Кровавое озеро

Вэнь Чжи пятьдесят лет, и сегодня его последняя ночь. Он не знает наверняка, но предчувствие, которое принято считать уделом женщин и гадателей, гложет его изнутри. Точно в животе свернулся лесной зверь и грызет, рвет зубами лапу, угодившую в капкан. Вот почему он роет землю в укромном месте, среди кромешной тьмы, и довольно вздыхает, когда его пальцы натыкаются на обожженную глину. Может, вино из этого кувшина и не лучшей выдержки, может, оно будет отдавать полынью, солью и уксусом, но Вэнь Чжи не зря припрятал его ото всех, сказав строгое «уймитесь» тихим терзаниям совести. Он не намерен встречать рассвет совсем уж трезвым. Ни восход солнца, ни то, что придёт вслед за ним. Вэнь Чжи извлекает кувшин из неглубокой ямы, встряхивает его и прислушивается. Хорошо! Каким бы кислым напиток на самом деле не был, звучит он все равно сладко. Покойная его жена, Линь-эр, в это не верила, и честила порой Вэнь Чжи пьяницей, и сама ни капли в рот не брала, но жили они, надо же, душа в душу. Он возвращается с поля – она уже на пороге, губы поджаты для порядку, а в глазах смешинка. Столько лет без детей, без большого богатства, считай, только с ткацким станком и мотыгой, и все-таки... Скажи кому — не поверят. Глиняный сосуд в руках кажется сейчас на редкость холодным и тяжелым. Вэнь Чжи встряхивает головой. Что толку пить одному? Если ни отругать тебя некому, ни пошутить с тобой? Скучно это, уныло. Тошно даже. А встречать близкий рассвет, выворачиваясь наизнанку, ещё хуже, чем на трезвую голову. Так Вэнь Чжи и оказывается у пещеры, где плетутся заклятия, с кувшином плохого некрепкого вина наперевес. Молодой господин Вэй сидит возле входа, рядом с тускло горящим бумажным фонарем, который сам когда-то разрисовал фигурками зверей и цветов. Сидит и смотрит куда-то вдаль, так, словно совсем ничего не видит. Лицо серое, исхудавшее, нос заострился, глаза запали — еще немного, и не отличить его будет от покойников, которых бросали в общие могилы на тропе Цюнци. У Вэнь Чжи в груди что-то скребется. — Эй-эй, молодой господин! — нарочито бодро зовет он. — Вы как, совсем заняты? Молодой господин Вэй вздрагивает всем телом, и вздыхает с присвистом, и сразу подбирается: находит Вэнь Чжи глазами, глядит так, будто пронзает насквозь. И молчит. — Жаль, если заняты, — продолжает Вэнь Чжи, плюет на рукав и начищает кувшин, как ни в чем ни бывало. — А то ведь я тут принес кое-что. Угадаете? — Оставьте себе, — говорит молодой господин Вэй, и Вэнь Чжи приходится слушать в оба, чтобы разбирать его слова. — Вам нужнее. — Э нет, — тут же отпирается Вэнь Чжи, — какое там. Подумайте сами. Давно вы ели и пили? И не отвечайте, я знаю, что давно. А вот теперь ответьте: если я вдруг свалюсь от жажды и голода, что случится? Молодой господин Вэй не отзывается. — Ничего, — заканчивает вместо него Вэнь Чжи, — ровным счетом. Зато если вы с ног повалитесь, всем тут будет плохо, так что не отказывайтесь, пейте. Особо не захмелеете, крепостью оно не вышло, а сил, глядишь, придаст. Глоток за меня, глоток за... Да за кого хотите. Пускай себе за здешних духов с мертвецами. Давайте, давайте. Кувшин матово блестит в свете фонаря. Молодой господин Вэй берет его за пузатый бок, и запрокидывает голову, и пьет торопливо, жадно. Капля стекает по подбородку, по шее, за ней ползет другая. Тёмные, словно это вдруг кровь носом пошла. Наконец молодой господин отрывается от горлышка, вытирает губы ладонью и снова глядит на Вэнь Чжи. Глаза у него мутные, затуманенные, но взгляд чуть поживее, чем