illness of life

Сижу на краю кровати и сонным взглядом наблюдаю, как спорят моя мать и доктор Хамид. Словно эти крики могут изменить результаты моих анализов. Цевафломин не дал никаких результатов. Сегодня точно не самый лучший день моего рождения. — Возможно, имеет место неблагоприятное лекарственное взаимодействие. Что-то мешает новому лекарству работать как следует, — бросает мать в ответ, и в ее взгляде читается отчаяние. Тяжело вздыхая, доктор Хамиц качает головой. — Бактерии глубоко укоренились в легких Мина. Для проникновения в легочную ткань любому антибиотику требуется время. — Он показывает на мою дневную дозу внутривенного цевафломалина. В том числе и этому. Мама набирает в грудь воздуха, хватается за спинку койки. — Но если оно неэффективно... Только не это. Я больше не вынесу. Встаю и перебиваю ее: — Хватит! Перестань, мама. Мне сегодня восемнадцать, помнишь? Я больше не собираюсь ни в какие больницы. Мама поворачивается ко мне, и я вижу, что она была готова к этому моменту — глаза ее полны гнева. — Прости, что мешаю тебе веселиться, стараясь спасти твою жизнь, Юнги! Худшая мама года, верно? Доктор Хамид медленно пятится к двери, понимая, что это его шанс улизнуть и избежать бессмысленных препирательств. Снова перевожу взгляд на мать и сердито смотрю на нее: — Ты же знаешь, что у меня безнадежный случай. Ты делаешь только хуже. Никакое лечение меня не спасет… — Прекрасно! — восклицает мама. — Давай прекратим лечение. Не будем напрасно тратить деньги. Перестанем пробовать. Что дальше? — Она раздраженно смотрит на меня. — Ляжешь на тропическом пляже и позволишь волне унести тебя? Что-нибудь глупое и поэтичное? — Подбоченясь, она качает головой: — Извини, но я живу не в сказке. Я живу в реальном мире, где люди решают свои… Спохватившись, она замолкает, а я делаю шаг вперед, поднимаю брови, всем своим видом предлагая ей закончить фразу: — ...проблемы. Давай, мама. Скажи это. В этом слове выражено все, чем я для нее всегда являлся. Она медленно выдыхает, и впервые за долгое время ее взгляд смягчается: — Ты не проблема, Юнги. Ты мой сын. — Тогда стань мне мамой! — кричу я, и глаза застилает красная пелена. — Когда ты в последний раз ею была? — Юн, — говорит она, делая шаг ко мне. — Я стараюсь тебе помочь. Я стараюсь... — Ты меня вообще знаешь? Посмотрела хоть на один мой рисунок? Тебе известно, что здесь есть парень, который мне нравится? Готов спорить, что нет. — Качаю головой; злость из меня так и хлещет: — Как ты могла? Ты видишь во мне только эту долбаную болезнь! Показываю на все книги и журналы по искусству на столе. — Кто мой любимый художник, мам? Понятия не имеешь, правда? Хочешь справиться с проблемой? Измени свой взгляд на меня. Мы смотрим друг на друга. Она с трудом сглатывает, берет себя в руки, тянется за сумочкой на кровати и мягко, но твердо говорит: — Я тебя прекрасно вижу. Она уходит, тихо прикрыв за собой дверь. Конечно, ушла. Расстроенный, сажусь на кровать. Потом поднимаю взгляд и вижу изысканно упакованный подарок, обвязанный широкой красной лентой с аккуратным бантом. Так бы и выбросил, но вместо этого беру интересно, чем она собиралась меня порадовать. Срываю ленту, упаковочную бумагу, и на свет появляется рамка. Не верю собственным глазам. Не потому, что не знаю эту вещь, а потому, что хорошо ее знаю. Это политическая карикатура 1940-х годов. Оригинал, фотокопию которого я повесил в своей палате. Подпись, дата и все такое. Даже не думал, что