Осколок Карна

*** Она стояла в дверях, неподвижно глядя в одну точку, и только губы шевелились. Беззвучно складывали слоги: хо-зя-ин. Бризу хотелось развернуться и лететь прочь. А Лир стоял и смотрел на нее с брезгливым интересом, и ему совсем не было страшно. Первым, что она сказала — вслух, неожиданно громко и четко — было: — Хозяин, я тебя звала. Так долго звала тебя, Хозяин. Дай мне знак. Лир склонил голову набок, оглядел женщину с ног до головы: — Любопытно. На уродливом трикотажном свитере грязно-розового цвета был бейджик. «Джанин». — Думаешь, она знает, что мы здесь? — почему-то шепотом спросил Бриз. Она смотрела не на них, мимо, и светлые глаза были будто у слепой. — Она что-то чувствует, — спокойно отозвался Лир. — Но не знает что. Он отступил на пару шагов, и Джанин пошла за ним, будто привязанная, подалась вперед: — Пожалуйста, ты так мне нужен. Дай мне знак. Лир отпустил Бриза, прошел мимо и хлопнул дверью у Джанин за спиной. Она вздрогнула, резко обернулась, и Бриз вздрогнул вместе с ней, и почувствовал, как уколовший изнутри страх стал сильнее, а потом отступил волной — перетек к Лиру. Тот довольно улыбнулся, открыл дверь снова и зашел внутрь, протянул Бризу руку: — Идем. Поговорим с ней. Кажется, ей есть, что рассказать. *** В архиве пахло старыми книгами, приятно и уютно, и Бриз невольно выдохнул — стало легче. Лир сменил форму на человеческую снова, отодвинул себе кресло возле низкого журнального столика, прямо напротив регистрационной стойки, и сел — эффектно, небрежно. Даже забавно — он часто пытался казаться внушительнее, значимее. С этой его лопатой и косой, с его высокомерными взглядами, его короной и идеально прямой спиной. Но именно когда он забывался, когда делал самые простые, банальные вещи — он выглядел, как настоящий король. Бриз вдруг захотел увидеть его с книгой, представил его в кресле, задумчиво перелистывающим страницы на фоне высокого окна в его доме. Сейчас книги не было, зато был какой-то осколок, который заставлял людей убивать друг друга, безумная женщина и старый архив. Бриз подлетел к Лиру и опустился на подлокотник, положил руку на спинку кресла и украдкой коснулся кончиков серебристых волос. — Хозяин? — Джанин приближалась к ним медленно, жадно разглядывала Лира, будто пыталась впитать, поглотить все, что видела. — Ты же просила знак, — спокойно и холодно отозвался тот. — И вот я здесь. — Вряд ли она об этом просила, — осторожно заметил Бриз, поежился под ответным взглядом Лира. — Но так тоже неплохо. Джанин подошла близко, замерла на расстоянии вытянутой руки, и сразу захотелось отодвинуться. Она подавляла, эта немолодая женщина, которая даже видеть Бриза не могла. Но она его пугала. — Я знала, что ты придешь. Так долго приносила тебе жертвы, надеялась, верила. И вот ты здесь. Лир спокойно развел руки, демонстрируя себя, спросил равнодушно: — Скольких ты убила? Она нахмурилась, потерла пальцами лоб, будто не могла сразу сосредоточиться — суетливо, старчески: — Разве ты не знаешь? Я звала тебя каждый раз. — Я не считал, — сказал Лир, холодно и безразлично. — Ты не единственная, кто меня зовет. И она закивала, быстро-быстро, как игрушка в салоне машины: — Да, да, я знаю. Но никто из них не звал тебя сам. Они боятся, все тебя боятся. Только я вижу, вижу настоящее. Ты наказание, наказание для них всех. Она говорила сбивчиво и одержимо. — Я задал вопрос, — голос Лира, спокойный и бесстрастный, был как каменная стена, о которую разбивались ее слова. — Да, да, твой вопрос. Я могу ответить, конечно, могу. Их было пятеро. Я принесла тебе в жертву пятерых, хозяин! — она вдруг замолчала, будто кто-то поставил ее слова на паузу. И когда заговорила, Бризу захотелось отвернуться, уткнуться лицом в мантию Лира, вдохнуть поглубже запах старых книг, и сделать вид, что он ничего не слышал. Потому что она сказала: — Но важен ведь только один. Мой Эван, мой милый мальчик… мой послушный, славный мальчик. Она говорила и в глазах ее стояли слезы: — Он так старался мне помогать. Так хотел искупить вину. — Твой сын, — сказал Лир, и его слова были как приговор. Она будто не услышала, говорила прерывисто, взволнованно: — Он хотел быть мне сыном. Так старался, всегда старался для мамы. Но он был не мой, он был их — их грехом, их отродьем. Глаза, как у отца, эти проклятые карие глаза. Такие честные, такие красивые, — она выдохнула это с ненавистью. — Я им поверила. Поверила проклятому Говарду. Я его любила. А он посмеялся надо мной, отдал меня своим дружкам. Они были пьяные, как свиньи, проклятые свиньи! Передавали меня как вещь, и