┈───ᗊ───┈
Антон почувствовал, что спит, но просыпаться ему не хотелось. Сейчас все было так тихо, так спокойно, так легко. Прежде, чем открыть глаза, он попытался вспомнить, что происходило перед сном, и что его ждет сегодня. Но восстановить логическую цепочку у него не получилось. Прошла минута, две, три. Антон не открывал глаза, но уже начал чувствовать запах спирта, что не свойственно ни его дому, ни квартире Арсения Сергеевича, ни центральной библиотеке, где он порой засыпал с книгой в руках. Парень резко открыл глаза, когда начал чувствовать боль в теле, и наконец вспомнил последние события. — Тише-тише, лежи, — успокаивающе произнес мягкий женский голос, опуская его голову обратно на мягкую поверхность. — Я умер? — Нет, Антош, ты что? — Что со мной? — Ты попал в драку. Арсений Сергеевич нашел тебя в полуобморочном состоянии в туалете и принес сюда. Ты потерял сознание. Но сейчас все хорошо, — тихо сказала женщина, прикладывая мокрое полотенце ко лбу парня. — Мм… И где он? — обессилено прикрывая глаза спросил Антон. — Кто? Арсений Сергеевич? — Угу. — Я сказала ему ждать за дверью. Тебе нужно побыть в тишине, нельзя, чтобы вокруг тебя создавался хоть какой-то шум. — Скажите, чтобы он ушел. Скажите, что все у меня хорошо, — Антон вспомнил, как психолог реагировал на его побои в предыдущий раз, поэтому не хотел даже видеть его злое лицо с нотками разочарования. Особенно после того, как Попов своими руками нес его калеченное тело через всю школу. Медсестра проигнорировала просьбу, но Антон особо и не настаивал. Думать о мнении Арсения Сергеевича в такой ситуации было невыносимо. Ему и без нотаций и угнетения совести было дико больно. — Ты помнишь наизусть номер кого-нибудь из родителей? — Зачем это? — Чтобы они тебя забрали. Я не имею права отпускать тебя одного в таком состоянии. — Все нормально, не нужно никому звонить, — Антон порывался встать, но голова у него все еще кружилась, из-за чего он моментально упал на кушетку. — Так, не дергайся, лежи, — строго сказала женщина. — Может быть у вас есть что-то от головокружения? — спросил Антон, проигнорировав ответ на свой предыдущий вопрос. — Сейчас разведу. Вот знаешь, Антон, если бы ты не полез в драку, ничего бы не случилось… — Гормоны бушуют, сами понимаете… Возраст такой, — отмахнулся Шастун. — Я все могу понять, но ты бьешь все рекорды. Ты у меня в кабинете бываешь, наверное, чаще, чем у себя дома. — Вы чертовски правы, — сквозь боль отшутился парень. — Вот, выпей до дна и ложись обратно. Это от головы, — пояснила женщина, протянув ему стакан с мутной, от растворенной таблетки, водой. — Спасибо. — Мне нужно будет отойти на минут пятнадцать. Я попрошу Арсения Сергеевича посидеть с тобой, если почувствуешь себя хуже — сразу говори ему. — Не надо со мной сидеть. — Я не спрашиваю, что мне делать. Антон недовольно закатил глаза, потому что спорить на словах он был пока не в состоянии. — Все, Антон, я быстро, — медсестра приоткрыла дверь и позвала Арсения, который дернулся от неожиданности и быстро забежал в кабинет, сразу бросив взгляд на больного. — Арсений Сергеевич, присмотрите, пожалуйста, за Антоном. Мне нужно отойти ненадолго. — Да, конечно, без проблем. Ему что-то…? — Нет, просто посидите, чтобы не оставлять его одного. — Хорошо, я понял. Женщина закрыла за собой дверь, а Арсений взял ее стул, поставил поближе к кушетке и сел рядом с Антоном, который пытался игнорировать его присутствие в принципе. — Антон, тебе хоть немного лучше? — спросил психолог, словно ощутив боль Антона на собственном теле. — Нет, — соврал Шастун. — Я могу что-то сделать для тебя? — Вы можете не задавать вопросы. — Хорошо, извини, не буду тебя доставать. Антон лежал с закрытыми глазами. Так головокружение немного притуплялось, и общее состояние