был. — Четвертый дядюшка... — бормочет молодой господин. — Уговариваете вы совсем как она. Лесной зверь грызет сердце Вэнь Чжи — раз прикусит, раз отпустит, скоро доберется до горла. — Дева Вэнь вас бы не хмельным угощала, — возражает Вэнь Чжи и забирает кувшин из протянутой руки, — а иголками. В спину или еще куда. Так что неправда ваша. Молодой господин Вэй наклоняет голову в знак согласия. Вэнь Чжи удовлетворенно кивает и прикладывается к остаткам вина, делает глоток, другой и третий. Кислятина, а все же вино. Жаль, развеется оно быстро, и рис не успеет свариться. Это он смешно пошутил. Риса у них давно уже не бывало. — Ну что, — беззаботно спрашивает Вэнь Чжи, качнув кувшин, чтобы тот побулькал и порадовал слух, — дотянем мы до завтрашней ночи, молодой господин? В голосе, который ему отвечает, никаких чувств не разобрать. — Вряд ли, Четвертый дядюшка. Вэнь Чжи замирает, пытается проморгаться, разжать зубы на сердце, а потом просто говорит сам себе: будет больно, и ещё как, но не сейчас. — Если вдруг дотянем, — говорит он, словно кости в игре бросает, — и до следующей ночи, и до нового года, и будем жить как прежде, мы с бабушкой вас непременно женим. Так и знайте. Молодой господин Вэй дергает уголком рта, почти улыбается. Барабанит чуть слышно пальцами по черной флейте у пояса — раз-два-три, и перестает, и подпирает кулаком подбородок, словно боится нос уронить и провалиться в сон. — Легко вам будет. За меня любая пойдет. — А вам сгодится любая? — Все девушки хороши. По-своему. Вэнь Чжи мотает головой и назидательно водит пальцем из стороны в сторону. — Когда я был молодой и ко мне пришла сваха, я так и сказал: хочу красивую, богатую, покладистую, молчаливую, чтобы бедра пошире, волосы погуще, стопы поуже... — Такую вам нашли? — Где там! — Вэнь Чжи машет ладонью. — Медной монетки в дом не принесла, с лица — тоже не бессмертная фея... Длиннющие проповеди мне читала, куда там монахам! Святоша — вино долой, мацзян долой! А все равно хорошо нам с ней было, молодой господин. Очень хорошо. Все сваха угадала. Так что признавайтесь, кого вам надо? Молодой господин Вэй молчит. Только чешет нос, делая вид, будто крепко задумался. — Чтобы руки были сильные, — наконец отзывается он и трет щеку, по которой расползается бледный винный румянец. — Эх, и ничего больше? — разочарованно переспрашивает Вэнь Чжи. — Устроим. Это легко. Велим редис сажать, А-Юаня носить, вот тогда и проверим. Точно больше ничего? — Точно. Только я не нагулялся ещё, Четвертый дядюшка, — говорит молодой господин Вэй, словно плохой лицедей, играющий весёлого бесстыдника. — Вы не торопитесь. — Какое там, самый возраст! — отрезает Вэнь Чжи, а потом добавляет то, что в молодости всегда слышал от старших: — Нехорошо мужчине быть одному. — Я не один, — молодой господин Вэй снова пытается улыбнуться. — Разве я один, Четвёртый дядюшка? Я с вами. Со всеми. Вэнь Чжи не находит что ответить. Отпивает еще немного вина и осознает: а дышать вдруг стало полегче. Может, от хмельного. Молодой господин Вэй должен вернуться к своим заклятиям, так что Вэнь Чжи оставляет его с кувшином, где еще плещется капля-другая вина, и отправляется на боковую. Вроде как жаль сейчас тратить время на сон, ну а подумать — и на что еще его тратить? Думать о прошлом? Тяжко. О будущем? Страшно. Землю копать? Этим уже пусть другие займутся, сделают ему одолжение. На своем соломенном матрасе он ворочается долго, все пытаясь устроиться поудобнее. Так холодно, и этак дует. Никогда Вэнь Чжи не был неженкой, но туман этой ночью совсем уж