***
Спускаюсь в кафетерию последний раз посмотреть на те самые огоньки ночного парка наполненные как будто жизнью, где-то далеко но не здесь. И вдруг вижу Чона идущего как раз в сторону парка, не долго думая я выбегаю из здания и иду к нему. — Хо! Стой, ты куда? — он оглянулся и остановился. — Хочу посмотреть на огоньки… — Но до них же километра три. — я смотрю в те карие глаза пытаясь найти смысл. — Ей, идем внутрь. — Нет. Пошли со мной — в этот момент он выглядел как никогда серьёзным, отвернулся от меня и продолжил идти. — Послушай, сейчас не время бунтовать. Ты это из-за Пака, да? Он снова поворачивается ко мне. — Из-за Чимина, да. Из-за Гука. Из-за нас с тобой. Из-за всего, что мы никогда не сделаем вместе. Все это время я жил чтобы лечиться, а не лечился чтобы жить — Я хочу жить! Я хочу жить… Молчу, только смотрю на него. То, что он говорит, мог бы сказать и я сам, но в его исполнении это звучит иначе. — И если это все, что у нас будет, давай возьмем это все. Хочу быть бесстрашным и свободным. — Хося смотрит на меня с вызовом. — Это ведь просто жизнь, Юни. Все закончится, и глазом моргнуть не успеешь. Со мной или без меня — он туда пойдет. Я не спорю, и сам в душе бунтарь, но здесь случай опаснее: что-то вроде жажды смерти. Двое непокорных с едва функционирующими легкими отправляются на двухмильную прогулку только для того, чтобы полюбоваться праздничными гирляндами?***
Мы идем по пустынной дорожке, и лед сверкает в свете фонарей. Я стараюсь держать дистанцию, полтора метра, и не спешить, чтобы не поскользнуться. Всматриваюсь в далекую улицу впереди и поворачиваюсь к Хосоку. — Давай хотя бы возьмем такси, — предлагаю я, зная, что машина приедет быстро. Он закатывает глаза: — Я хочу гулять, наслаждаться вечером. — Его рука касается моей руки. Я пытаюсь освободиться, но его пальцы уже сплелись с моими и не отпускают. — Все в порядке. Мы же в перчатках! — Да, но нам полагается находиться в полутора метрах друг от… — начинаю я, и он отстраняется, но контакт не прерывает. — B метре, — твердо возражает Чон. — Я буду держаться этого расстояния. Секунду-другую всматриваюсь в его лицо, а потом отпускаю страх и беспокойство. Я больше не в больнице и собираюсь увидеть что-то по-настоящему, а не с крыши или из окна. И теперь рядом Хося. Держит меня за руку. И хотя я знаю, что делать так нельзя, понять, что в этом плохого, не получается. Мы бредем по снегу к призывно мигающим вдалеке огонькам, и парк пусть медленно, но приближается. — И все равно я хочу увидеть Сикстинскую капеллу, — говорит Хосок, уверенно шагая по хрустящему снегу. — Было бы круто. — Я пожимаю плечами. В моем списке Рим не на первом месте, но если Чон отправится туда, я, пожалуй, тоже поеду. — А куда ты хочешь поехать? — спрашивает он. — Мест много. — Я думаю о тех городах и странах, где побывал, но которых так толком и не увидел, — Бразилия, Копенгаген, Фиджи, Франция. — Хочу объехать весь свет, посмотреть те города, где был в больницах. Джейсон сказал, что, если я решусь, он составит мне компанию. Он сжимает мою руку и понимающе кивает. Снег падает, цепляясь за наши руки и куртки. — Тебе какая погода нравится, теплая или холодная? — спрашиваю я. Хося задумывается, закусив губу, потом кивает: — Мне нравится снег, но если не считать этого, предпочитаю теплую. — Он с любопытством смотрит на меня. — А тебе? — А я люблю холодную. Хотя и не большой любитель топтать снег. — Я поправляю шапку, ухмыляюсь и, наклонившись, зачерпываю пригоршню снега и леплю снежок. — Другое дело поиграть в снежки. Хосок вскидывает руки, качает головой и, хихикая, отступает. — Юнги, не надо. Не надо! В следующий момент — я и не заметил, когда он успел это