Оттенки души

Руки. Мои собственные руки были связаны или… Или их вовсе не было? Я не чувствовал себя, как и не чувствовал этого мира. Что-то липким туманом заволокло все подсознание. Я видел тьму. Я чувствовал запах гнили, запах… разложения? Снова. Стеклянная стена. Преграда отчаяния. Снова красный, сначала тусклый, а затем все более яркий цвет. Он переливался, разрастался густым паром, буквально звенел в моей голове. Я снова видел второго себя. Та же злая ухмылка, та же жесткость в движениях. Злой, он пристально смотрел мне в глаза, словно бросал беспомощному, ни к чему не способному мне вызов. Синий зловеще перемигивающийся зеленым вторгся в пространство красного. Мертвенный холод окутал все тело, я, кажется, начал дрожать. Я видел Анну… Анну, там, за стеной, рядом с тем ублюдком. Она, все так же грациозно, подошла ко второму мне, положила руку на плечо, прильнула. Зазвучал до боли в ушах громкий стук, с каждым ударом все более и более, схожий с мелодией. Музыка гремела, звенела. Только… можно ли это назвать музыкой? Расстроенное пианино, не попадающие в ноты звуки, практически рвущие меня крики скрипки, которые резали душевный метал. Я чувствовал, как разрывается моя голова, чувствовал, как лопается сначала одна, затем другая ушная перепонка. Я чувствовал горячую кровь, сразу же стывшую на лице, шее, груди. Но я все так же четко слышал гулкий мотив медленной и грубо мелодичной песни. Те Анна и я слились в изящном танце. Они кружили, наслаждались той минутой, когда я, умиравший от громких мотивов и боли, не мог даже шевельнуть рукой. Холод продрогал до мозга костей, но, черт! Вокруг был пожар. Огонь в прямом смысле пожирал мое тело: пальцы горели, кожа, сожженная кожа, кусками падала на пол. Волос больше не было на моей голове, а кожа лица плыла, стягиваясь в отвратительные узоры, неясную кучу мяса. Как же холодно мне было… Я горел, но пальцы ног моих осколками льда рассыпались на глазах. Чертовщина не прекращалась… Только набирала обороты. Но… сейчас, в этот миг, плевать я хотел на себя, свое умирающее сознание. Анна. Девушка в сладком плену коварного мерзавца плыла в романтичных и нежных нотах. Погружалась в пучину, упивалась сладким ядом. Страх, сотканный игрой теней, музыкой и болью, пронзал каждую мою частичку. Я умирал больно и мучительно. Я даже не мог ничего сделать. Меня уже не было. Остались лишь глаза. В какой-то момент танец любовников стал слишком. За гранью. Бликами сверкавшие ножи узорами вырисовывали кровавые следы. Брызги алой крови пачкали из ниоткуда взявшийся под ногами блистательно белый снег. Вихри снега, капли крови, разливистый смех… Анна ранила второго меня раз за разом, оставляя все более глубокие порезы. Но он… Смеялся и плакал? Они были чертовски счастливы... Либо я сходил с ума. Безумное веселье, покрытое болью и непростительными для морали действиями. Мрак. Бесовство. Я же – за стеклом – играючи обводил контур женственной фигуры. Ножом. Кровавыми подтеками. Момент. Время замерло. Анна протыкает мое сердце. Я чувствую боль, несмотря на одно лишь созерцание. Я не был участником спектакля, но страдал. В груди зияет одна дыра. Затем снова. И снова. А затем еще сорок три раза, пока грудь моя не стала схожей с решетом. Крови больше не было в моем втором теле. Она железным вкусом разлилась во рту, багровым красным озарила пик. Едкие стоны, восклики боли, тут же прерывающиеся криками удовольствия. Удовольствия?.. Горький ядовитый привкус во рту. Яд. Я не успел сделать последний вдох. Я не успел выдохнуть. Коварный синий туман поглотил меня всего. Целиком. Я проснулся резким вдохом, будто принял кислород впервые за пять минут. По крайней мере, только так оно ощущалось… Холодный свет окна проливался по остывшей комнате, по белой, схожей со снегом, постели. От слишком быстрого толчка в глазах потемнело, тело перестало быть моим ровно на полторы секунды. Затем сознание пришло в норму. Тихий шелест, мерное сопение. Рядом со мной лежала Анна, обнимая подушку. Не было ножа, не было крови. Всего лишь сон, Дэвид. Всего лишь сон… Я встал. Прошел в ванную. Умылся холодной водой. Посмотрел в отражение: обессиленный я. Уставший я. Изменившийся я?.. Что-то в привычном облике было не так. По щекам с глазниц потекла кровь. Адреналин выброшенный в кровь принял решение резко умываться. Я смывал с себя то, чего не было. Я паниковал из-за своей же паранои. Снова взгляд в отражение. Крови не было. Но были черными вздувшиеся вены на шее. Они становились наливистее, больше, плотнее. Они становились чернее и чернее с каждой секундой. Я закричал. Все так же смотря в отражение терзал ногтями горло, сдирал куски кожи. Размазывал по коже кровь. Подорвавшая Анна влетела в проем, взяла меня за плечо. - Дэвид! Перестань, остановись! Девушка схватила меня за запястье. Но то был не я?.. Отсутствие контроля. Бешеные и резкие движения. Настоящий я не чувствовал боли. Чужой я – рвал плоть. - Дэвид, что ты делаешь?! – Анна хватала мои руки, но он вырывался. Анна держала меня, но он, причиняя боль даже ей, продолжал упорно терзать себя. Беспомощная девушка кричала, махала руками. До ужаса перепуганные глаза. Даже сейчас. В страшном свете происходящего, ты была прекрасна. Полные губы, серые глубокие глаза, небрежные локоны твоих черных, угольных волос. Блеск намокших глаз…       Рваное биение сердца. Осипший крик.       