подобный раритет еще существует. Вот дерьмо. Плюхаюсь на кровать, хватаю подушку и прижимаю к лицу; раздражение в адрес мамы перерастает в острое недовольство собой. Я так возмущался ее однобоким взглядом на меня, что не понимал: я веду себя точно так же. Знаю ли я, куда она сейчас пошла? Знаю ли, что ей нравится делать? Я так сосредоточился на мысли о том, как мне хочется жить своей собственной жизнью, что совсем забыл — у нее она тоже есть. И это я. Без меня мама останется совсем одна. До сих пор я думал, что она видит во мне только болезнь. Проблему, которую нужно решить. Но она видела своего сына, старалась заставить его бороться с болезнью вместе с ней. А я только и делал, что огрызался и ругался. Она хотела, чтобы я не отступал и сражался. Я же готовился сдать позиции. Сажусь, снимаю фотокопию и заменяю ее уникальным оригиналом в рамочке. Мама хочет того же, что и Хосок. Больше времени. Больше времени провести со мной. Отталкиваюсь от стола, на ходу вынимая наушники. Последние два часа я провел за рисованием, стараясь стряхнуть с себя негатив после очередной стычки с мамой. Понимаю, что должен ей что-то сказать. Первым протянуть руку позвонить или послать сообщение, но ничего не могу с собой поделать и все еще немного злюсь. Я имею в виду, что это улица с двусторонним движением, и она тоже далеко не все сделала со своей стороны. Если бы она показала мне, что слушает, хотя бы намекнула... Хватаю чашку с шоколадным пудингом и свои послеобеденные пилюли с медицинской тележки и, как надлежит, принимаю. Достаю телефон, сажусь на край кровати и начинаю бесцельно листать сообщения в Инстаграме, рассчитывая обнаружить кучу поздравлений от бывших одноклассников. От Хоси пока ничего. С прошлой ночи он ничего мне не прислал, а я спрашивал его о втором свидании. Звоню ему по Фейстайму и улыбаюсь, когда он берет трубку. — Я свободен! — Что?.. — начинает он, и тут его глаза расширяются. — Ах да, правильно, с днем рождения! Не могу поверить, что забыл... Машу рукой, перебивая его. Ничего страшного. — Ты занят? Не хочешь прогуляться? Джуна поблизости нет. Он наводит телефон на кучу учебников, лежащих перед ним. — Прямо сейчас не могу. Занимаюсь. У меня падает сердце. В самом деле? — Ладно, все нормально. Просто я подумал, что, может быть… — Может, позже? — спрашивает он, снова обращая телефон на себя. — Позже придут мои друзья, — говорю я, грустно пожимая плечами. — Это здорово. Мы что-нибудь придумаем. — Я в смущении смотрю на него. — Понимаешь, мне просто не хватает тебя. Он улыбается, взгляд теплеет, лицо счастливое. — Вот и все, что я хотел увидеть! Эту улыбку. — Провожу пальцами по волосам. — Ладно. Возвращайся к своим учебникам. Даю отбой, ложусь обратно на кровать, телефон бросаю на подушку. Через секунду он начинает звонить. Хватаю его и говорю, даже не посмотрев на экран. — Я знал, что ты переменишь свое... — Привет, Мин! — произносит голос на том конце. Это Джейсон. — Джейсон! Привет, — отвечаю, слегка расстроенный тем, что это не Чон, но все равно радуясь его звонку. Со Хосоком все получилось так быстро, что у меня в самом деле не было возможности поговорить с ним. — Кое-что произошло, — каким-то странным голосом продолжает Джейсон. — Прости, парень. Мы сегодня не сможем к тебе прийти. Серьезно? Сначала Хося, а теперь Джейсон и Стелла? Дни рождения мне явно не удаются. Но я отбрасываю эти мысли: — О, конечно, все в порядке. Я все понимаю. — Он начинает извиняться, но