по ощущениям казалось сносным. Арсений же, наоборот глаз не спускал с подростка. Психологи — тоже врачи, так что в университете он подробно изучал принципы работы человеческого тела, посттравматические симптомы, разные виды кровотечений, потерю сознания и многое другое. Поэтому сейчас он понимал: драка хорошо утомила и привела в стрессовое состояние тело мальчика, но на восстановление молодому организму не потребуется слишком много времени. — Тебе не жарко? — после долгого молчания спросил Попов, обращая внимание на испарину на лице парня. — Немного, — не открывая глаз, пробурчал Антон. Брюнет встал со стула и прошелся по кабинету в поисках еще одного полотенца, но не найдя его, взял уже свернутое со лба Шастуна и совсем скоро приложил обратно, смочив его свежей прохладной водой. После этого он отрыл несколько бумажных полотенец, свернул их в несколько раз для удобства, смочил холодной водой аналогично полотенцу и вернулся к кушетке, где лежал Антон. Усевшись рядом, он точечно прошелся по местам ударов и ран охлажденными полотенцами, от чего Антону стало чуть легче. — Арсений Сергеевич, чем больше вы со мной возитесь, тем больше я чувствую себя должником. Не нужно. Я еще за квартиру вас не отблагодарил нормально. — Ты не должник. Это мой осознанный выбор. — Не хочу пользоваться вашей добротой, но можно просьбу? — Конечно. — Скажите медсестре, что вы отведете меня домой. — Зачем? — Она хочет позвонить родителям, чтобы они меня забрали. А этого нельзя допустить. — Два условия. — Ну? — Я заберу тебя к себе домой, пока тебе реально не станет лучше. Если потребуется — на несколько дней или недель. И второе — ты расскажешь мне, что произошло в туалете и за какие прегрешения тебя так разукрасили. Договорились? — заговорчески предложил Попов, сверкнув голубыми глазами. — Выбора у меня все равно нет, так что, видимо, договорились.┈───ᗊ───┈
— Почему мы плетемся как черепахи? — нетерпеливо спросил Антон, пиная шишку на пару метров вперед. — Потому что бегать тебе пока не рекомендуется. Дыши свежим воздухом, насыщай мозг кислородом. — Это вы их выгнали? — Что? — недоумевал Арсений. — Вы выгнали тех пацанов из туалета? — Ну да. — А я вам что-то говорил? — Да… Подожди. С какого момента ты отключился? — О, Боже… Что я успел наговорить? Грубо послал или в любви признавался? — поинтересовался парень, вновь пиная шишку. — Антон, аккуратнее, скользко же, упадешь. И ты не ответил на мой вопрос: в какой момент ты потерял сознание? — Когда меня били, после какого-то удара все стало как в дымке, и я… Вроде и понимал, где нахожусь и что со мной, но был уже в прострации. — За что они так с тобой? — Это долгая история. — Я люблю долгие истории. — Как вы знаете, некоторое время мне приходилось жить вне дома. Иногда я забегал за чистой одеждой, мелочью, вечно валяющейся в коридоре, и минимумом еды, если получалось. Но в большинстве случаев зарабатывать приходилось самостоятельно. — Скажи, что ты не сделал ничего криминального? — с надеждой в голосе попросил Попов. — Не знаю, о чем вы там подумали, но, вроде, все было более-менее законно. Дело в том, что помимо школы у меня было одно на удивление прибыльное увлечение. Никогда бы не подумал, но рисование даже сейчас пользуется неплохой популярностью. — Ты продавал свои рисунки? — Не совсем. Я не продавал уже готовые. Я принимал заказы, рисовал, и только после этого брал с людей деньги. Не скажу, что я рисую как профессиональный художник, но мои работы абсолютно всегда были близки к оригиналу — фотографиям, которые мне давали для срисовки, или живым людям, которых я рисовал с натуры. Еще отмечу, что я никогда не просил огромных денег, но считаю, что любой труд должен оплачиваться. Так, за три-четыре рисунка я мог на неделю закупаться булочками в