сделать, — снежок ударяет, грудь. Я замираю, смотрю на него с недоверием и картинно, со стоном, падаю на колени. — В меня попали! Посланный рукой снайпера, второй снежок попадает в руку. Я бросаюсь в погоню, и оба хохочем и продолжаем перестрелку, понемногу приближаясь к расцвеченному гирляндами парку. Силы хватает ненадолго, и вскоре мы уже задыхаемся. Я беру его за руку в знак перемирия, и мы, пыхтя и отдуваясь, тащимся на вершину холма, а добравшись, оборачиваемся и оглядываемся. Чон выдыхает, пар клубится у его губ, и мы смотрим на снежное покрывало внизу и далекую теперь больницу. — Этот вид получше. Снег медленно падает на его волосы и лицо. — Что у тебя в списке на сегодня? Убежать с Мином? Хося смеется, и, несмотря ни на что, смех у него настоящий, счастливый. — Нет. Но мой список изменился. Он раскидывает руки, падает на спину, и снег мягко проседает под ним. Смотрю, как он делает снежного ангела, смеясь, возит по снегу руками и ногами. Никакого списка, никакой больницы с его удушающей атмосферой, никакого навязчивого режима, никого, оком нужно беспокоиться. Он просто Хосок. Я раскидываю руки, падаю рядом с ним, и снег послушно принимает мою форму. Смеюсь, тоже делаю снежного ангела, мерзну от снега и согреваюсь теплом момента. Мы замираем и смотрим в небо. Звезды такие большие и яркие, что кажется — протяни руку и бери. Смотрю на него и хмурюсь, замечая выпуклость на груди. Вообще-то я и не присматриваюсь, но груди такими большими точно не могут быть. — Это что еще такое? — спрашиваю я, тыча в выпуклость пальцем. Чон расстегивает куртку, под которой обнаруживается мягкая игрушка, панда, раскинувшаяся у него на груди. Усмехаюсь, поворачиваю голову, и мы встречаемся глазами. — Расскажи. Он вытаскивает игрушку из-под куртки, встряхивает и поднимает. — Ее дал мне Гуки, когда я в первый раз попал в больницу. С тех пор Лоскутик всегда со мной. Представить нетрудно. Маленький испуганный мальчик, впервые попавший в Сейнт-Трейсиз, обеими руками вцепившись в плюшевого медвежонка. — Вот и хорошо. Потому что иначе мне пришлось бы сказать тебе, грудь — неустранимое препятствие. Он сердито стреляет в меня глазами, засовывает панду под куртку и садится, чтобы застегнуть «молнию». Я поднимаюсь. — Пойдем посмотрим на твой огоньки. Он пытается встать, но снова падает. Я опускаюсь на колено и вижу, что лямка его концентратора зацепилась за корень. Отцепляю лямку и протягиваю руку. Он принимает помощь, я тяну, и мы вдруг оказываемся рядом, так близко, что нас разделяют считаные дюймы. Я смотрю ему в глаза, наше дыхание смешивается в крохотном пространстве между нами, делая то, что не могут сделать тела. За его спиной два наших снежных ангела — в метре друг от друга. Я отнимаю руку и быстро отступаю, чтобы не поддаться искушению и не поцеловать его. Мы идем дальше и наконец входим в парк, встречающий нас огромным прудом. Гирлянды сияют чуть дальше. Лунный свет отражается от застывшей глади, темной и красивой. Оглянувшись, вижу, что Хося, тяжело дыша, плетется за мной. — Ты как? — Я шагаю к нему. — В порядке? Он кивает, смотрит мимо меня и протягивает руку. — Давай передохнем. Я поворачиваюсь и вижу каменный пешеходный мостик. Мы устало тянемся к нему вдоль края пруда. Хосок вдруг останавливается, осторожно трогает лед ногой, постепенно переносит на него больше и больше веса… — Не надо, — прошу я, мгновенно представив, как он проваливается в темную стылую воду. — Лед крепкий. Давай! — Он смотрит на меня, и я узнаю этот взгляд, дерзкий, лукавый, откровенный. Безрассудный. Если это все, что у нас будет, давай возьмем это все. Я делаю глубокий вдох, принимаю вызов, беру его за руку, и мы вместе скользим по льду.