я перебиваю: — Серьезно, все отлично! Подумаешь, большое дело. Закончив разговор, громко вздыхаю, сажусь на постели, взгляд мой падает на небулайзер. Беру «альбутерол» и закидываю голову, мыча: — С днем рожденья меня... От вечернею сна меня пробуждает вибрация телефона — поступило сообщение. Сажусь, фокусирую взгляд на экране и пролистываю вправо, чтобы прочитать весточку от Чона. ИГРАЕМ В ПРЯТКИ. ТЫ ВОДИШЬ. ХОХО. Смущенный и заинтригованный, скатываюсь с постели, засовываю ноги в свои белые «вансы» и распахиваю дверь. Ярко-желтый надувной шар чуть не тычется мне в лицо; он привязан за длинную нитку к дверной ручке. Присмотревшись, вижу, что внутри шарика, на самом дне, что-то есть. Записка? Дважды проверяю, нет ли кого поблизости, прежде чем топнуть по шару ногой. Мальчишка, возвращающийся в свою палату с открытым пакетом чипсов, подпрыгивает на пару метров, чипсы вылетают из пакета и устилают пол. Быстро хватаю скатанную в трубочку записку, разворачиваю и читаю аккуратный почерк Хосока: Начни оттуда, где мы впервые встретились. Отделение неонатологии! Крадусь по коридору мимо мальчишки, с обиженным видом собирающего свои картофельные чипсы, и поднимаюсь на лифте на пятый этаж. Виляя между медсестрами, пациентами и врачами, бегу через переход во второй корпус, миную двойные двери восточного входа в отделение. Оглядываюсь, верчу головой туда-сюда в поисках следующей подсказки. Вот! За стеклом к пустой кроватке привязан еще один ярко-желтый шарик. Осторожно, на цыпочках захожу в палату, вожусь с узлом на нитке, чтобы отвязать шар. Господи, Хось. Ты что, морские узлы вяжешь? Наконец справляюсь, выбираюсь назад в коридор, смотрю в обе стороны и — ХЛОП! Разворачиваю записку, читаю следующее послание: Розы красные. Или они... Морщу лоб, уставившись на записку. «Или они...» О! Вспоминаю его лицо в ту ночь, белую розу. Ваза. Направляюсь прямиком в атриум, сбегаю по ступеням в главный вестибюль, спешу в помещение, со всех сторон закрытое стеклом. Распахиваю двери и вижу плавающий в воздухе желтый шарик, привязанный к вазе. Машу рукой охраннику, с подозрением наблюдающему, как я срываю шарик с вазы. Стараюсь сдерживать дыхание легкие протестуют, такая гонка не для них. Улыбнувшись охраннику порядка, громко лопаю шарик и, чтобы объясниться, смущенно пожимаю плечами: — У меня сегодня день рождения. Подбираю записку, разглаживаю и читаю: Если бы я только мог задерживать дыхание достаточно долго... Едва закончив читать, разворачиваюсь к аквариуму с тропическими рыбками; в глаза бросается их ярко-оранжевая и желтая окраска. Жадно высматриваю, где на аквариуме следующий шарик. Или я неправильно понял? Задумываюсь снова. Бассейн. Выбегаю из помещения в сторону спортивного зала в первом корпусе; последняя записка зажата в кулаке. Толчком открываю дверь в зал, иду мимо тренажеров и вижу дверь в бассейн, предусмотрительно распахнутую и подпертую стулом. Захожу внутрь и с облегчением вздыхаю, увидев желтый шарик, плавающий в воде в паре метров от края. Смотрю по сторонам и замечаю кий, оставленный здесь в пятницу. Заведя кий под шарик, цепляю нитку и вытаскиваю шарик из воды, чувствуя, что к нему для утяжеления что-то привязано. Вытаскиваю и… невольно хохочу бутылка «Кэл стат», антисептика из видео Чона. Кием протыкаю шарик, потом ищу среди обрывков послание. Спустя ровно сорок восемь часов после на шею первого свидания… Переворачиваю записку в ней больше ничего нет. Я хмурюсь, смотрю на часы. Восемь пятьдесят девять. Через минуту будет ровно сорок восемь часов после нашего первого... У меня звонит телефон. Сдвигаю заставку и вижу фото Хосока, чертовски привлекательной в колпаке шеф-повара и с желтым шариком в руке; он широко улыбается. Сообщение гласит: ...