Ты достоин любви

Арсений работал в привычном темпе, заполнял документы, проводил беседы с учениками и коллегами, а после работы по традиции проводил время с Оксаной. Единственное, что изменилось за последние две недели — в его жизни появился повод для волнения в лице Антона Шастуна. Основную часть рабочего времени Попов просиживал в своем кабинете, так что поводов увидеть мальчика в школе у него было не так много. Однако в те пару раз, когда они случайно сталкивались в коридоре, Антон всеми силами пытался избежать зрительного контакта и как можно скорее скрыться из вида психолога. Арсений дал себе установку: не лезть к Шастуну, пока его раны затягиваются, а новые не появляются. Задача оказалась не из легких, ведь даже будучи отдаленно знакомым с ситуацией, психологу было трудно бездействовать. Тем не менее, какое-то время ему вполне успешно удавалось следовать собственным правилам и держаться на расстоянии, чтобы не создавать иллюзию слежки. Однако за уши притянутое спокойствие ушло, когда он наткнулся на Антона в столовой. Парень убирал за собой грязную посуду, слегка засучив рукава, и совершенно игнорировал его присутствие. Мужчина не мог понять: действительно Антон не замечал его фигуру на расстоянии пары метров или просто очень хорошо имитировал занятость. Попов не параноик, сам был в таком возрасте, бывало, и дрался, и получал от других, но чтобы на нем живого места не было — никогда. Чего нельзя было сказать про Антона. Да, на этот раз он не истекал кровью, и лицо более-менее целое, но шея и руки, до этой минуты старательно скрываемые под слоем одежды наталкивали на печальные мысли. Смысла медлить Арсений не видел. Он быстро миновал расстояние в несколько столов и приблизился к Антону. — Антон, Анто-о-он, — позвал он, но реакции не последовало. Мужчина вцепился в костлявое плечо Шастуна и тот обернулся, неприязненно прошипев что-то неприличное. — Чего, Арсений Сергеевич? — не до конца въехав в ситуацию, спросил парень, параллельно убирая наушники в карман, которые ему пришлось спрятать из-за внезапно появившегося собеседника. — Идем со мной, — достаточно тихо, чтобы не привлекать внимание остальных учащихся и рабочего персонала, но при этом строго сказал Арсений, не оставляя возможности придумать отговорку на ходу. — Я вообще-то занят, — съязвил Антон, указывая на посуду на столе. — И у меня урок через пару минут начнется. — У тебя пять минут на то, чтобы закончить со своими делами и прийти в мой кабинет, — приказным тоном выпалил мужчина. — Понял, — сглотнул Шастун и удалился из поля зрения с посудой в руках. Через несколько минут Антон уже стоял под запертой дверью кабинета психолога, пытаясь отдышаться от забега через всю школу за полминуты до назначенного Поповым времени. Арсений еще не пришел, а значит, он, наверное, прямо сейчас отпрашивает его с урока, чувствуя свою ответственность в этом вопросе. В любой другой ситуации Шастун уже попытался бы сбежать, сославшись на более важные дела или нехватку времени, и даже если бы план не сработал, Антона уже давно не пугал кабинет директора или угроза позвонить родителям. Однако на этот раз он понимал причину злости Арсения и не решился даже поднять глаза, когда в конце коридора появился сам Попов. Он быстро подошел к двери, не смотря на Антона, стоящего в паре метров от нее, нажал на ручку и пропустил его вперед, все еще игнорируя его взглядом. Сам же Антон, напротив, не перечил и не возмущался, он без лишних вопросов зашел в кабинет и уселся на диван. Арсений с неприятным звуком швырнул ключ от кабинета на стол и сел напротив. Он молчал, пытаясь перебороть головную боль, мучившую его не первый день, и корректно сформулировать мысль. Шастун отвлекся, погрузившись в собственные размышления, но металлический скрежет увесистого