смеялись, они все время смеялись. Она вдруг подалась к Лиру, глаза в глаза, близко, слишком близко, и Бриз невольно отпрянул, чтобы не коснуться ее даже случайно. — Я была чиста! Я хранила себя, хранила себя для единственного… они сделали меня грязной, заставили жить с позором. Сломали мне жизнь… Бриз зажмурился, но не мог не слышать — ее сбивчивое дыхание, надрывное с присвистом. Так было еще хуже, и он открыл глаза. — И ты хочешь, чтобы я убил их, — спокойно сказал Лир. Она отступила на шаг, поклонилась низко, как люди больше не делали — старомодно и нелепо, но Бризу совсем не хотелось смеяться, тошнота подкатывала к горлу. — Пять жертв, хозяин. И мой прекрасный, мой славный Эван. Помоги мне, отомсти за меня. Лир склонил голову, оглядел Джанин с равнодушным интересом, и Бризу хотелось сказать: ты же не такой, ты же не можешь согласиться. Смешно, что ему хотелось говорить такое Королю Ужаса. — Принеси мне карту и записи о смерти Томми Льюиса. Он утонул. Она растянула губы в улыбке — широкой, безумной: — Твоя первая жертва. Ты выбрал его, я помню, я все помню. Ты приходил к нам в снах, и все тебя боялись, только я, я уже тогда знала правду. Ты пришел, чтобы наказать виновных. Ты ангел, ангел которого послали сжечь скверну. — Я не ангел, — резко отозвался Лир. — И я жду. Карту. И записи. Джанин рассмеялась, визгливо, громко: — Я принесу. Принесу-принесу-принесу. Все, что ты хочешь. Все для тебя, хозяин. Когда она ушла, Бриз не выдержал и все же уткнулся в Лира лицом. И тот вдруг сказал: — Мне жаль. — Что я такой слабый? — тихо спросил Бриз. — Что ты это видел. Бриз вдохнул его запах, обернулся им, как невидимым одеялом и признал: — Я всегда видел в людях хорошее. Улетал от плохого, от ссор, от войн. Никогда не был частью их мира, не страдал, как они. Только подглядывал, урывками. Что-то сумел узнать, а что-то упустил. Но даже я знаю, что есть и плохое. Он сжал мантию Лира в пальцах и спросил: — Почему так больно это увидеть? Лир положил ладонь ему на затылок, зарылся пальцами в волосы: — Люди распространяют боль, как заразу. Долгое время я ненавидел их за это. — Почему перестал? — тихо спросил Бриз. — Потому что их ужасы не отменяют остального. Ты видел в них хорошее. Оно такое же настоящее, как и плохое. Бриз содрогнулся, подумал о мальчике, сыне Джанин — и увидел его как наяву. Увидел его радость и надежду, и любовь к матери. Годы, долгие годы, что он рос, робкие улыбки, доверие. И момент, когда это доверие разбилось, как зеркало. О чем он думал, этот Эван, когда умирал? Когда смотрел в лицо матери, и знал, что это она его убивает? Плохое и хорошее, хорошее и плохое. А все вместе оно было невыносимое. — Шш, — шепнул ему Лир. — Мы получим карту и адрес, и я заберу тебя домой. Хочешь? — Хочу ни о чем не думать, — честно отозвался Бриз. Мысли кипели в голове, рвались наружу глупыми беспомощными словами. — Я представляю, как ему было страшно. Перед смертью. Как он надеялся, что это все неправда, что Джанин его любит, я… Лир поцеловал его, жестко и не позволяя отстраниться, будто ел не страх, а слова — отравленные, больные слова. И Бриз ответил на поцелуй, спрятался в нем от мыслей и от боли. — Мы вернемся домой. И я помогу тебе не думать. *** Джанин пришла с ворохом бумаг, двумя папками и картой свернутой в несколько раз. — Я все для тебя отметила, хозяин. Лир протянул руку за бумагами, и Бриз отодвинулся, чтобы женщина не задела его даже случайно. — Что во второй папке? Она улыбнулась, неестественно широко, губы растянулись как края раны: — Говард. Говард и его друзья. Ты ведь поможешь мне, хозяин? Ты должен, должен мне помочь. Я столько тебе отдала! Моего мальчика, я отдала тебе моего Эвана. Лир молчал, и Бризу казалось — он слышал, как тот принимает решение. И наконец Лир сказал: — Этого мало. Мне нужна другая плата. Джанин попятилась, словно он ее ударил. — Ты знаешь какая, — спокойно продолжил Лир. — Месть нужна тебе. Расплата нужна тебе. За нее нельзя заплатить чужими жизнями. Даже жизнью сына. У Джанин дрожали губы, и выражение лица было жалким, беспомощным. И Бриз все равно ее боялся — не того, что она могла ему сделать, а того, что уже сделала. — Тебе придется заплатить собой, — сказал Лир. — Твоя жизнь за их. Если ты готова это сделать. Она смотрела на него не отрываясь, словно он резал ее словами, и она не могла этого остановить. — Но… я… же… И каждый звук ее голоса был похож на предсмертный хрип. — Что ты? — спросил Лир. Бесстрастно и холодно. — Мечтала жить счастливо? Мечтала жить после них? Ей не нужно было отвечать, Бриз по глазам видел: нет, нет для нее не было никакого «после», и теперь она это понимала. — Я умерла тогда, — сказала она. — Меня убил Говард и его друзья. Они меня убили. Убили меня, убили, убили… Ее голос прервался, она закрыла лицо руками, и Бриз услышал тихий скулеж. Хотелось зажать себе уши и забыть обо всем. — Я даю тебе время до утра, — сказал Лир, поднялся, держа папки в руках. И пошел прочь, оставляя Джанин за спиной. Бриз полетел следом, полетел не оборачиваясь. И ни секунды не сомневался, что она заплатит. *** Лир не стал садиться в машину, прижал Бриза к себе, поцеловал мягко и бережно в лоб — волна ужаса накатила и схлынула, вымывая все остальное — и перенесся. В старом доме было тихо, только свистел сквозь щели в стенах ветер, и загнанное дыхание Бриза ему самому казалось оглушительным. Лир прижимал его к себе, гладил по волосам, успокаивая, и сдерживался. Страха больше не было, и дыхание приходило в норму, замедлялся пульс. Бриз закрыл глаза, уткнулся лбом Лиру в грудь и застыл. Сам не знал, чего ждет, просто не хотелось никуда идти. Хотелось остановиться, и чтобы темнота обернула их обоих мягким облаком. Будто не было ничего снаружи, никакого другого осколка, и Джанин, и города, пропитавшегося смертями. — Ты и правда их убьешь? — спросил Бриз, опустил взгляд. В левой руке Лир все еще держал бумаги. Когда он отстранился, сразу стало холодно, захотелось вернуть его, прижаться всем телом и впитать тепло. — А как ты думаешь? — спокойно сказал Лир. Бриз пожал плечами: — Не знаю. Наверное… я просто думаю, что это неправильно. — Да, — легко согласился Лир. — Неправильно. Но оставить как есть нельзя, а исправить больше некому. Бриз зябко потер руки — замерзли пальцы, сказал: — Это ведь незаконно. Убивать людей. Ламмар тебя не накажет? Хотя, наверное, Владыка бы смирился, просто закрыл бы глаза, как закрывал глаза на многое другое. На то, как больно Бризу было умирать у Сферы Истины. — Сильно сомневаюсь. Ламмару плевать на людей. И даже если бы не было, я убью в человеческой форме, это не преступление. Бриз промолчал, поежился, и Лир продолжил. Каждое слово было как приговор. — Я избавлюсь от осколка, который держит город в ужасе. Больше не будет никаких жертв Хозяину, никаких пропадающих туристов. Но это не отменит прошлого. Жители стали убийцами, этого не исправить. Лир прошелся вперед, опустился в кресло, откинулся на спинку и положил ладони на подлокотники, Бриз обратил внимание — на кончиках пальцев снова удлинились когти. — Ты не станешь их трогать? Жителей, в смысле, — Бриз помялся и все же подлетел поближе, скользнул по воздуху к Лиру на колени. Мгновение, не больше, боялся, что тот его сбросит, но Лир только приобнял — так удобнее было сидеть. — Не стану. Остальных нет. Они будут жить. Но та женщина убила своего сына. Говард и его друзья стали причиной — косвенной, но причиной. Они убийцы не из-за осколка. Их я не оставлю в живых. Он судил, как Король Ужаса. Как глава своего маленького государства, и Бриз только тогда подумал — короли ведь и правда имели право выносить приговор. Он и сам не мог понять, от чего так тяжело внутри. Словно в грудь положили камней, и ветер не мог их поднять. Бриз вздохнул, уткнулся носом в шею Лира — тот напрягся на мгновение и расслабился. Показалось, что они сидели так уже много-много раз, изо дня в день и год за годом. Лир провел пальцами по его волосам, мягко и приятно, и неожиданно сказал: — Щедрый маленький дух. — Кто? — невпопад спросил Бриз. Прикосновения отвлекали, будто стирали все лишние, тяжелые мысли, вытесняли их собой. Смех Лира был совсем не обидным, низким и не злым. Если бы Бриза раньше спросили, как смеется Король Ужаса, он бы сказал — как злодей, как всякие маньяки в фильмах. — У тебя красивый смех, — сказал ему Бриз, потерся носом о шершавую мантию. — У меня красивый доброволец, — отозвался Лир, и в голосе его звучала усмешка. — Я обещал тебя отвлечь. Можем начать прямо на кресле. — Ты просто любишь кресла, да? — спросил его Бриз, поерзал, удобнее устраиваясь на коленях. Жесткие и костлявые, но сидеть на них все равно казалось удивительно правильным. — Я не должен о таком просить, правда? Ну, забыться. Наверное, нужно принять какое-то решение. Или что-то сделать. Кажется, так принято? Если сталкиваешься с чем-то страшным. Он обвил Лира руками за шею. До Лира Бриз никого не трогал, даже не хотел — и прикосновения Ламмара или Калема будто обязывали к чему-то. А с ним получалось само собой. — Я не могу ничего решить, — тихо признался Бриз. — Я с ними не живу, они меня даже не видят. В горле стоял ком, и