начинается второе! Наморщив лоб, уменьшаю изображение, пробую определить, где он может находиться. Такие металлические двери установлены по всей больнице. Погоди-ка! Сдвигаю картинку вправо и вижу угол автомата с молочными коктейлями в буфете. Быстро иду к лифту, поднимаюсь на пятый этаж, прохожу по коридору и по мостику в корпус 2. Заскакиваю в другой лифт и снова спускаюсь на третий этаж, где находится кафетерий; стараюсь успокоить дыхание и приглаживаю волосы, смотрясь в стены из нержавеющей стали. Бильярдный кий по-прежнему у меня в руке. Как ни в чем не бывало выхожу из-за угла и вижу Хосю, прислонившегося к двери кафетерия. Когда он замечает меня, глаза его вспыхивают от радости. У Чона сегодня очень красиво уложены волосы. Он прекрасен. — Думал, ты меня никогда не найдешь. Протягиваю ему кий; он берется за другой конец, толкает дверь и ведет меня через темный кафетерий. — Знаю, уже поздно, но нам пришлось подождать, пока кафетерий закроется. В недоумении оглядываюсь. — …Нам? Остановившись перед двойной дверью, стекла которой словно расписал мороз, он поворачивается ко мне, смотрит с загадочным выражением на лице, потом набирает код на панели. Щелкнув, дверь открывается, и меня встречает хор голосов: — Сюрприз! У меня отвисает челюсть. Стелла и Джейсон, а также друзья Хосока, Джин и Тэхён, только что вернувшиеся из Кабо, сидят за столом, накрытым больничной простыней; по концам стола горят белые свечи, языки пламени бросают теплые отсветы на корзинки, полные свежего хлеба, и на аккуратно нарезанный салат. Даже медицинские чашки с красно-белыми пилюлями «креона» поставлены перед тремя местами за столом. Я совершенно ошеломлен. Перевожу взгляд со стола на Хосю и не нахожу слов. — С днем рождения, Юнги, — говорит он, концом кия легонько толкая меня в бок. — Он настоящий! — восклицает Тэ (или Джин?), и я смеюсь, а Стелла бросается ко мне и крепко обнимает. — Нам так не хотелось обманывать тебя, — извиняется она. Джейсон тоже меня обнимает, хлопает по спине. — Но вот твой парень нашел нас через твою страничку в Фейсбуке и убедил устроить тебе сюрприз. Джин и Тэхён при словах «твой парень» обмениваются многозначительными взглядами, и Чон сердито смотрит на них, потом смотрит на меня. Мой парень. Как это замечательно звучит. — Сюрприз определенно удался, заявляю я, — обводя их благодарным взглядом. Появляется Чимин в маске, стерильной шапочке и перчатках и размахивает щипцами: — Привет! Угощение почти готово! Мы рассаживаемся, соблюдая дистанцию между всеми больными. Хосок с одного края, я с другого, Чим — посередине, между Стеллой и Джейсоном. Тэ и Джин сидят по другую сторону стола, обеспечивая необходимое расстояние между мной и Хосей. Все принимаются за хлеб с салатом, а я смотрю на них и улыбаюсь. Я так счастлив, что даже противно. Через стол смотрю на Чона, улыбаюсь ему и говорю одними губами «спасибо». Он кивает, краснеет и опускает взгляд. Мой парень. Пак подает на стол самую прекрасную в мире пасту с лобстерами, которую я когда-либо видел; блюдо украшено листьями базилика, свежим пармезаном и даже трюфелями! Все благоговейно взирают на это чудо. — Откуда все это взялось?