ключа, проехавшегося по поверхности стола, отрезвил его сознание. У себя в голове он прокрутил все предыдущие беседы с Арсением в его кабинете и вспомнил, что они ни разу не были за закрытой на ключ дверью. Глаза Антона выдавали панику, скользнув по поверхности стола еще раз, они сфокусировались на психологе, который сидел напротив, анализируя его манеру поведения. — Злитесь на меня? — не выдержал Антон. — Нет, — тихо ответил мужчина. Шастун знал, что тот соврал, но статус «психолога» запрещал ему отвечать «да» на подобные вопросы, какими бы ни были обстоятельства. В кабинете снова повисла тишина, нарушаемая лишь тихим потрескиванием фильтров в аквариуме с рыбками, стоящем в дальнем углу помещения. — Антон, скажи, пожалуйста, о чем мы с тобой договаривались? — О том, что я сам разбираюсь со своими проблемами. — А по-моему, о том, что я не принимаю соответственных мер осторожности, хотя и делаю это на свой страх и риск, пока ты ходишь целый и невредимый. И что я вижу? — Ничего серьезного, — тихо ответил парень, уставившись в пол. — Дай мне руку. Антон послушно вытянул наименее пострадавшую руку, наконец, оторвав взгляд от узорчатого паркета. Мужчина аккуратно отодвинул протянутую руку в сторону, стараясь не задеть возможные ушибы, и потянулся к другой руке, на которой он недавно видел огромные синяки. Шастун, не ожидав такого развития событий, резко одернул ее, посильнее натягивая толстовку, скрывая руку под плотной тканью до самых костяшек. — Антон… — Не имеете права! — вскрикнул парень. — Ты не оставляешь мне выбора, — Попов достал телефон из кармана и стал набирать номер. — Кому звонить будете? — Угадай с трех раз, — нервно пошутил мужчина, прежде чем нажать на зеленый значок. — Не надо. — Если ты не устраняешь проблему самостоятельно и не допускаешь меня, придется привлекать сотрудников полиции, — пояснил Арсений, на секунду оторвав взгляд от экрана. — Подождите. — Слушаю тебя. — Что я должен сделать, чтобы вы от меня отстали? — Для начала, рассказать мне все до мельчайших подробностей, а там посмотрим. Согласен? — Согласен, — не давая себе ни секунды на принятие другого решения, ответил юноша. Антон расплылся в нервозной улыбке, до сих пор не полностью осознавая, что секунду назад согласился поделиться слишком личной и болезненной информацией. — Я не знаю с чего начать, — честно признался он. Арсений видел, насколько сильно Шастун нервничает по тому, как волнительно он крутил в руке браслет, стянутый с запястья. — Я правильно понимаю, что ты подвергся домашнему насилию? — Арсений хотел начать деликатнее, но уже не мог корректно формулировать мысли. — Правильно, — односложно ответил Антон, чтобы не допустить ненужной дрожи в голосе. — Это твой отец? Антон молчал. Он знал, что не сможет так же грубо и безразлично говорить о человеке, который регулярно избивает его до полусмерти. — Да, — после долгой паузы отозвался он. — Ты помнишь день, когда все началось? — Точную дату не назову. — Тогда может быть год? — Около четырех лет назад. — Можешь рассказать, что конкретно тогда произошло? С чего все началось? Антон мотал головой из стороны в сторону, снова сводя взгляд с синих глаз психолога на потертый паркет. Видя состояние парня, Арсений решил не давить. Времени у них было достаточно, а вот нервы у подростка, судя по ситуации, уже на пределе. Мужчина сделал глубокий вдох, сжал руки в кулаках и встал с дивана, чем только обострил напряженность Антона до предела. Понимая, какую глупость только что сделал, Арсений быстро ретировался. Он отошел в противоположную часть кабинета, достал из нижнего ящика своего стола именную чашку, наполнил ее водой из бойлера и вернулся к мальчику. — Попей, — предложил Попов, вкладывая почти полную чашку в руки Антона. Тот дрожал, но сам тянулся за чашкой, на секунду