не были приняты, и поэтому в своем восторге она гоняла шайбу туда и сюда, прижимая Земфиру к углам и заставляя ее безумно гоняться. Они установили несколько импровизированных голов из того, что нашли вокруг, а затем Земфира настояла на том, чтобы следить за счетом, на что Рената согласилась — какая радость будет, если великая Земфира Рамазанова будет признавать свое собственное поражение. Рената забивала гол за голом, даже не прилагая и половины усилий, которые обычно бы прилагала, но все равно было весело смотреть, как Земфира стискивает зубы и бормочет бессмысленные проклятия себе под нос, слишком запыхавшись от погони и слишком потеряв сосредоточенность от напряженного наблюдения за клюшкой Ренаты. — А какой счет? 21-0? — спросила Рената, смеясь, когда Земфира согнулась пополам, плечи поднимаясь и опускаясь с каждым тяжелым вздохом. — Еще один, — упрямо выдохнула она. — Еще один матч. Рената пожала плечами и снова бросила шайбу между ними. Земфира была уже в полном ступоре — теперь даже ее катание начинало походить на трудность. Раунд, казалось, снова принадлежал Ренате и должен был завершиться в рекордно короткое время, когда в порыве отчаяния и нетерпения Земфира замахнулась клюшкой на шайбу так сильно, как только позволяли ее жилистые руки.… — Это не моя вина, — пробормотала Земфира тренеру. — Я ни в чем не виновата; если кто-нибудь спросит, если она там скажет, что я… — — Рената не собирается подавать на тебя в суд, — закатил глаза Сергеевич. — Во всяком случае, это была её идея, и очевидно глупая идея… — Земфира плотнее закуталась в кожаную куртку, бережа себя от безжалостного кондиционированного воздуха приемной клиники. Она достала сигарету и уже была наполовину пути к прикуриванию, когда Сергеевич выбил зажигалку у неё из рук. — Мы в медицинском учреждении, возьми себя в руки, — упрекнул он ее. — Да, именно поэтому они мне и нужны, — проворчала она, но послушно сунула сигарету обратно в пачку. Сергеевич вдруг оживился и попытался встретиться с ней взглядом. — Ты нервничаешь. — Да, я нервничаю — ненавижу это место: много шума и все воняет спиртом— — Я не это имел в виду, — он посмотрел на нее, и она яростно отвела взгляд, позволив волосам упасть на лицо и скрестив руки на груди. — Ты ведь знаешь, почему я выбрал её, не так ли? Земфира продолжала стоически смотреть в пол. — Кто с Ренатой Муратовной? — раздался бодрый голос спереди комнаты. Земфира и Сергеевич вскочили на ноги и бросились к фронту. Рената сидела в инвалидном кресле с недовольным видом и повязкой которая закрывала ее лицо так, что она едва могла видеть. — Она может отправляться домой. — Вы в порядке? Что сказал врач? — озабоченно спросил Сергеевич. — Ну, я все еще катаюсь, — Рената сорвала бинты, как только убедилась, что медсестра исчезла за углом. На ее лбу и носу виднелась красно-пурпурная полоса, которая теперь была покрыта швами, но в целом, лицо не пострадало. Она выжидательно кивнула Земфире, которая стояла неподвижно с широко раскрытыми глазами и нахмуренными бровями, ожидая оскорбления. Вместо этого, та резко развернулась на каблуках и выбежала через парадный вход. — А с ней что? Сергеевич только вздохнул и с легкой улыбкой покачал головой. Рената в недоумение перевела взгляд с него на быстро исчезающую темную фигуру на улице, а затем медленно обратно на него.