горечь просачивалась в слова. Тяжелая, тянущая к земле горечь: — Тогда почему? Почему они убивают друг друга, а больно мне? — Потому что ты хороший, — шепнул ему Лир. — Слишком хороший. Для них. И для меня. Бриз не чувствовал хорошим и все равно сказал: — Не для тебя, — он помедлил, прежде, чем спросить. И очень хотел, чтобы Лир согласился. В тот момент это было самым важным. — Эй, можно я тебя покормлю? И только про себя добавил: покормлю, и забуду обо всем. *** Лир мягко потянул его назад, пришлось убрать руки. Бриз оперся спиной о воздух, выдохнул. — Встань. Мне нужно на тебя посмотреть. Команда была спокойная, и от нее сладко сжималось что-то внутри. — Ты же и так уже все видел. Видел Бриза открытым, обнаженным, беспомощным, задыхавшимся от страха и от удовольствия. — Нет. Но я увижу еще. Лир держал его за руки, смотрел прямо. — Я говорил, что выпорю тебя. Ты готов? Бриз поежился. Он боялся боли, вспоминал как умирал у Сферы Истины, как невыносимо это было. И как страшно. Но Лир умел делать боль такой, что ее хотелось терпеть, ее хотелось испытывать. Боль с ним не была просто болью. И в тот момент, после всего, что случилось за день, Бриз сглотнул, и сказал: — Да. Да, я готов, если ты этого хочешь. — Хочу, — отозвался Лир. И это слово, тяжелое, жаркое легло на кожу невидимым прикосновением. — Хочу довести тебя до криков, до слез, услышать как срывается твой голос.Чего хочешь ты? Чего ты ждешь от меня? Он говорил спокойно, как нечто совершенно естественное, и от любого другого духа Бриз бы сбежал, не оборачиваясь, а Лиру хотелось доверится, прожить, почувствовать все, о чем он говорил. И ответил он так же честно: — Хочу чтобы тебе было хорошо. Хочу быть тебе нужен. Дать тебе что-то. Хочу не быть бесполезным. Хочу думать только о тебе. Лир встал, не отпуская его рук, наклонился и прижался губами ко лбу Бриза: — Щедрый маленький дух. Идем в спальню. Проверим, как громко ты будешь кричать. *** В спальне Лир уложил его на кровать и долго целовал — сладко, неторопливо. И страха не было. Вообще. Бриз спросил его, задыхаясь: — Разве… разве ты не хотел есть? Я думал… Лир сжал в кулаке его волосы, с силой потянул назад, заставляя выгнуться и замолчать. — Ты не думаешь за меня, Бриз. Ты делаешь, что я говорю. Он говорил спокойно и жестко, и Бриз сглотнул: — Да. Ладно. Прости. — Хороший мальчик. Обжигающая волна разливалась внутри, горячечный жар возбуждения. Так приятно было это слушать: хороший мальчик. Лир раздевал его, неторопливо, так что это казалось частью какого-то ритуала. Вдумчивые прикосновения, скольжение рук — приятные, мягкие. Бриз выгибался им навстречу, стонал, подставлялся и без слов просил еще. И боялся только, что Лир будет мучить его как в первый раз. Дразнить и отстраняться. Но тот не останавливался. И отодвинулся только, когда раздел полностью. — Может… — тяжело дыша начал Бриз, задохнулся, когда пальцы Лира прошлись от ключицы вниз, сжали сосок сильно и больно. Лир смотрел ему в лицо, и глаза у него были темные и жадные. — Может… ограничимся сексом? — Нет. Не в этот раз, — Лир убрал руку, пересел на край кровати, положил ладонь на колено. — Иди сюда. Животом вниз. Бриз опасливо подлетел ближе, завис в воздухе на мгновение, а потом выдохнул и опустился к Лиру на колени. Потряхивало от возбуждения, от страха — того самого, который хотелось испытывать, от которого захватывало дух. И хотелось узнать, что дальше. Лир положил ладонь ему на задницу, сжал сильно, но не больно, тепло его руки просачивалось под кожу, и казалось там разгорается огонь. — У тебя очень светлая кожа, — как бы между прочим заметил Лир. — Останутся следы моих ладоней. — Калем наверняка разозлится, — неловко выдохнул Бриз, невольно потерся бедрами о покрывало на кровати. Невозможно было терпеть, и не двигаться тоже было невозможно. — Ну, если увидит. — Я дам ему веский повод. Он поглаживал задницу Бриза, скользил пальцами по ложбинке между ягодиц — легко, щекотно, и до боли хотелось большего. — Очень веский? В смысле, повод, — Бриз жмурился, ерзал на худых коленях Лира, и хотел, чтобы тот уже начал. Не дразнил и не оттягивал. — Думаю, Калему вредно так много злиться. Нет, правда, он… Лир шлепнул его, и оглушительный звук отразился от стен. Бриз захлебнулся воздухом. Почувствовал, как горит кожа на месте удара. Это было не слишком больно, просто неожиданно. И какая-то затаенная, постыдная часть внутри него в ответ шепнула «еще». — Как я и говорил, — спокойно заметил Лир. — Отличный след. Бриз извернулся, пытаясь посмотреть, но пальцы сжались в волосах, дернули его обратно: — Не шевелись, — велел Лир. И эта команда отдалась эхом внутри. Заставила замереть. Ладонь опустилась снова. Еще один шлепок обжег кожу. Бриз зажмурился, прикусил губу. — Хорошо, — будто самому себе сказал Лир. С силой потер место удара. Бриз застонал. Ничего не мог с собой поделать. Было хорошо. Немного больно. И невыносимо. — Я мог бы заставить тебя считать, — как бы между прочим заметил Лир. Ударил снова, и еще раз, и еще. Бриз изо всех сил сжимал в пальцах покрывало. Кожу пекло, и каждый новый шлепок казался острее предыдущего. — Но боюсь ты собьешься со счета. — Я… — Бриз застонал, выгнулся, когда пальцы Лира прошлись по спине вдоль позвоночника. — Я не очень… не очень хорошо считаю. Лир фыркнул: — Тем хуже для тебя. Я буду пороть, пока у меня не устанут руки. Бриз всхлипнул, уткнулся лицом в покрывало, вдохнул запах соли и старых книг. — Ты будешь умолять меня перестать, — шепнул Лир, будто делился секретом. — И я не остановлюсь. Он трогал, гладил кожу Бриза не переставая, и это отвлекало, и становилось все сложнее понимать слова. — Н-не буду. Я же… я же сам предложил. П-покормить тебя. Голос срывался, и дыхание стало тяжелым, горячечным, Бриз глотал жаркий плотный воздух, и его не хватало. — И ты покормишь. Лир ударил еще, и Бриз вскрикнул, невольно дернулся прочь, но Лир удержал. Не позволил отстраниться. Этот шлепок был намного сильнее предыдущих, выбил воздух вместе с криком. — Давай заключим пари, — предложил Лир. — Если ты выдержишь, не попросишь остановиться, я выполню твое желание. Если проиграешь, ты мое. — Ты… — Бриз задохнулся, сам не знал, почему говорить так сложно. И почему попросить он хотел именно об этом. Не остановиться. — Ты меня… т-трахнешь? Если я выиграю. Лир замер под ним, худое тело напряглось и расслабилось, и пальцы зарылись в волосы Бриза, взъерошили на затылке: — Ты уверен? Тебе будет больно. Этот выбор Бриз уже делал, и теперь повторить оказалось легко: — Пусть. Я… я не боюсь. — Ты будешь, — шепнул ему Лир. — И тебе понравится. Его ладонь опустилась еще одним шлепком, быстрым и болезненным, острым. Будто ставила точку. И Бриз подумал — да. Он ему верил, да, ему понравится. *** Весь его мир сузился до ритма шлепков, до боли и удовольствия, до возбуждения, которое кипело внутри и не находило выхода. Бриз всхлипывал, стонал после каждого удара, из-под век текли слезы, и хотелось, чтобы Лир уже перестал, ведь больно-больно- больно, Лир, мне больно. И чтобы не слушал, чтобы не останавливался никогда. Бриз чувствовал себя живым, никогда не думал, что боль — нарастающую, неизбежную боль, он сам захочет испытывать. Захочет раствориться в ней. — Как красиво ты принимаешь, — шепнул ему Лир, и внутри всколыхнулась радость, удовольствие совсем иного рода: Бриз все делал правильно. Давал Лиру то, что тот хотел. — Ты будешь меня чувствовать. Всегда, когда захочешь сесть, почувствуешь каждый из этих ударов. Бриз задохнулся, представил это слишком ярко. Задницу жгло, будто огнем, и Лир остановился — занес руку, тепло от его кожи было как языки пламени. Бриз сжался, прижал ладони к лицу, содрогаясь. Слова вырвались против воли: — Л-лир, пожалуйста! Лир, я… н-не могу больше! И он зажал себе рот, боясь того, что сказал. Накатил страх: что Лир остановится, что бросит Бриза так, все потому, что он не сдержался, не заткнул свой болтливый рот, и почему нельзя было просто потерпеть немного. Лир с шипением втянул воздух, выдохнул будто тоже не смог промолчать: — Твой страх. Самый лучший. — Не останавливайся, — отчаянно цепляясь пальцами за покрывало, зажмурившись, попросил Бриз. — Не останавливайся, пожалуйста. Я могу, могу еще. Я же не сказал «солнце». — Шш, — шепнул ему Лир, зарылся пальцами в волосы. — Я не хочу останавливаться. Мне нравится, как ты просишь. — М-мне тоже. Нравится… нравится тебя просить. Он сказал это как секрет, как откровение — то, что знали только они двое. Лир опустил ладонь на его задницу — просто опустил, но даже обычное прикосновение было как удар, прошивало болью насквозь, и Бриз всхлипнул, стиснул кулаки, чтобы не дернуться, не вывернуться из-под руки. Лир рассмеялся. Смех — темный, будто осязаемый — обернул Бриза, как оборачивали его облака в небе. — У тебя будет много поводов меня просить. Вверх. Он бесцеремонно дернул Бриза с колен — поддержал, потому что тот чуть не свалился. Ноги ослабели, и Бриз ухватился за плечи Лира. — Сейчас я буду тебя целовать. Трогать. Держи руки у меня на плечах. Ты понял? — Да. Да, тут же н-ничего сложного, — Бриз застыл, тяжело дыша, цеплялся за Лира, и хотел спрятаться в нем