соприкасаясь влажными ладошками с теплой рукой Арсения. — Спасибо, — Шастун выпил всю воду практически залпом, остановившись лишь раз для приличия, а после поставил ее на столик между собой и Арсением. Брюнет обновил воду в кружке и поставил ее на то место, где только что ее оставлял Антон. — Не нужно, — коротко бросил тот, говоря своим поведением, что пить больше не хочет. — Пусть стоит. Парень пожал плечами, мол, делайте, что хотите. — Антон, расскажи, пожалуйста, о том, что произошло в тот день, — на свой страх и риск снова попробовал Арсений. — Мой отец работает посменно. Два через два. Этот график был мне известен с малолетства, поэтому я всегда мог точно сказать, в какие дни он будет дома, а в какие — на работе, — Антон по привычке стянул с руки один из браслетов и начал перебирать детальки на нем пальцами. — Так, в один день я без зазрения совести решил прогулять последний урок. Не сказать, что там что-то важное, физра, по-моему, но идти на нее до жути не хотелось. Арсений, восхищенный тем, что Антон все же делился с ним столь личной информацией, сместился на край своего дивана и старался не пропустить ничего из его рассказа. Ни одного слова, ни одной эмоции, ни одного движения глазами. — Но в этот день все пошло по пизде, я извиняюсь. Он вернулся с работы раньше времени, а может и вообще на нее не пошел… Хрен знает. И вернулся он не один, а со своей любовницей, о существовании которой я узнал в этот же момент, — Шастун потянулся к столу за чашкой и, взяв ее в руки, сделал пару глотков, после, не выпуская ее из рук. — Я не сразу понял что происходит. Не в смысле, что я не знаю, как люди занимаются сексом, а в смысле, что было очень тихо, как будто дома никого и нет. Только увидев обувь отца при входе рядом с ярко-малиновыми босоножками на высокой шпильке, которых мама просто не могла бы носить из-за боли в ногах, я смутился. За те полминуты, что он натягивал джинсы и шел по коридору ко мне, я перебрал в голове все возможные варианты от приезда дальних родственниц, до работы на дому. Но такого предательства для матери, для всей семьи… Я даже представить не мог. Арсений нервно сглотнул. Конечно, сам он никогда бы не позволил себе подобного поведения, тем более, если бы жил с женой и мальчиком-подростком, который в любом случае нуждался в примере для подражания. Но теперь помимо плохо скрываемой жалости он чувствовал огромное уважение к этому мальчику. Ведь далеко не каждый сможет стерпеть постоянную боль, причем не только физическую, но и моральную. А рассказать об этом по сути чужому человеку, пусть и со специальным образованием, более чем смелый поступок. — Он как-то объяснил свое поведение? — тихо спросил психолог, не выдерживая очередной паузы. — Объяснил? — из уст парня вылетел нервный смешок. — Я даже слово не успел вставить прежде, чем он заехал мне кулаком в глаз. Потом чуть ниже, куда-то в щеку, в нос… Я плохо помню последовательность. Помню только удары. Их было шесть. Пять раз он ударил меня по лицу со всей силы, а потом так же в живот. Честно, я так и не понял, бил он меня за пропущенный урок или за свою непредусмотрительную безответственность. Но единственное, что я осознал в тот момент, что никогда мое отношение к нему не станет прежним. Я никогда его не прощу. И даже не за побои, а за предательство матери, она этого не заслужила. — Господи, Антон, это просто ужасно. — У меня потемнело в глазах, и сильно закружилась голова. Я съехал на пол, чтобы не навернуться с высоты своего роста головой вниз. В это время из квартиры выбежала молодая длинноногая блондинка в короткой кожаной юбке и чулках, — Антон допил оставшуюся воду и отставил от себя стакан. — Он так зол был в тот день. Выбежал из дома следом за ней. Мне это было только на руку, никто ведь не знает, до чего он