промозглый, а темнота до того кромешная, что от одной ее густоты могло бы знобить. Вот что в той давней жизни было лучше всего: спать в своем доме, лежать в своей постели. На дворе осень или зима, мрак, ветер, а Линь-эр рядом, и от нее тепло. Горячо даже. Обнимет за шею, прижмется — ни подушки не надо, ни одеяла. Страшно, если он не найдет на том свете Линь-эр, которую тогда быстро закопали на обочине, страшно, если не вытащит из ее спины обломки стрел. Дети у них долго не жили. Не дало небо счастья. Так что Вэнь Чжи всегда знал, что сказать тем, кто своих потерял на тропе Цюнци. Раньше он думал, что А-Цин и А-Нин вместо детей будут жечь за него бумажные деньги, да только все на свете вывернулось наизнанку. Снова ему пришлось молиться за упокой молодых, а не им за него, старика. Теперь надежда только на А-Юаня… Вэнь Чжи понимает, что не уснет. Он встает и идет к костру, где собрались его родные, и говорит с ними об урожаях, о виноделии, о том, как подорожали нынче репа и редис. Разговору нельзя сворачивать на то, что было вчера или будет завтра, и Вэнь Чжи этого не позволяет. Время от времени он чувствует, как соскальзывает в дремоту, уходит на миг-другой в забытье, и тогда ему думается: хоть бы их всех похоронили в одной могиле. Были бы вместе. Все теплее, хоть и темно. Бессмертные господа идут по тропам, ведущим на гору Луаньцзан. Вскоре после рассвета они добираются до вершины. Вэнь Чжи, сам удивляясь собственной глупости, выходит навстречу бессмертным господам. День здесь немногим светлее ночи, но он находит где-то в тумане кривую палку и преграждает путь адептам ордена Цзян. Бежать бы ему, только для этого он слишком не выспался и устал. Пусть бегают молодые. — А ну прочь! Удар сверкающего кнута останавливает его сердце так быстро, что он не успевает почувствовать боли. Обронив палку, рухнув на колени, Вэнь Чжи падает лицом вперед, в холодную землю, усеянную следами живых мертвецов. Будто ему хмельное ударило в голову, будто снова настал долгий пьяный сон. Глава ордена Цзян прячет свое волшебное оружие за богато расшитый фиолетовый пояс. Юный адепт ордена Цзян, пнув тело сумасшедшего старика из Вэней, для верности сносит ему голову двумя неловкими движениями. — Неужели это было необходимо? — с легким отвращением замечает глава ордена Лань. Его одежды изящно белеют в полумраке, словно туман, покрывающий землю, любовно вьется вокруг его стройной высокой фигуры. — Они… — молодой адепт кривится так, словно вот-вот заплачет, и его пригожее лицо вдруг кажется немного смешным. — Цзэу-цзюнь, они убили... Убили нашу деву Цзян... — Закрой рот! Вернись в строй! — рявкает глава ордена Цзян, сжимает кулаки, и, прищурившись, бросает в лицо своему спутнику: — Цзэу-цзюнь! Уж простите, но моих учеников я воспитаю сам. Вы забыли? Здесь любой… Любой может оказаться темным заклинателем. Кругом опасность. Нельзя стоять на месте, вперед! Они хороши собой, эти молодые господа, идущие рядом, один красивее другого. Такие изысканные одежды, такие сияющие глаза, такой праведный гнев на чистых отважных лицах... Глава ордена Цзян сегодня особенно выделяется среди них, точно не главе ордена Лань, а ему отвели первое место в списке заклинателей. Он блистает, как пурпурная молния, рассекающая страшный мрак, в час своей величайшей воинской славы. В кровавом пруду первым топят тело Вэнь Чжи. Его голову находят чуть позже, но и она оказывается там же, опускаясь на дно в ком чьих-то изорванных одежд и спутанных волос. Трудно сказать, кому из его родни они принадлежали при жизни.