от боли. — Правда? — Лир усмехнулся. Наклонился и прикусил его сосок, будто пробовал на вкус. Потянул на себя, и Бриз выгнулся, изо всех сил стиснул пальцы на плечах Лира: — Нет. Нет-нет-нет, слишком. Не надо так… Лир! — Не надо? Ты не сказал «солнце». Не сказал, и не хотел говорить, и Бриз сам не понимал до конца, что чувствует: возбуждение, и страх, что Лир не остановится — что будет кусать, и изводить, и наслаждаться этим. И что-то сладко сжималось от мысли: а если он не остановится? Если продолжит, наплевав на все «нет» и «не надо так»? И Бриз, затаив дыхание, вдруг понял, что хочет это узнать — что будет. Как это будет? Больно, и невыносимо, и так остро, что он станет кричать. Лир улыбался, глядя на него, и глаза у него были, черные, голодные — Бриз с шумом втянул воздух — плотный, обжигающий, поежился и шепнул: — Не слушай меня. Лир перестал улыбаться, подался вперед и коснулся губами плеча — легко и мягко — Я послушаю, если скажешь «солнце», — потом он усмехнулся и добавил. — И только «солнце». И укусил снова. И на сей раз, когда Бриз выдохнул «нет», когда выгнулся, пытаясь вывернуться, спастись от боли, он знал, что его «нет» Лира не остановит. И наслаждался этим. Иногда Лир прерывался, целовал долго и сладко, и Бриз цеплялся за эти поцелуи, чтобы не сойти с ума. Слезы жгли глаза, болели следы укусов, и казалось, он вот-вот кончит, от поцелуя, от случайного прикосновения. А потом Лир отстранился, и Бриз невольно уцепился за него сильнее, подумал, что упадет, просто рухнет на пол, и только потом вспомнил, что может опереться на воздух. — Мы отвлеклись, — спокойно сказал Лир, улыбнулся, оглядывая Бриза. И взгляд обжигал: каждый укус, каждый след. Лир любовался своей работой. — Давай вернемся к порке. Бриз подумал, что не выдержит, просто не сможет, и страх поднимался изнутри: что еще Лир сделает. Что еще заставит почувствовать. Вещи, которые Бриз никогда не испытывал, которые хотел прочувствовать до конца. Лир повел рукой в воздухе, указал на тумбочку возле кровати. Там сплелись из тумана три… штуки. Бриз не знал, как они называются. Одна походила на… — Это что… лопаточка? Она был плоская, чуть больше ладони Лира, с прорезями в виде звездочек. — Наблюдательный юный дух, — фыркнул Лир. — Верно. Лопаточка для порки. Я говорил, что применю ее на тебе. Вообще-то он не говорил, а угрожал, но напоминать ему об этом, наверное, не стоило. — Выглядит… — Бриз не знал, как ее описать. Осторожно предположил, -…мило? А звездочки зачем? — Для красоты, — глаза у Лира блестели, и казалось он вот-вот рассмеется. — А, — Бриза едва держали ноги, приходилось опираться на воздух, чтобы не упасть. — После каждого удара, — спокойно, будто говорил о чем-то совершенно обыденном, сказал Лир, — эти «звездочки» будут отпечатываться у тебя на заднице. Сидя ты будешь чувствовать каждую из них. И у тебя будет очень красивое выражение лица. Бриз почувствовал, как горят щеки, смущенно кашлянул. Сам не понимал, отчего так стыдно и приятно слушать слова Лира. — Но я… я ведь могу выбрать не ее? Ты же… ты же сделал эти штуки на выбор, правильно? Он на мгновение представил, что нет — что Лир собирался использовать все, и во рту пересохло, сердце сильнее заколотилось от страха. — Правда? — Лир улыбнулся, широко, опасно. Словно прочитал этот страх, захотел воплотить его в реальность. — Я могу использовать их все, могу что-то одно, но выберу сам. А могу дать выбор тебе. Если ты чего-то хочешь, тебе придется попросить. Бризу уже приходилось просить — других незримых: поговори со мной, не уходи, пожалуйста. И просьбы никогда ничего не давали, но он все равно продолжал, потому что не знал, что еще делать. Лира просить было проще, потому что внутри, в коконе из страха — что, если он откажет? Что, если уйдет, как остальные? — расцветала надежда. Бриз прижался к нему, уткнулся носом в шею и тихо попросил: — Можно я сам выберу, Лир? Пожалуйста. Лир положил руку на его задницу, сжал — больно, жарко. И Бриз застонал, зажмурившись. — Хорошо. Выбирай. И только, когда получил разрешение, Бриз вдруг понял. Посмотрел на все три… штуки, и понял. — Я… ээ… не знаю, как выбрать. Даже как они называются не знаю. И чем они отличаются? Ну, кроме формы. Лир рассмеялся, громко, счастливо и очень обидно, откровенно наслаждаясь его мучениями. И Бриз его укусил — оно как-то само вышло, просто взял и укусил, только в последний момент сообразил, что не стоит больно кусать духа, который вот-вот начнет тебя пороть, и потому укусил нежно. Смех оборвался, Лир замер, с шумом втянул воздух. Бриз тоже застыл, не зная, что