мог додуматься в тот момент, если бы остался со мной дома. Как только голова перестала кружиться, я пошел в ванную и смыл кровь с лица. Не успел я даже подумать о произошедшем, отец вернулся в квартиру. Он посмотрел на меня как на самое ничтожное существо на этой планете, покрыл трехэтажным матом с ног до головы и еще раз врезал в живот. Тогда он сказал, что будет еще хуже, если я посмею рассказать матери или кому-то еще обо всем, что увидел. Психолог приложил ладонь к губам, запрещая себе перебивать этот поток ужаснейших воспоминаний парня, ведь он должен был дослушать эту историю до конца, какой бы страшной она не была. — Матери я ничего не сказал. Не потому, что испугался походить с опухшим лицом и синяками, а потому что знал, что она-то его любит. Не хотел быть таким мудаком как он и разбивать ее наивное любящее сердце. Как-то так, — подытожил Шастун, разжимая в руке металлический браслет, отметины от которого четко вырисовались на его коже. — Теперь вы все знаете. — Спасибо, что поделился. Извини, что заставляю тебя погружаться в эти воспоминания. Это просто ужасно. Но можно задать тебе еще пару коротких вопросов? — Валяйте, — безэмоционально бросил парень. — Он ведь постоянно бил тебя. Это из-за того, что ты каждый раз видел его с той девушкой? — Нет. Больше я домой раньше положенного не заявлялся. Да и они, наверное, наученные горьким опытом, снимали номер в гостинице или что-то вроде того. — Тогда за что? — За то, что я мог ослушаться. Проще говоря, чтобы напомнить о своем статусе и моей никчемности в его доме. — Ты терпел такое обращение на протяжении многих лет, но только две недели назад мы увидели это. Как тебе удавалось все это время скрывать? — Во-первых, он вовремя понял, что побои на лице слишком заметны, а вот под одеждой — не особо. А во-вторых, моим спасением становилась улица. — Что? — В последние года два я приходил домой только помыться и переодеться, когда знал, что на отца я не наткнусь. — И где ты жил? — Первые пару дней в школе пытался, но тут сторож, все дела, я понял, что идея провальная и стал слоняться по улице по ночам, а спать на уроках или в гардеробе, после ухода одноклассников. — А мама? Как она допускала это? — Отец был только рад тому, что я сваливаю из дома. Поэтому порой сам говорил уходить. — При матери? — Нет, конечно, он говорил мне до ее прихода, когда и на сколько я должен уйти из дома. У меня не было выбора, так что я врал маме, что ночую у друзей, у дальних родственников, по которым соскучился больше жизни, или еще что-то такое же нескладное. Я вообще удивляюсь, что она верила хоть чему-то из этого. — И тебя ни разу не остановил патруль одного на улице по среди ночи? — Согласитесь, я выгляжу чуть старше своего возраста. — Мда… Антон, с каждой фразой ты поражаешь меня все больше и больше, — тяжело вздохнул мужчина. — Что еще я должен знать? — Только то, что я не собираюсь предпринимать никаких мер. Через полгода я выпущусь из школы и поступлю в приличный ВУЗ, мне дадут общагу, и я забуду все это, как страшный сон. — Почему ты не хочешь предпринимать никаких мер? — Потому что не хочу загреметь в детский дом. — Антон, я, конечно, восхищаюсь твоим мужеством и отвагой, но надо что-то решать. — У меня два варианта: терпеть физическую боль или моральную. И, поверьте, я выбираю первый вариант. — Ты хочешь начать все с чистого листа, дать ранам затянуться и навсегда забыть о них? — Допустим, да. — Так позволь мне помочь тебе. — Чего конкретно вы хотите? — Я хочу, чтобы ты меня слушал и доверял. Хочу, чтобы ты знал, что я не желаю зла, а пытаюсь построить для тебя более-менее счастливую жизнь. Ты готов на это? — Вы можете мне пообещать, что никому не расскажете обо всем этом, и я не попаду в детский дом? — Обещаю. — Тогда делайте, что считаете нужным.