Это происходило… со мной?..       Он замер. Я замер. Обузданное сознание снова вернулось ко мне, словно раздвоенный облик принял единство.       Мы сидели на полу. Анна содрогаясь держала мои руки, Анна слезно молила прекратить. Я впервые осознанно посмотрел на нее.       - Дэвид… пожалуйста… милый… - девушку трясло. Она боялась меня, но была здесь. Рядом. - Я… Анна, господи, Анна… Я обнял ее. Мы сидели молча, не двигаясь и не говоря, около пяти минут. Пока рассудок мой полностью не закрепился, а тахикардия Анны не прекратилась. - То есть ты хочешь сказать, совершенно не контролируешь себя? - В тот момент, да. - И ты не чувствовал боли? - Абсолютно. Никакой. - Когда у тебя случался последний срыв? – Анна нервно вертела кружку кофе в руках. Холодный свет окна ласкал ее изящные ножки, свисающие с подоконника. - Что ты имеешь ввиду под «срывом»? Потеря контроля? После последнего приема. Но тогда я не испытывал гнева. Я просто… отключился на время? А затем был уже в другом положении и… - То есть, ты хочешь сказать, что это даже не связано с чувствами? - Хм. Думаю, связано. Анна вопросительно глянула на меня, сильнее кутаясь в пушистое одеяло. - Ну, мне кажется, это как раз-таки и влияет на мое состояние. Сильные эмоции, потрясения. Последний раз, когда это произошло, я рисовал. - Так ты все-таки рисовал? - Да. - Мне нужно на это посмотреть! – Анна соскочила и вплотную подошла ко мне. – Это поможет разобраться. - Подожди. Присядь, пожалуйста, - я слегка надавил ей на плечо, чтобы она села рядом. – Я хотел сказать, что на тот момент – момент рисования – чувства слишком сильно смешались. Хотя, вообще-то, я вполне себе все осознавал. Меня как будто просто переклинило. - То есть? - Ну… Я рисовал. Подготовился, уже что-то наметил, а потом как в тумане. Мне показалось, что мысленно я задел какую-то больную точку, если можно так сказать, и переключился. - Что значит переключился? - На… на другого себя. Я не знаю, как это объяснить. Анна прищурилась, глядя на меня. - Что? – я развел руками, скрывая нервозность в движениях. – Я сам ни хрена не понимаю. - Покажи мне картину. - Может все-таки не стоит? Девушка поднялась и угрожающим жестом ткнула в меня кофе. - Ты ведь понимаешь, насколько все, черт возьми, плохо? – ее тихий, но твердый шепот заставил покрыться мурашками спину. - Если честно, нет. - Дэвид, - Анна обхватила мою голову руками, - милый. Я хочу тебя уберечь. - Все ведь хорошо, я думаю не стоит… - Дэвид! – испуганный крик, затем перешедший на вкрадчивый шепот, - я хочу тебя спасти. Спасти, пойми же ты меня! Происходящее с тобой слишком опасно… Опасно для самого же тебя. Подобные случаи расстройства добром никогда не оканчивались… а я не хочу, чтобы что-то случилось с тобой. Я обнял ее, не зная, кого успокаиваю: ее или себя. Ее встревоженный вид и истерика пугали, но я держался. Пытался держаться. Плед соскользнул с полотна. Анна, стоя в одной моей рубашке, поежилась. - Здесь ничего не видно, пойдем в гостиную. Установив холст на то место, где и было оно в момент рисования, я отошел. Отошел, давая Анне возможность оценки. Девушка коснулась краски в местах стыка черного и красного. - Что ты помнишь из того, что делал осознанно? - Черным цветом я сделал крест, - жестом я указал направления линий. - Почему черным? - Не знаю. Так захотелось именно тогда. - Дальше. - Дальше был силуэт, вот это. Анна присела, чтобы ближе видеть картину. - А затем я отключился. Черная пелена, все стало каким-то отстраненным. А когда я встал, чтобы прийти в себя – красный уже был нанесен. - Ты не помнишь, как открывал банку, как наносил именно этот цвет? Почему, выбрал его? - Нет. Вообще. - Красный… - Анна нервно всматривалась в рисунок. – Когда последний раз ощущал его? - Я так сразу и не скажу… - Нет, не все оттенки, именно тот, негативный? - Э-эм, кажется, незадолго до последнего сеанса? Да. Девушка молчала. Молчал и я. Говорил сейчас только холст: едким и коварным гулом резал мысли в голове, кричащим красным ломал тишину. - Ладно… Ладно. - Что ладно? – я посмотрел ей в глаза. - Думаю, достаточно много произошло с того момента. Давай подождем. - Ну, тебе виднее, ты все-таки профессионал, - Анна усмехнулась. - Давай только без причинения себе вреда, хорошо? – ее маленькие ручки обвили мою талию. Я улыбнулся, не говоря ничего. Лишь ближе притянул ее к себе, носом зарылся в волосах. Такая хрупкая в моих объятиях. Хрупкая, но со стальным стержнем. Ты была такой сильной, но такой слабой в моих руках, о милая Анна. Утро лениво текло за окном, где-то далеко на улицах зимних дорог. Блестящий воздух, серое небо. Ослепительно белый снег. Люди быстрым шагом шли куда-то, спешили. Машины в своем тихом и размеренном темпе создавали привычную городскую суету. Сон, сегодня сломавший мое сознание грозным отпечатком вспыхнул в груди. Я промолчал, но частый вопрос практический заполонил глаза: что, черт возьми, ты значишь меня? Просто кошмар? Зов у самого себя о помощи? Я не знал. И Анне знать это было не обязательно.