будет дальше. Осторожно разжал челюсти, мягко прикоснулся губами к месту укуса, извиняясь, и попросил: — Не смейся надо мной, пожалуйста. Ужасно обидно. Лир повернул к нему голову, высокомерно вздернул бровь: — Я смеюсь не над тобой, юный Бриз. У меня просто хорошее настроение. — Ну, да. От того, что мне плохо. Очень невежливо, между прочим. Лир фыркнул, пощекотал его — еще невежливее, если уж на то пошло, а потом посмотрел так, что у Бриза перехватило дыхание. В черных глазах была темнота, голодная и жаркая, как кипящая смола, и она притягивала. — Нет. Не от того, что тебе плохо. От того, что ты отдал себя мне. Ты доверил себя мне. И я могу делать с тобой, что захочу. Я хочу заставить тебя чувствовать, — потом он наклонился к уху Бриза, и шепнул, обжигая дыханием. — Ты столько всего можешь чувствовать, ты даже не представляешь. Его руки скользнули по бокам Бриза вверх, к груди, к ключицам, задевая следы от укусов, и каждый из них будто вспыхивал новыми ощущениями, вещами, которых Бриз раньше не знал. И, конечно, Лир отстранился. Очень жестоко, и несправедливо. — Мы снова отвлеклись, — высокомерно, по-королевски сказал он. — Тебе предстоит сделать выбор. Бриз насупленно выдохнул: — Знаешь, ты иногда такой… Король. Лир усмехнулся: — Я всегда король. Смотри, все эти «штуки», как ты их назвал, для порки, — он указал на них по очереди и начал с лопаточки. — Паддл, флоггер, стэк. — Ээ, не думаю, что я запомню. Давай называть лопаточку лопаточкой. — Тебе не придется ее называть, только чувствовать, — с улыбкой заметил Лир. И явно при этом думал о звездочках на заднице. Бриз поежился, представил это в красках, едва не застонал. Раньше он бы сказал, что «выпороть до звездочек» это совсем иное. Но раньше его никто никогда не порол, и он не знал, что боль от порки может быть такой. Такой жгучей, сладкой. Что ее захочется еще. — А… а какая из штук… ну, больнее бьет? — Бриз рискнул подлететь к ним, потрогал лопаточку кончиками пальцев. Она была слегка шершавая, прохладная. — Я в любом случае заставлю тебя орать, — спокойно, уверенно отозвался Лир. Бриз отдернул руку, судорожно вздохнул и потер пальцы: — Они ведь все разные, да? Одна выглядела как ручка из которой торчали тонкие кожаные ленты. И еще одна была похожа на штуку, которой люди погоняли лошадей — длинный прут с небольшой лопаточкой на конце. — Они ощущаются по-разному, — отозвался Лир. — Ты ведь уже знаешь, что выберешь? Да, Бризу было любопытно — что это за остальные штуки, как они бьют, как сложно будет их выдержать. Но он определился почти сразу. «У тебя будет красивое выражение лица», — сказал Лир. И Бриз этого хотел. Не просто чувствовать боль, не просто наслаждаться ею, а знать, что Лиру тоже это нравится. Что он смотрит на Бриза и видит его красивым. Бриз обхватил ручку лопаточки пальцами, приподнял — она была тяжелее, чем казалась на вид, и осторожно протянул Лиру, заглянул в глаза и смущенно кашлянул, когда увидел в них голод, благодарность. — Кхм, просто… ну, мне нравятся звездочки. *** Лир принял лопаточку бережно, отложил на кровать, и притянул Бриза к себе, запустил пальцы в волосы, помассировал, мягко и приятно. Задница все еще болела, но боль немного улеглась, перестала быть такой острой. — Ты даже не представляешь, — шепнул Лир. — Что я с тобой сделаю. И поцеловал бережно — в губы, потом в лоб, коротким нежным касанием. Бриз почувствовал, как внутри закипает смесь страха и предвкушения. Лир встал, потянул Бриза за руку и подвел к стене, заставил наклониться надавив горячей ладонью между лопаток. — Руки на стену, — скомандовал он. — Можешь уткнуться в них лицом. Бриз так и сделал, напрягся, а потом выдохнул, когда затылка коснулась широкая ладонь. Успокаивало. — Я разрешаю тебе кричать, разрешаю просить. Только это. Он начал похлопывать Бриза по заднице — совсем легко, и становилось больнее, но терпимо. Ощущения нарастали, становились острее, возвращалось возбуждение, закипало внутри вместо крови. Бриз переминался, кусал губы, стонал, подаваясь к руке Лира, жмурился. — Обычно я не люблю называть количество, — как бы между прочим сказал тот. — Но это твой первый раз, так что сделаем исключение. Десять ударов. Вдохни поглубже. — З-зачем? — шепнул Бриз, побоялся говорить громче. Внутри все сжималось. Лир на мгновение прижался к нему всем телом, шепнул на ухо: — Так крик получится громче. И ударил. Оглушительный звук шлепка вспорол воздух, взорвался болью — ледяной в первое мгновение, огненной, раскаленной сразу после, и Бриз взвизгнул, дернулся прочь. Рука в волосах удержала его на