Свое звучание

      Шепот бежал по ручейку. Тоненькая водяная змейка пробиралась по дорожке из камушков и спускалась вниз, вниз, еще ниже, заворачивала чуть вправо от севера, перенося в себе соленый холодный шепот. — Когда вы собираетесь выдвигаться?       Эонве поднял голову, чтобы взглянуть на эльфийского короля. Шепот воды медленно исчезал, сменяясь посвистыванием ветра. От этого тихого зова спасения не было, да и он не хотел бежать; зов вел к раскаленному пламенем духу, практически теряясь в его тени. Тихий голосок, такой иной, что феа в его временной телесной оболочке колыхалась от восторга. Что-то новое в мире, который он создал, частью которого был, воплощением которого являлся. — Как только Ариен взойдет.       Орофер степенно кивнул, а после отвел свой сложный взгляд и удалился, оставив майа в одинокой беседке на границе дворца. Эонве не мог винить того в холодности, благодаря за то, что его приняли, не прогнав и не уведомив их «союзника», хотя даже просто нахождение глашатая Сулимо в Эрин Ласгален сулило обострением отношений с Мордором и риском для жизни принца…       Эонве вздохнул, присел на землю и прикоснулся к ручейку кончиками пальцев. Вода обогнула его руку, но несколько отдельных капель, крохотных, словно роса, и таких же холодных, осели на пальцах, хрустальным блеском отражая свет звезд. Иных звезд, не виданных Эонве ранее. Любопытство, присущее игривому ветерку, усилилось, перерождаясь в бриз. Эонве слизал солоноватые капли с руки, улавливая призрак страха и тень того, кого он должен был вернуть давным давно. Близился рассвет, и он ушел, скрываясь в коридорах дворца. — Я против, — Трандуил вглядывался в бесстрастное лицо отца. В светлых голубых глазах того отражалось розовое небо и отдаляющийся силуэт птицы. — Леголас… — Пропащий ребенок, отринувший свет, — Орофер отвернулся от окна и направился к трону. — И ты это знаешь. Последний лист на сохнущем древе, тянущий последние соки. На нем наш род окончится. — Это не так! Еще не поздно вернуть его, образумить! — В его глазах не отражаются даже звезды! — Орофер обернулся на сына. — Ты давал ему слишком много «свободы». Посмотри на последствия твоего воспитания: он бежит быстрее варга, стоит ему поманить пальцем. Нет смысла гадать: то, что удалось сохранить после нападения проклятых нолдор, то, что веками противостояло Врагу, то, что мы подняли с колен — все уйдет искаженцу, научившемуся у своего повелителя действительно многому! — он рассмеялся под испуганным взглядом Трандуила. — Ты думаешь, я склоню голову перед ним, как он того хочет? Никогда! — Мы не сможем противостоять ему. — Одни? Нет. Но если с нами будут Валар… — Орофер сел, прикрыв глаза. — Они не смогут молчать дальше, когда нападут на одного из них. — Он не станет поступать так глупо. — В этот раз он совершит ошибку, вот увидишь.