школьной столовой и съедать по три в день. — Не думал, что те парни из туалета увлечены изобразительным искусством. — Не увлечены. Просто девушка одного из них пожаловалась на то, что этот бугай использует ее только для секса. А он решил преподнести их совместное изображение. Так он скинул мне фотку и срок выполнения. Я взялся за работу только потому что у меня совсем не было денег, хотя и уложиться нужно было в короткий срок. На следующий день я пришел в назначенное место в нужное время. К моему огромному сожалению, был он не один. Но тогда я почему-то не подумал о том, что они могут забрать работу силой. — Серьезно? Они избили тебя, чтобы не платить? — Вы почти правы. Прежде чем отдать рисунок, я попросил отдать мне деньги, на что они засмеялись и стали угрожать. Я объяснил свою позицию, не так подробно как вам, но весьма доходчиво. Но они, видимо, не поняли. Стоит ли говорить, что четверо крупных парней без труда вырвали из моих рук папку с рисунками, не обращая никакого внимания на мои сопротивления? И казалось бы, возьмите уже нужный и идите на все четыре стороны, но нет, не все так просто. Перерыв всю папку до последнего изрисованного листика, они наткнулись на некоторые работы, содержание которых противоречило их взглядам на жизнь. А если наши мнения в чем-то различны — получаю я. Как-то так. — Подожди. Я не понял. — Ой, все вы поняли. Не заставляйте меня повторять все это еще раз. — Нет, подожди. Что в твоих работах их поразило на столько, что они избили тебя до полусмерти? — А вот это уже вас не касается. — Антон… — Нет-нет. — В работах было что-то, что оскорбляло кого-то из них? — Я бы так не сказал. Ничего оскорбительного в них не было. — Тогда что? Они просто позавидовали твоему таланту? — Не, Арсений Сергеевич, не туда. — Скажи мне! — Не буду. — Почему? — Потому что не хочу нотаций. Они избили, но сделали это молча. А вы будете на мозг капать, говорить: что такое хорошо, а что такое плохо. Спасибо, обойдусь. — Антон, я обещаю, никаких нотаций. Пока я целиком и полностью на твоей стороне. — Слабо верится. — Клянусь. — Ладно. Все равно же не отстанете. В общем… На моих рисунках были изображены представители ЛГБТ сообщества. В этой папке были собраны почти все мои рисунки за последнее время, так что там была прям вся палитра: и геи, и лесбиянки, и отдельные тела как мужские, так и женские, чаще всего обнаженка, но ничего прям сверх извращенного не было. — Знаешь, что? — Договаривались же: никаких нотаций. — Я все помню. Просто у меня в универе была похожая ситуация. Один студент застукал двух парней, целующихся в каморке. Тогда он залетел в аудиторию и прилюдно нажаловался нашей англичанке на это, по его словам, безобразие. Англичанка посмотрела на него как на умалишенного, выгнала из аудитории и объяснила нам значение выражения «short minded» на ярчайшем примере. — И что оно означает? — Ограниченный или недалекий. — Типа он ограниченный, потому что надо быть частью коллектива, а не крысятничать? — Это тоже. Но основной посыл был в том, чтобы не мешать другим любить друг друга. Нет ничего плохого в том, что парню нравится парень, или девушке нравится девушка. И если умные люди способны понять это и донести до других, то глупые только и могут, что использовать физическую силу. — А разве вы не должны сказать, что-то про психические расстройства и ненормальность? — С чего бы? Я люблю апельсины, но не осуждаю любителей лимонов. Антон прекратил пинать шишку и со всей серьезностью посмотрел на собеседника. Секунда, две, три и Шастун начал заливисто смеяться. — А любителей бананов вы не осуждаете? — Кажется, наш разговор зашел не в то русло. Но если тебе действительно интересно, не осуждаю. И тем более не стану лезть в твою личную жизнь. — А вот за это спасибо. — И не