заводной апельсин

Спустя некоторое время дверь в помещение открылась, и вошёл доктор Ким. Странно, но это вселило в Джина некоторую уверенность. Нет, страх не пропал, но сам вид Намджуна успокаивал. Ровно до тех пор, пока доктор не надел Сокджину на голову шлем со множеством бегущих от него проводочков, а к животу и груди присобачил какие-то присоски, тоже с проводами, расстегнув при этом рубашку парня. — Док? — Джин нервно сглотнул, осознавая, что он лежит перед Намджуном абсолютно беззащитный, полуголый и… Чертовски беззащитный, да. Доктор же не проронил ни слова, пока проверял провода. — Все готово. — произнёс он, заходя в ту самую кабинку под прожектором. Какие-то люди отозвались, рапортуя готовность. А потом послышалось тихое жужжание. Что-то включили. Но вот гаснет свет, и вот Джин сидит испуганный и одинокий, не в силах ни шевельнуться, ни закрыть глаза. Наконец под громкий, бьющий по ушам и по нервам треск атмосферных помех, начался фильм. На экране возникло изображение, не предварённое ни названием, ни указанием на изготовившую фильм киностудию. Появилась улица, самая обыкновенная, каких сотни в любом городе, время ночное, горят фонари. Снято вроде как профессионально — никаких мельканий, никаких приставших к оптике шерстинок и грязи. На улице появился парень, одетый по последней моде — накрахмаленная рубашечка и узкие штаны, волосы уложены, как у пай-мальчика. Он шёл по дороге, уткнувшись в книгу, и не заметил, как наткнулся на второго парня. Всё происходило по стандарту — первый мальчишка нагнулся, чтобы поднять книгу, потянулся за ней одновременно со вторым парнем, они встретились взглядами, вместе поднялись и улыбнулись друг другу. Второй парень вдруг схватил первого за запястье и потянул за угол. Завернув в переулок, он прижал «пай-мальчика» к стене и поцеловал. Можно было разглядеть, как сначала робко и неловко, а потом все смелее и увереннее его губы сминают чужие, а руки оглаживают силуэт парня, внезапно проникая под рубашку. Пальцы прошлись вверх по рёбрам, заставляя мальчишку вздрогнуть, задели соски, вновь заскользили вниз по животу и скользнули к ремню, расстёгивая его. «Пай-мальчика» развернули лицом к стене, стянули с него штаны до щиколоток, смазали дырочку слюной и вошли. Через пару минут стонов и шлепков оба одновременно кончили, и асфальт покрылся их спермой. Но все время, пока Джин смотрел, все более и более явственным становилось у него ощущение недомогания, которое он списывал на витамины и на то, что его желудок не вполне готов ещё к слишком сытной еде клиники. Однако он пытался от этого отвлечься, сосредоточив своё внимание на следующем фильме, который начался сразу же за первым без всякого перерыва. В этот раз на экране сразу появился растрёпанный мальчишка, которого любило несколько ребят сразу, без предыстории — сперва один мужчина, потом другой, потом третий и четвёртый, причём из динамиков нёсся истошный крик мальчишки пополам с удовлетворёнными стонами и рычанием старших. Все было очень и очень реалистично, хотя, если как следует вдуматься, то диву дашься, как могут люди соглашаться, чтобы с ними такое проделывали на съёмках, более того, даже вообразить трудно, чтобы киностудии могли такое снимать и не вмешиваться в происходящее. Так что, скорее всего это был очень искусный монтаж или комбинированные съёмки. Но сделано было очень реалистично. Так что, когда очередь дошла до шестого или седьмого мужчины, который, ухмыляясь и похохатывая, вошёл в мальчишку, и тот зашёлся истеричным криком, Сокджина начало подташнивать. По всему телу пошли боли, временами он чувствовал, что вот-вот его вытошнит, и было в разы хуже от того, что его привязали и он не может шевельнуться в кресле. Когда эта часть фильма подошла к концу, от пульта управления до Джина донёсся голос доктора Кима. — Реакция на уровне двенадцати с половиной? Что ж, это обнадёживает. Не останавливайтесь. Потом без перехода пошёл следующий фильм; на этот раз показывали просто юношеское лицо, очень вроде как бледное, которое удерживали неподвижным и делали с ним всякие пакостные вещи. Сокджина слегка прошиб пот, в кишках все болело, ужасно мучила жажда, в голове стучало — бух-бух-бух, и хотелось только одного: не видеть, не видеть этого, иначе стошнит. Но он не мог закрыть глаза, и даже скосив зрачки в сторону, он не мог отвести их с линии огня этого фильма. Так что, хочешь не хочешь, он видел всё — всё, что делалось с этим лицом, и слышал кошмарные исходящие от него крики. Он говорил себе, что это не может быть взаправду, но муки его не уменьшались. Парня всего корчили спазмы, но стошнить почему-то не удавалось, и он смотрел дальше — как челюсти юноши на экране сжимают, чтобы в его рот вошёл немалых размеров пенис, как волосы несчастного сжимают в кулаке, двигаясь и входя в его глотку по самое основание, свободной рукой периодически давая пощёчины мальчишке. Послышался довольный голос доктора Кима: — Отлично. Реакция организма не может не радовать. — Меня тошнит! Пожалуйста, дайте мне стошнить! Ради Бога, принесите мне что-нибудь, во что стошнить! Но доктор Ким лишь хмыкнул в ответ: — Это только твое воображение. Тебе не о чем беспокоиться. Следующий фильм, поехали. — Должно быть, это была какая-то шутка, потому что следом из темноты донёсся вроде как смех. После чего Джина заставили смотреть отвратительнейшую ленту об очередном групповом изнасиловании, причём начиналось всё мило и ванильно — какой-то брюнет целовал блондина и раздевал его, нежно поглаживая, завязал ему глаза лентой, привязал запястья к изголовью, а сам встал и впустил в их квартиру ещё четверых бугаев, которые нещадно вбивались в тело блондина, били его, засовывали свои органы буквально во все дырки и злобно смеялись, слушая всхлипы, стоны и крики жертвы. Резь в животе, головная боль и жажда мучили Джина невыносимо, причём все это как бы наваливалось на него с экрана. Он закричал: — Остановите! Пожалуйста, остановите фильм! Я не могу больше. И голос доктора Кима: — Остановить? Как ты сказал, остановить? Ну что ты, мы ещё только начали.