***

— Госпожа… — Принеси мне воды, — Настя перебила служанку. Говорить на местном было сложновато, а акцент резал уши даже ей самой, но это было гораздо лучше, чем полное незнание языка. — Я очень устала.       Поклонившись, служанка, что была приставлена к ней с самого начала, вышла, и Настя с сильным облегчением разлеглась на кровати. Хотелось спать, но еще больше хотелось отмыться от пота и «дорожной пыли», которая представляла из себя липкие взгляды и шепотки тех, кому удалось увидеть спутницу «Повелителя». Нет, во время самой поездки все было относительно хорошо и железная дисциплина, подкрепленная тяжелым взглядом золотых глаз, не давала их охране болтать попусту и вести себя хоть сколько-то нетактично. А вот дорога из кареты по двору до дворца и переход по коридорам уже напрягали. Небо, закрытое темными грозовыми тучами, нагнетало атмосферу, а не жаркий, но раскаленный воздух затруднял дыхание.       Казалось, тень, нависшая над Барад-Дуром, приоткрыла темную сущность Майрона. Венец на его голове уже был не из золота: тонкие и короткие нижние зубцы и длинные верхние были похожи на пики из черного матового сплава, который будто поглощал любой свет. Темные и тяжелые одежды были гораздо массивнее его прошлых одеяний и имели элементы доспехов из темных металлических наплечников, наручей и перчаток, да и меч на его поясе отнюдь не был похож на тонкое творение эльфийских мастеров. На фоне царящей кругом мрачности и застывшем в воздухе привкусе металлической пыли светлые волосы и глаза Майрона сильно выделялись. С приездом в Мордор не было в нем и признака какой-либо снисходительности и мягкости, лишь ощущение темной мощи и угроза в малейшем движении. Майрон… Нет, Саурон подавлял одним своим присутствием, заставляя окружающих склонять головы к самой земле. Удерживаемая в его руках, Настя не могла куда-либо скрыться и была вынуждена терпеть исходящий от Саурона жар и тихо задыхаться, совсем как тогда, в тот роковой день перед переносом в этот мир.       Это было мучительно и до ужаса в сердце по-настоящему. Пятеро сопровождавших их назгулов были настоящими и внушали страх и безнадежность не меньше дементоров из «Гарри Поттера». Черные тени источали обжигающий холод, а кольцо на ее пальце при них сжималось сильнее и согревало теплом Майрона, заставляя ее метаться на пограничном состоянии. Примерно в середине пути сопровождающих людей сменила процессия более многочисленных орков… Наверно, это были те самые Урук-Хаи, так как они были довольно дисциплинированны и кроме отвратительной внешности и огромного роста от людей строением не отличались. Высокие, под два метра где-то, накаченные, они, несмотря на дикий взгляд, беспрекословно подчинялись Саурону. Настя долго смотрела на них большими глазами, пока Саурон со смехом не начал подробно описывать их создание и вооружение. Подробности были отнюдь не из приятных, но Настя внимательно слушала и начинала терять последнюю каплю надежды выбраться. Даже слабейший из орков без труда догонит ее и скрутит в бараний рог, а после вернет обратно, не говоря уже о том, что Назгулы в принципе никогда не потеряют ее из поля зрения. Ни спрятаться, ни убежать своими силами она не сможет.       Нога заныла сильнее, и Настя заставила себя встать, чтобы достать из сумки настойку. Постоянная боль выматывала, но недостаточно, чтобы расслабиться. Даже сорваться было не на кого: с ней прямо контактировали только трое. Леголаса обвинять было не в чем и откровенно не хотелось; Настя и так знатно подвела его. Саурон… Ну попробуй на него сорваться. Оставалась все еще безымянная служанка, но Настя не была из тех, кто плюет в колодец из которого пьет. Оставалось медленно тлеть изнутри в надежде, что настойка действительно улучшает регенерацию.       Настя таки подняла вопрос о сути ее перемещения, испугавшись сильной задержки цикла. Месячные никак не наступали, что говорило либо о болезни, либо о беременности, но о последнем не могло идти и речи. Как выяснилось позже — действительно не могло. — Ты не должна была оказаться в этом мире, — Майрон спокойно отпил из кубка вина. — и местному времени не следуешь. Но и от прошлого мира моими усилиями ты отрезана. Тебя больше нет ни там, ни здесь. — Но я есть. — Да, ты есть, хотя и не должна. Время ныне над тобой не властно, пока ты не расстаешься с Ранголом, и, поверь мне, тебе лучше ни при каких обстоятельствах не снимать его. Кто знает, что тогда с тобой будет?       Ее жизнь зависела от магического кольца практически так же, как у Саурона в каноне. Из-за своего шаткого положения «вне времени» она больше не росла, не старела, цикл не продолжался, а естественная регенерация не работала. Теперь ее могли вылечить только снадобья, обладающие практически мизерным эффектом, если не содержали магию, и сама магия. Саурон ее не лечил, оставляя избавляться от боли настойками, и с удовольствием носил в качестве подручной заводной куклы. — Что ищешь ты, ветер, в просторах небесных? Куда ты спешишь от пределов земных? Что знаешь ты, ветер, об огненных песнях, Танцующих молний, скользя среди них.       Оставалось лишь звать и молить о помощи тех, до кого она теоретически могла дозваться. Саурон скрыл себя под тучами, избегая взора Варды, но Манве были подвластны ветра, а Ульмо всегда был расположен к Средиземью. Насчет последнего Настя слышала интересную теорию, но сейчас ее не волновало, из любви этот вала не оставлял эту часть мира или из жадности. Главное — она могла попросить о помощи, и она это делала, при любой возможности зовя песнями; этот мир был создан из песни, что косвенно подтвердил Саурон, так что она руководствовалась этой логикой. Ее могут не услышать, но она попыталась. Если все было зря… Тогда она отпускает руки. Большего Настя все равно не может сделать.