переживай, те ребята будут наказаны в соответствии с ущербом твоему здоровью, который они нанесли. — Не надо, я не хочу. — Надо, Антон. Если у них в голове есть навязчивая мысль, причинить кому-то боль — ее нужно устранить, — Арсений хотел продолжить свою мысль, но отвлекся на телефонный звонок. — Извини. Антон пожал плечами и немного ускорил шаг, делая вид, что увлечен проходящими мимо людьми куда больше, чем разговором психолога. — Привет, Окс, — поздоровался Арсений, приложив телефон к уху. — Привет. Встретимся сегодня? — А ты разве не должна была встретиться с Алексеем? — Леша уехал, чтобы помочь родителям. А я не хочу одна дома сидеть. — Хорошо, давай встретимся. Только ненадолго, у меня много дел еще. — Ну, ты пока занимайся своими делами, я все равно в школе до семи. — Понял, я зайду за тобой. — Буду ждать. — До встречи. — Пока. Мужчина убрал телефон в карман и догнал попутчика, который все это время делал вид, что не подслушивал. До дома Арсения осталось пройти всего пару метров, поэтому они неосознанно ускорились. Антон не задавал лишних вопросов, а сам Арсений не возвращался к предыдущей теме, посчитав ее закрытой. Какое-то время они бродили по дому в полной тишине. Арсений готовил обед на двоих, а Антон не мешался под ногами, знал ведь, что нет смысла предлагать свою помощь там, где сделает только хуже. А вот переводить продукты в чужом доме ему хотелось меньше всего. После обеда Антон устроился на диване, где спал неделю назад, и, достав из рюкзака пару учебников, принялся за выполнение домашнего задания на завтра. На какое-то время ему удалось сосредоточиться и забыть о побоях, которые становились все более ощутимыми, из-за некачественных медикаментов, выданных медсестрой. Но когда он услышал шаги и явные движения в соседней комнате, учеба и навязчивая боль ушли на второй план. Парень начал прислушиваться к каждому действию сожителя, который, судя по замороченности и ответственности, собирался на свидание. — Антон, я отойду ненадолго по делам, а на обратном пути зайду в магазин. Тебе что-то нужно? — Нет, ничего не нужно, — непринужденно бросил парень, когда Арсений зашел к нему в комнату, чтобы установить зрительный контакт. — Ладно, — мужчина подошел к письменному столу, вырвал один листик из блокнота, лежащего по центру, и написал на нем свой номер телефона. — На случай, если ты передумаешь, — проинформировал Попов, протянув лист Антону. — Ага, спасибо. Учту. Уже у двери брюнет сказал, что постарается быстро вернуться, а после коротко попрощался, закрыв за собой дверь. Антон взглянул на часы: без двадцати семь. И хоть ему не было точно известно, с кем несколько часов назад говорил его временный сожитель, на душе почему-то было очень паршиво. Ему не было известно, зависть ли скребет ножом ему по сердцу или дурацкая привязанность и временная внутренняя опустошенность. Возможно, и сопутствующая боль в теле подливала масло в огонь, но что-то сделать уже просто не в его силах. Парень выключил свет и вышел на балкон. В любой другой ситуации он предпочел бы закурить, но сегодня у него не было ни сигарет, ни потребности в них. Антон поставил локти на подоконник и проводил фигуру Попова, стремительно удаляющуюся из поля зрения, до первого поворота. На дворе было начало декабря, так что стоять на балконе слишком долго возможным не представлялось. Шастун вернулся в комнату, где проводил почти все свое время в этой квартире. Он выключил свет, прячась в темноте от самого себя, закрыл глаза и после минутной тишины почувствовал дорожки сбегающих по щекам слез. Антон матерился. Он запрещал себе плакать. Из-за побоев, из-за ноющей боли, из-за отца, из-за Арсения, из-за собственной никчемности. Нельзя и все. Но организм реагировал иначе, посылая своему хозяину новую порцию слез.