— интересуюсь я, в то время как мой желудок издает громкое голодное урчание. — Отсюда! — отвечает Чимин, кивая себе за спину, на кухню. — В каждой больнице имеется ВИП-кухня, где хранятся деликатесы для знаменитостей и политиков. — Он пожимает плечами. — Для важных людей, понимаешь? Он поднимает стакан. — Но сегодня ты — виновник торжества, все это для тебя! Салют! Все поднимают стаканы. — Салют! Через стол смотрю на Хосока и подмигиваю ему. — Как жаль, что у меня аллергия на морепродукты, Чим. Он замирает на полуслове и медленно поворачивает голову в мою сторону. Ухмыляюсь, трясу головой. — Шучу‚ шучу! — Я чуть не запустил в тебя лобстером, — хохочет Пак. Все смеются над нами, и мы принимаемся за главное блюдо. Это определенно лучшая паста из тех, которые я ел, а мне доводилось бывать в Италии. — Чимин! — возглашаю я, тыча вверх вилкой. — Это неописуемо! — Когда-нибудь ты станешь лучшим шеф-поваром в мире, — поддерживает меня Хося, и Чим, улыбаясь до ушей, шлет ему воздушный поцелуй. Довольно скоро принимаемся рассказывать смешные истории. Джейсон рассказывает историю о том, как два года назад мы подбили всю школу прийти в одном нижнем белье за день до летних каникул. Что произвело достаточно сильное впечатление, потому что обычно нас ругали, даже если мы неровно повязывали галстук. Вот единственная вещь в школе, по которой я не скучаю, — форма. Чон принимается вспоминать всякие шалости, которые они с Паком проделывали здесь, в больнице, начиная с попытки похищения из кафетерия автомата для приготовления молочных коктейлей и кончая гонками на креслах-каталках по детскому отделению. Судя по всему, я не единственный, кого Намджун время от времени желает убить. — Ой, был еще один случай, ребята! — восклицает Чимин и смотрит на Хосока. — Помнишь первый наш Хеллоуин здесь? Хося уже начинает улыбаться, глаза его светятся, он кивает. — Сколько нам тогда было, Хо? Десять? Подтвердив кивком, он сам начинает рассказывать: — Ну, мы набросили простыни и... — Чим принимается завывать, как привидение‚ вытягивает перед собой руки и скользит по залу. —Мы прокрались в отделение для слабоумных. Разыгрывают? Я так хохочу, что у меня начинается приступ кашля. Отодвигаю стул от стола, машу рукой, чтобы продолжали веселиться, пока я прокашляюсь. — Да ну! — говорит Джейсон. — Вы все придумываете! — Ох, дружище, — стонет Пак, утирая слезы. — Это был такой скандал. Лучший Хеллоуин в моей жизни. Однако мы попали в крупные неприятности. — И это даже не мы придумали! --начинает Хосок. — Чонг... Голос его прерывается, и я вижу, как он пытается справиться с собой. Наши глаза встречаются; я понимаю, как горько ему сейчас. — Мне его не хватает, — говорит Джин. Тэхён кивает в знак согласия, его глаза полны слез. — Гук был неукротимым. Свободный, — отзывается Чимин, кивая. — Он всегда говорил, что собирается жить на полную катушку, потому что Чон этого лишен. — Он так и жил, говорит Хося. Пока его это не убило. В зале наступает полное молчание. Смотрю, как он встречается взглядом с Чимой; оба грустны, но улыбаются — их объединяет это короткое воспоминание об Чонгуке. Жаль, я его не знал. — Но он много прожил. Гораздо больше, чем мы, — с улыбкой замечает Пак. Ему бы понравилась вот такая тайная вечеринка. — Да, — соглашается, помолчав, Хосок. — Понравилась бы. Я поднимаю свой стакан: — За Гука. — За Гуки! — провозглашают все, поднимая стаканы. Чон смотрит на меня через стол, и взгляд его карих глаз — лучший подарок на день рождения.