месте — жестко, безусловно, но не жестоко, эта рука была как якорь, как нечто безусловное. На глаза навернулись слезы, потекли по щекам, и Бриз жадно вдохнул воздух. — Это лучшее, — шепнул ему Лир, будто делился секретом. Голос — темный, красивый, обволакивал. — Тебе больно, так больно, что перехватывает дыхание. И ты можешь остановить меня в любой момент. Но ты не останавливаешь. Потому что мне это нравится. Мне нравится видеть тебя таким, Бриз. Видеть тебя моим. Из груди рвались хныкающие, беспомощные звуки, и каждое слово Лира было как касание, проникало внутрь, превращало боль во что-то еще. Было страшно — страшно почувствовать удар снова. И хотелось — пережить это ради Лира, прочувствовать. Боль, которая превращалась во что-то еще. В понимание, что для Лира в тот момент не существовало никого другого. Только Бриз. — П-пожалуйста, — выдавил он. Голос звучал мокро, скомкано. Лир провел лопаточкой вдоль его спины, легко, нежно: — Пожалуйста, что, юный Бриз? — Смотри только н-на меня. Лир коснулся губами его плеча, легко прикусил и отпустил, пообещал: — Всегда. Вдохни, глубже. И ударил снова. Новый шлепок тоже выбил крик. — Два, — сказал Лир. Три, четыре и пять были подряд, одной оглушающей жаркой волной, захлестывали с головой. И только ладонь Лира удерживала, не позволяла захлебнуться болью. Бриз просил, сам не зная о чем, беспомощные «пожалуйста, пожалуйста, Лир» рвались с губ. — Половина, — сказал Лир, и целовал его шею и плечи, гладил горячими пальцами вдоль позвоночника. — Хочешь быть моим? — Да, — выдохнул Бриз, зажмурился, потому что знал, что означало это «да». Знал, что оно принесет боль и хотел ее пережить. Не верил, что сможет. Еще пять ударов, и первые пять были невыносимыми. — Хорошо, Бриз, — как секрет шепнул ему Лир. — Очень хорошо. Мой хороший мальчик. И все, кроме него отступило на мгновение — даже боль. Бриз уткнулся в стиснутые кулаки лбом, попросил: — Пожалуйста… продолжай. Страшно. Просить его было очень страшно. И Лир укусил его сзади за шею — легко, нежно. Страх перетек потоком, превратился в три небольших глотка. И исчез. И следующему удару Бриз подался навстречу, принял боль, отдался ей — она растекалась внутри, огромная, обжигающая. И вместе с ней внутри кипело что-то еще, нарастало, покалывая кожу на изнанке. — Шесть, — шепнул Бриз непослушными губами. Перед новым чувством отступала боль — будто он парил, опираясь на воздух, и не осталось ничего и никого кроме его и Лира. Каждый новый удар усиливал это чувство — эйфории, принадлежности. Оно сплеталось с болью, но она больше не имела никакого значения. Бриз отсчитал сам: семь, восемь, девять и десять. И после последнего удара, выдохнул как молитву: — Спасибо. Он не знал, что бывает так, что может чувствовать так много, так ярко. Никогда не узнал бы, если бы не Лир. Ноги не держали, и Бриз начал сползать вниз по стене, Лир подхватил его, осторожно, так мягко, прижал к себе, не касаясь ни укусов, ни следов от ударов, и поцеловал — жадно, забирая себе без остатка. Бриз чувствовал себя невесомым, как ветер высоко-высоко в небе. Лир отнес его на кровать, останавливаясь на каждом шаге, чтобы поцеловать, коснуться губами уголка глаза, рта, дорожек от слез на щеках. Уложил очень бережно, на живот — Бриз растекся по одеялу, расслабился и блаженно выдохнул. Лир отстранился, шепнул, когда Бриз невольно напрягся: — Шш, я сейчас вернусь. Сжал плечо, перед тем как уйти, и вернулся совсем скоро. Задницы Бриза коснулась прохладная мазь — приятно, унимая оставшуюся боль, Лир касался его мягко, легко, и все время был рядом. Протянул стакан воды, придерживая, пока Бриз пил — несколько жадных глотков, он вдруг почувствовал, что в горле пересохло. А потом Лир прижался к его боку всем телом, зарылся пальцами в волосы, и Бриз подумал, что хотел бы остаться так. Он был духом воздуха, никогда нигде не задерживался надолго, не знал, что такое — дом, даже не интересовался никогда. И вдруг представил, что Лир мог бы им стать, его домом. Если бы так же заботился, если бы прижимал к себе. Возбуждения не было, все тело наполняла счастливая сытая легкость, и хотелось обернуться ею как облаком. — Знаешь, — сказал Бриз, потянулся к волосам Лира, поигрался с темными кончиками и взъерошил там, где они переходили в серебро, — кажется, я не смогу сейчас секс. Лир фыркнул, выдох пошевелил волосы на макушке: — Позже. — Хорошо, — легко согласился Бриз. В тот момент все было легко. — Только обязательно. Я его ждал. Секс в смысле. Лир пощекотал его кончиками пальцев, усмехнулся: — Обещаю, секса у нас будет еще много.